Такая информация может озадачить читателя: он привык слышать из каждого утюга, будто Амазонка уже превращена хищными капиталистами в пустыню, а каждую секунду на планете исчезает участок леса размером с футбольное поле. На самом деле вырубка джунглей Амазонии достигла пика в 1995 г. и всего за 10 лет сократилась на 80%. И в Сибири, и в Финляндии, и в Бразилии деревья теперь выращивают на плотно засаженных плантациях, где выход древесины с единицы площади превышает показатели естественных лесов в 5–10 раз. Нельзя сказать, что ситуация с лесами стала благополучной во всём мире. Но понимать, почему она далека от критической, очень важно во времена, когда прогресс вызывает всё больше осуждения на фоне призывов вернуться в доисторические времена.


Затейливые экологи

Понятное дело, что климатологи очень интересуются лесами. Ведь деревья поглощают углерод из воздуха в процессе своего роста и сохраняют его внутри себя. Чем больше углерода в деревьях, тем меньше CO2 в воздухе и тем ниже вероятность глобального потепления, которое многими учёными называется главной угрозой нашей цивилизации. Другое дело, что вопрос глобального потепления в последние 20 лет стал политическим.

«АН» не раз рассказывали об истерии вокруг «парникового эффекта». До начала 1990-х годов считалось, что периоды колебания температуры Земли совпадали с солнечными циклами. Сравнительно тёплое 30-летие соответствовало активному Солнцу, а холодное – спокойному. До 1970 г. учёные даже пугали человечество глобальным похолоданием, но тогда в моде были другие страхи: коммунизм, ядерная война и т.д.

В 1990-е советская угроза обанкротилась, а левый истеблишмент на Западе обнаружил, что никому не интересно бороться против капиталистической эксплуатации. Тут очень кстати выяснилось, что «климат сошёл с ума». При ООН возник бюрократический спрут IPCC (Международной комиссии по изменению климата), а климатолог Майкл Манн прославился «хоккейной клюшкой».

В 1999 г. мало кому известный 34-летний Манн показал углеродное загрязнение на графике, напоминавшем по форме клюшку, – после столетий неторопливого пике кривая резко взмывает вверх. Утверждалось, что никакого следования за солнечными циклами больше нет. И если человечество срочно не примет экстренных мер, апокалипсис станет необратим. Соратники Манна, организовавшиеся вокруг IPCC, объявлялись «независимыми учёными», а все, кто с ними не согласен, – дезинформаторами и наймитами сырьевого бизнеса.

Мало-помалу теория «глобального потепления» стала походить на Евангелие. Конечно, находились учёные, обращавшие внимание, что люди производят лишь 5% парниковых газов. А остальные 95% – океаны, вулканы, флора. Один только исландский вулкан Эйяфьятлайокудль за четыре дня «начадил» больше, чем всё человечество за пять лет. Но ничего страшного не произошло, потому что климат на Земле менялся всегда. Потепление конца XVII – начала XVIII века было в два раза более быстрым и сильным, чем нынешнее, – и как-то мы его пережили. Но сегодня это еретическое учение.

Во времена Эйнштейна и Резерфорда открытия учёных обращались к просвещённой прослойке, а нынче исследователям приходится искать популярности в массах, поскольку путь к высокому статусу и грантам лежит через телевидение и обложки журналов. Эффективнее всего напугать обывателя какой-нибудь разновидностью апокалипсиса. Безоглядная вера в «зелёные» идеалы в последние годы стала обязательной во всём западном мире. Речь уже не о том, что защитники природы должны присутствовать в политической повестке. «Зелёные» партии претендуют на то, чтобы её определять, объявив сохранение природы главным приоритетом. Главные кандидаты на костёр – вменяемые учёные и предприниматели, которые якобы наносят природе вред, создавая заводы, мосты, железные дороги и вышки сотовой связи.

Символом движения «экотревожности», натягивающим сову на глобус, стала юная шведка Грета Тунберг, но настоящие бенефициары процесса – левые политики и бюрократы из ООН, осваивающие миллиарды долларов по Продовольственной программе, или Международной комиссии по изменению климата. «АН» рассказывали, как у климатических алармистов «теплеет» планета: например, NOAA, американский национальный гидрометцентр, в 1970-е годы использовал в своих расчётах данные 6 тыс. метеостанций, а сейчас – только 1, 5 тысячи. Для анализа больше не используют многие станции на высоких широтах, на больших высотах и в сельских районах, где температура стабильно ниже. Из сотни канадских станций, расположенных за полярным кругом, NOAA интересна только одна – аномально тёплая станции Юрека. Точно так же у Продовольственной программы ООН «исчезают» леса. Её эксперты берут максимальные из известных оценок вырубок в мире, часто взятые с потолка дружественными экологами. Потом отнимают из этого количества площади лесов, которые официально восстановлены по государственным программам. И естественно, получают картину надвигающегося апокалипсиса, которая доминирует в медийном пространстве.

Для сравнения можно взять исследование состояния суши за последние десятилетия, проведённое в университете штата Мэриленд под руководством Сяопэна Суна и опубликованное в ведущем научном издании Nature. Учёные в течение 35 лет анализировали не данные отчётов, а реальные изменения поверхности Земли на основе спутниковых данных. Выяснилось, что площадь лесов возросла с 1980-х минимум на 7%. То есть приросло 2, 24 млн квадратных километров! К схожим выводам пришла команда исследователей Всемирного фонда дикой природы. По данным проекта «Триллион деревьев», за 21 год во всём мире выросли леса, покрывающие площадь размером с Францию, которые могут поглотить эквивалент 5, 9 гигатонны углекислого газа, – это больше, чем годовые выбросы в США.

При этом учёные-«еретики» не отрицают, что вырубка лесов остаётся серьёзной проблемой. И во многих странах уничтожают больше гектаров, чем восстанавливают. Хуже всего дела обстоят в Африке и Южной Америке: в Кот-д’Ивуаре, например, площадь лесов сократилась на 50 тыс. кв. км – страна потеряла 64% своих лесов. Но даже в ООН фиксируют значительный рост площади лесного покрова с 1990 г. в странах Азии и Европы – на 6, 1% (380 тыс. кв. км) и на 2, 2% (230 тыс. кв. км) соответственно. При этом Индонезия потеряла 22, 3% своих лесов, а Китай увеличил площадь своих на 40% – всегда есть выбор, что показывать крупным планом, в зависимости от «повестки».

Очень часто лесные площади растут без всякого искусственного восстановления. Во Всемирном фонде дикой природы считают, что естественное возобновление леса часто «дешевле, богаче углеродом и лучше для биоразнообразия, чем активное высаживание деревьев». Именно благодаря этому фактору выросла площадь лесов в европейской части России: по мере роста эффективности сельского хозяйства давно распаханные угодья остаются невостребованными и снова превращаются в леса.

Битва за лес

По грубым подсчётам, лесами покрыта треть суши нашей планеты, или чуть больше 4 млрд гектаров. Россия, понятно, занимает первое место в мире по площади лесного покрова – 29%, или 1, 2 млрд гектаров. Площадь, занятая российскими лесами, больше размеров всего Китая или США. Сохранилось 255 млн га малонарушенных лесов, что составляет 15, 2% от территории страны. Что ещё приятнее, площадь лесов в России не уменьшается в последние годы, даже несмотря на опустошительные пожары 2018–2021 годов. И это не расчёты какого-нибудь придворного управления при Рослесхозе, так же считают многие иностранные наблюдатели.

Международная группа исследователей опубликовала в издании Nature работу: целый ряд измерений показал, что лесов в России стало больше, а их продуктивность выросла. Согласно подсчётам Международного института прикладного системного анализа, общая биомасса примерно на 40% выше уровня, указанного в государственном реестре лесов. А углерод леса России поглощают на 47% интенсивнее, чем было указано в международном докладе об инвентаризации парниковых газов. Похоже, климатические алармисты и здесь сгущают краски скорого апокалипсиса.

«АН» рассказывали 8 лет назад о действительно невесёлой ситуации с лесовосстановлением. По закону его площадь должна быть не меньше площади вырубок. Однако Счётная палата в 2015 г. отчиталась о рекордных нарушениях в расходовании казённых средств в Рослесхозе. Де-юре на него возложены полномочия по организации лесного семеноводства, а организацией воспроизводства лесов на землях Лесного фонда должны заниматься власти регионов. Как следствие, стороны переводят друг на друга стрелки, а более 20 краёв и областей пустили на семеноводство субвенции центра, хотя это и запрещено.

Площадь сплошных рубок даже официально превышала площади лесовосстановления в 2010 г. на 12%, а в 2012 г. – уже 21%. А это, на секундочку, более 1 млн гектаров. Помимо рубок лес ещё и уничтожают пожары. В отчёте СП отмечается, что, например, в Воронежской области в течение трёх лет горельники даже не расчищали «ввиду отсутствия целевого финансирования». Даже по официальным данным, площадь земель Лесного фонда, нуждающихся в восстановлении, всего за три года увеличилась на 5, 6% – до 31 млн гектаров!

Кто-то скажет, что это капля в море, – в России лесами занято более 800–900 млн гектаров. Но специалисты как раз и переживали, что в нашей стране площадь доступных лесов стала меньше, чем в Финляндии. Ведь по грибы в Якутию не поедешь. А для хозяйственного освоения нужны развитая дорожная сеть и не более 200 км от делянки до деревообрабатывающего предприятия. Мало того, что площади лесов сокращались, так и выращенная на них древесина не всегда годится для хозяйства. Взять, например, Архангельскую область – главную «лесную кладовую» Европейской России. Аудиторы СП отмечали: на 23% площадей Лесного фонда эксплуатируемые запасы насаждений исчерпаны, на 54% – уровень их концентрации низкий. Для обработки ведь ценны хвойные породы, а выращивать проще и дешевле мягколиственные. За последнее десятилетие площадь насаждений берёзы выросла на 45% – то бишь почти на 3 млн гектаров.

И не нужно забывать, что сколько заготовлено шишек и сколько гектаров засажено, не имеет никакого значения, если в дальнейшем не ухаживать за посадками. А ухаживать стало некому – лесничих «на местах» слишком мало, а штаты службы раздуты за счёт административной надстройки. С другой стороны, откуда возьмутся деньги на зарплату лесникам, если сборы от использования лесов в стране 2014-го составили около 17 млрд рублей. Это лишь в два раза больше, чем в Эстонии, хотя общая площадь лесов у нас больше примерно в тысячу раз! Вместо того чтобы осушать болота, прореживать буреломы, ухаживать за молодняком, строить гостевые домики, обустраивать учебные и туристические тропы, в России скорее исполняют Лесной кодекс, осуществляют надзор и контроль, поддерживают АИС ГЛР, внедряют ЕГАИС УД.

Нельзя сказать, что всё изменилось в одночасье. Речи нет даже о том, чтобы в последние годы шла эффективная, без откатов назад, работа над ошибками. Однако ежегодно высаживается более 500 млн деревьев: в 2022 г. восстановили 1, 2 млн га лесов, в 2024-м планируют – 1, 4 миллиона. А официально вырубают примерно 0, 5 млн га в год. В прошлом году площадь лесов увеличилась в 14 регионах. Впервые за несколько десятков лет территория с молодыми деревьями оказалась на 9, 6% больше, чем площадь «выбывших» лесов.

Конечно, не нужно забывать, что в 2021 г. в России сгорели леса на территории 18, 2 млн га – абсолютный антирекорд, последствия которого за один год не исправишь. Правда, площадь, пройденная пожаром, не равна площади погибших лесов, и тайга может восстановиться здесь через 30 лет, а не через 100, как при сплошной рубке. В России уже есть 64 лесных питомника, где саженцы выращивают в специальных технологических ёмкостях – такой материал лучше приживается и меньше травмируется при перевозках.

Однако информация о вырубках лесов стала менее открытой, а СМИ – менее придирчивыми. Явно выросли лесозаготовки на юге Ленинградской области (садоводческие Лужский и Гатчинский районы), где никогда не видели такого количества лесовозов, днём и ночью прущих в сторону Питера. Места массовых заготовок – в 60–70 км от «культурной столицы». А карельские чиновники предложили в 100 раз снизить выплату за вырубку зелёных насаждений. Всё это говорит о том, что раз и навсегда победить в «битве за лес» невозможно – к нему всегда будут тянуться чьи-то хищные руки.

Разум против паники

Идеи «зелёных» на Западе сегодня столь влиятельны, а выступать против них столь опасно, что под них подстраиваются самые продаваемые властители дум. Если бы лет 50 назад вменяемый писатель или учёный заявил, что нужно прекратить экономическое и технологическое развитие цивилизации, потому что при этом появляется много дымящих труб и нефтяных пятен, ему бы покрутили у виска.

Раньше считалось, что загрязнение среды – неизбежный этап взросления страны, неприятное следствие индустриализации. Все развитые государства проходили через это, в том числе и образцовая тогда Западная Европа. Послевоенный Рейн называли сточной канавой: в реке пропала вся рыба, над Рурским промышленным районом висел густой смог, а кислотные дожди поразили до 40% германских лесов. Но именно налоги предприятий Рура позволили вычистить Рейн, вернуть рыбу, разрешить купание, хотя нынче средний житель Германии потребляет энергии в сто раз больше среднего китайца. Главная мысль состояла в том, что за время взросления ничего страшного с планетой не случится, а проскочившее индустриализацию общество будет иметь достаточно знаний и ресурсов, чтобы организовать себе комфортную и экологически безопасную жизнь. Достаточно посетить Швейцарию, чтобы убедиться в перспективности такого подхода.

Однако нынешние короли научпопа Джаред Даймонд и Юваль Харари продвигают «зелёную» мысль, что величайшей ошибкой является сам переход человечества от охоты и собирательства к сельскому хозяйству. Дескать, именно это событие позволило нам создавать излишки продовольствия и расплодиться до нынешних 8 млрд особей. Под руку с земледелием в нашу жизнь пришли неравенство, налоги и тяжёлый изнурительный труд. А жили бы мы сбором ягод и охотой на бизонов – глядишь, были бы счастливее и здоровее. Даймонд с восторгом цитирует бушмена из Ботсваны, который не хочет пахать землю по примеру соседнего племени: «А почему мы должны это делать, ведь в мире так много орехов монгонго?»

Западное общество настолько уверовало, что в доисторические времена неандерталец жил в пещере, словно в райском саду, что его даже не оскорбляют свойственные экологическим сектам сравнения людей с паразитами, болезнетворными организмами или раковыми клетками на теле планеты. Однако, по свидетельству палеоклиматолога Уильяма Раддимена, человек железного века оказывал более разрушительное воздействие на земной ландшафт, чем мы сегодня. Например, изобретение 5 тыс. лет назад одного только поливного рисоводства привело к гниению растительности и выбросу в атмосферу таких объёмов метана, что из-за одного этого на планете мог измениться климат.

В книге прекраснодушного Джареда Даймонда есть поучительный пример тихоокеанского острова Пасхи, по сей день привлекающего туристов грандиозными каменными истуканами моаи. Голландцы в 1722 г. нашли здесь 397 каменных изваяний: стилизованные мужские торсы с длинными ушами и без ног. Капитан Якоб Роггевен изумлялся, как аборигены умудрились соорудить их при полном отсутствии лесов: на острове не имелось деревьев или кустарников выше 3–4 метров. Роггевен не застал на острове «ни одного дикого животного крупнее насекомых и никаких домашних животных, за исключением кур». Чем питались тысячи рабочих, как они перемещали свои моаи по пространству земли площадью 66 кв. миль?

До середины XX века моаи относили чуть ли не к инопланетным объектам – по крайней мере такие версии раздувала бульварная пресса, а серьёзным учёным практически нечего было возразить. Понимание пришло под руку с технологиями, позволяющими реконструировать внешний вид исчезнувших растений по их остаткам. Оказалось, 5–7 столетий назад «лысый» остров Пасхи покрывал густой субтропический лес, росла даже чилийская винная пальма, достигающая 20 метров в высоту и одного метра в диаметре. Деревьев было столь много, что от 5 до 15 тыс. островитян использовали их в качестве дров. А потом лес кончился! Дети природы не сделали ровно ничего, чтобы это предотвратить. И начались хаос, голод и каннибализм, а поводом для битвы между кланами становились отходы сахарного тростника.

Напрашивается вопрос: а почему то же самое не произошло со средневековой Европой? Почему растущее население континента так же не извело все леса? Ведь в Альпах гораздо холоднее, чем на острове Пасхи, а печи здесь привыкли топить древесным углём, образующимся в результате сжигания леса. Почему же далёкие от науки феодалы стали сурово наказывать за вырубку своих охотничьих угодий, а крестьянские общины уже в XI веке всем миром высаживали новые леса взамен вырубленных? И постепенно, где это возможно, переходили на отопление углём. Разве на рационализацию хозяйствования никак не повлияли переход от охоты к сельскому хозяйству, появление письменности, городов и, как следствие, накопление знаний?

О конечности природных ресурсов в мире зубоскалят ещё с 1960-х, однако мир не остался без алюминия, меди, хрома, золота, никеля, олова, вольфрама и нефти. И конца-края им не видно. В конце 1990‑х Китай пробовал ограничить экспорт редкоземельных металлов вроде иттрия, скандия, европия и лантана, которые являлись важнейшими компонентами магнитов, ламп дневного света, видеомониторов, катализаторов, лазеров, конденсаторов, оптического стекла. Но никакого кризиса не случилось, потому что, например, на смену электронно-лучевым трубкам пришли жидкокристаллические экраны. И так было всегда. Каменный век завершился не потому, что в мире кончились камни. Лесов оставалось в избытке, когда мир перешёл на уголь. Угля вполне хватало, когда начало расти потребление нефти. Нефти у нас ещё много, но мы уже переходим на газ и возобновляемые источники. Случилось бы так, останься мы радоваться жизни в пещерах?

Конечно, у нас есть поводы для беспокойства за природу, но именно наука, выросшая на фундаменте рыночной экономики, научила нас отвечать на вызовы вовремя. Хотя в мире всё больше автомобилей и холодильников, потребление энергии в мире вышло на плато, а выбросы углекислого газа даже начали снижаться. Мобильная связь «отменила» многие километры столбов и проводов, а также необходимость в 42 приборах (от фотоаппарата до секундомера), которые нынче помещаются в смартфон. Разум и порождённые им возможности сделали реальностью рост площади лесов при 8-миллиардном населении, даже когда большинство стран ещё не стали до конца взрослыми.

Обратная сторона острова

Доминиканская Республика и Гаити являются двумя государствами на Доминикане – одном из крупнейших Карибских островов. Гаити – беднейшая страна Нового Света и мировой центр наркоторговли. Сосед тоже отнюдь не Швейцария, но доход на душу населения здесь в 5 раз выше гаитянского, есть крупные респектабельные инвесторы и развитый туристический сектор.

В обеих частях Доминиканы царили зловещие диктаторы. В 1957 г. Гаити попала под контроль Франсуа Дювалье по прозвищу Папа Док – врача по образованию и садиста, лично участвовавшего в казнях и пытках оппонентов. В Доминиканской Республике Рафаэль Трухильо тоже построил полицейское государство и посещал застенки, слушая вопли врагов. Но, управляя страной как собственным бизнесом, Трухильо заложил основы государственного экологического контроля: создавались заповедники-ведадо, был сформирован корпус вооружённой лесной охраны, была запрещена рубка сосен в ряде районов. При нём начали строить гидроэлектростанции, чтобы крестьяне реже воровали лес на дрова. Логика его была простой: инвесторы, особенно туроператоры, вряд ли пойдут в такую зону бедствия, как Гаити, где лесом покрыт лишь 1% территории. У успешного развития может быть сотня причин помимо экологии, но без неё все они не будут работать. Сегодня система природных заповедников Доминиканской Республики наиболее обширная в обеих Америках – охватывает 32% территории страны и состоит из 74 охраняемых территорий.