В Госдуме обсуждается или готовится к обсуждению более или менее отредактированный текст Федерального закона № 73 «О государственной судебно-экспертной деятельности», заинтересовались этой новацией, мы обратились с просьбой ее прокомментировать к директору Научно-исследовательского института судебных экспертиз «СТЭЛС», профессору Александру Власову.
— Александр Юрьевич, с чем связана необходимость изменения Федерального закона?
— Вот недавно мне пришлось участвовать в Уфе в одном суде, связанном с причинением тяжкого вреда здоровью, повлекшему смерть. По этому делу проводилось две судебно-медицинские экспертизы.
Ситуация в двух словах выглядит так: шли по улице два египетских студента — и на них напала небольшая группа лиц, что-то человек пять или шесть подвыпивших местных жителей. Ну, просто не понравилось, что тут шляются по улице какие-то подозрительные личности.
А египтяне оказались хоть и худосочные на вид, но проворные и, в общем, тоже немножко наваляли этим шестерым. Но ничего серьезного — разошлись мирно.
Потом все было спокойно: те фактически признали, что были не правы, погорячились, а через пару дней одного из этих нападавших обнаруживают в комнате общежития с болями в животе и везут в больницу, там находят разрыв, небольшой очень разрывчик тонкой кишки, и оперируют.
Наши органы не ошибаются…
Ну, на самом деле, в больницу попадать при нашем уровне оказания медицинской помощи достаточно рискованно: как только сделают какую-то полостную операцию — там уже как повезет…
Ну, вот этому не повезло: примерно через пару недель он помер. Когда начали разбираться, нашли одного из тех египтян — остальные успели с перепугу сбежать в Египет.
Привлекли его, естественно. А он чистосердечно с самого начала стал давать, на его взгляд, признательные показания, что, да, драка была, но достаточно безобидная. Ну, треснул пару раз по физиономии вот этого пострадавшего, а позднее умершего, — и все на этом, спокойно разошлись.
Но тем не менее государственная судебно-медицинская экспертиза увязала эпизод драки с повреждением кишки, и благополучно этот подозреваемый, а потом и подсудимый, ныне уже осужденный, где-то года полтора провел в предварительном заключении.
А потом, когда мы начали разбираться, оказалось, что это повреждение тонкой кишки он получил вовсе в другое время и при других обстоятельствах: при падении на лестничном марше в состоянии алкогольного опьянения, при ударе передней брюшной стенкой о выступающий край ступени.
Ну, казалось бы, два заключения противоположных: одно — государственное — категорически настаивает на том, что эта травма имеет отношение именно к тем юридически значимым событиям, которые происходили за два или за три дня до падения, а другая — независимая — говорит, что ничего подобного, повреждения он получил гораздо позже, на пару дней позже, чем случился инкриминируемый эпизод.
Честно говоря, суд оказался здесь в затруднительном положении, из которого не так-то просто найти выход. С одной стороны, симпатия суда всегда ближе к государственной экспертизе, с другой, государственная экспертиза без всяких аргументов и обоснований просто декларативно заявляет, ну, можно сказать, тупо заявляет: «Нет. Он виноват», а негосударственная, в отличие от нее, оперирует какими-то объективными аргументами: допустим, гистологическое подтверждение давности образования кровоизлияния, характер тканевой реакции на травму и так далее, то есть буквально, прямо на пальцах, показывает, что ничего подобного нет и быть не может…
«Преступник должен сидеть в тюрьме…»
Ну, такого рода компромиссы чаще всего решаются, особенно, если судья, конкретный судья, более или менее склонен к рассмотрению дела, а не просто торопится отмахнуться, не взирая ни на какие объективные доказательства, от заключения негосударственного эксперта. На самом деле, такие полномочия у суда есть, и, если он реально хочет разобраться, то чаще всего это заканчивается каким-то компромиссным решением.
В данном случае это тоже закончилось компромиссным решением: прокурор просил 12 лет лишения свободы — судья дал шесть. Конечно, в какой-то мере это, может быть, и можно считать компромиссом, потому что шесть для стороны защиты — гораздо лучше, чем 12.
По идее, конечно, там необходимо было выносить оправдательный приговор. Но, поскольку оправдательные приговоры у нас не приветствуются в силу целого ряда причин, то хотя бы такого рода компромиссные решения в какой-то мере признаются за удачный результат, поскольку при 12 годах, например, досрочно освободиться очень сложно: возможно только по двум третям отбытия, и то не всегда, — при шести это все гораздо проще…
— И что, Александр Юрьевич, такой случай единичен?
— Тогда вот еще один, тоже недавний, случай в Перми. Тоже проводим мы исследование. Умерли почти одновременно две женщины: одна от кровоизлияния в мозг, другая — от пневмонии.
Государственный судебно-медицинский эксперт один вскрывал эти трупы — и ту, и другую. А за пару дней до этого они вместе, в компании еще двух мужчин, употребляли спиртные напитки, одинаковые, из одних и тех же бутылок. Мужчины живы, здоровы, а женщины обе скончались.
Причем картину вскрытия эксперт описывает. Гистолог подтверждает, что у одной — самопроизвольное кровоизлияние в мозг, а у другой — тотальная двусторонняя пневмония. Тем не менее эксперт пишет: «Отравление метанолом». Метиловым спиртом. Химическое исследование не проводит. Что вообще является вопиющим нарушением всех требований нормативных актов, касающихся государственной экспертной деятельности.
И тех двоих ничего не подозревающих мужчин привлекают, возбуждают уголовное дело о причинении тяжкого вреда здоровью, повлекшего смерть. Ну, сидят они под стражей, естественно, какое-то время на предварительном следствии.
Действия сотрудников органов должны быть понятны населению…
Я судье объясняю, что это, ну, мягко говоря, некорректно. Причем тут метанол, когда его никто даже не искал? Это, во-первых. Во-вторых, налицо очевидные факты другой совершенно причины смерти. Ни о каком отравлении метанолом, через двое суток которое проявилось, не может быть и речи. Метанол действует быстро. Буквально в считанные часы, а то и минуты, начинают появляться клинические признаки отравления. А здесь речь идет об огромном временном лаге — двое суток — так не бывает!
Ну, судья, правда, выслушал очень внимательно, а потом, когда пошли на обед, подходит ко мне и говорит: «Александр Юрьевич, не обижайтесь. Ничего не могу сделать. Социальный заказ. У нас прошла целая серия отравлений вот этим метанолом, который продавался из-под полы под видом обычных спиртных напитков. Умерло порядка двух десятков человек. Просто вся общественность встала на дыбы, что надо немедленно принять очень решительные меры и наказать кого-то так, чтобы другим не повадно было, мысли даже не возникло о распространении вот этого суррогатного алкоголя. Ну вот, ну попались эти двое под руку случайно, что тут можно сделать? Дело то расследовано. Судебно-медицинский эксперт стоит на смерть, отстаивая свою точку зрения. Ну, правда, ничем ее не доказывая, и тем не менее он декларирует такую причину смерти. Ничего сделать невозможно».
Это к разнице и к объективности между государственной и негосударственной экспертизой.
И, если только путем вот новой редакции этого Федерального закона № 73 «О государственной судебно-экспертной деятельности» удастся продавить в Госдуме какие-то меры дискриминационного характера по отношению к негосударственной экспертной службе, это, к сожалению, сыграет крайне отрицательную роль на доказательстве вины обвиняемого. На реальном доказательстве преступлений, которые порой инкриминируются людям абсолютно на пустом месте, даже в тех случаях, когда человек вообще не подозревает о самом событии совершения этого преступления. Но, если он уже попал под эти гусеницы, под этот каток, то выбраться оттуда очень сложно тем более, что у следствия есть замечательная козырная карта, о которой всем хорошо известно — признание.
«Признавайся — и получишь срок вполовину меньше, чем тот, который тебе назначат, если признания не будет». Ну, и куда деваться бедолаге? Сплошь и рядом признается народ в том, чего абсолютно не совершал. Ну, эта ведомственная, конечно, гримаса, она на самом деле связана даже не столько с какой-то официальной установкой… Никто уже чрезмерно не требует, честно говоря, ни процента раскрываемости, ни непременной поимки злодея. Сплошь и рядом часть преступлений остаются нераскрытыми, и это не очень сильно мешает карьерному росту, всему, чему угодно…