Можно сказать, что он уже давно начался. Ещё в 2014 г. суд по иску Генпрокуратуры пересмотрел условия приватизации нефтяной компании «Башнефть» и вернул её в госсобственность. Сегодня полно информации о новых прецедентах пересмотра: якобы их число выросло в 8 раз за последние три года, под контроль государства возвращены активы на 187 млрд рублей. С другой стороны, президент Владимир Путин не устаёт повторять, что не будет никакого масштабного пересмотра итогов приватизации, против которого выступает и экономический блок правительства.

Впечатление о том, что прокуратура неуклонно наращивает вал подобных исков, тоже обманчиво: прошлогодний восьмикратный рост сравнивают с близкими к нулю показателями 2020 г., а с сентября 2023-го до конца года снова наблюдалось «затишье». Создаётся впечатление, что власти пока интересуются только определёнными отраслевыми активами, которые после «реприватизации» выставляются на торги и обретают новых собственников. Но важно не забывать, что приватизация 1990-х – это болевая точка российского общества и власть наверняка анализирует, какие её действия нравятся большинству.

Дамоклов меч

В феврале 2024 г. Генпрокуратура обратилась в арбитражный суд с иском о возвращении в собственность государства Ивановского завода тяжёлого станкостроения. Истец полагает, что предприятие незаконно приватизировали в 1990-х годах и это «нанесло ущерб обороноспособности страны». Суд в качестве обеспечительной меры с ходу арестовал акции и имущество предприятия. Неделей ранее прокуратура потребовала передать в собственность государства три завода Челябинского электрометаллургического комбината, производящего продукцию для оборонки. Причина та же – незаконная приватизация более 30 лет назад.

Похожие иски Генпрокуратуры обычно удовлетворяются судами. 8 сентября 2023 г. Арбитражный суд Пермского края признал незаконной приватизацию компании «Метафракс Кемикалс», основу которой составляет бывший Губахинский химический завод – крупнейший в стране производитель метанола и формалина. Генпрокуратура пояснила, что завод теперь контролируется из США и это нарушает экономический суверенитет России. Всего месяц потребовался арбитражу Волгоградской области, чтобы изъять по иску Генпрокуратуры акции АО «Волжский оргсинтез», выпускающего необходимый для изготовления взрывчатки анилин и имевшего годовую выручку более 15 млрд рублей.

Также в казну отошли акции петербургского завода «Северная верфь». Как указывала Генпрокуратура, переход предприятия в частные руки в 1990-е стал возможен «в результате череды целенаправленных, последовательных и взаимосвязанных противоправных действий должностных лиц Госкомимущества, мэрии Санкт-Петербурга, Фонда имущества и предприятия». В состав комиссии не включили представителя ГКИ, делить имущество предприятия на два юрлица было нельзя, равно как и преобразовывать «Северную верфь» в холдинг без одобрения антимонопольного органа.

Собственники упирали на то, что срок исковой давности уже истёк: мы, мол, не можем отвечать за тех, кто приватизацию проводил, а сроки давности и ввели во избежание хаоса, когда у кого угодно что угодно можно отобрать, зацепившись за незначительное нарушение, допущенное 30 лет назад. Тогда и стройного законодательства не было, а пункты одних постановлений противоречили другим. Но прокурорская позиция непробиваема: срок исковой давности отсчитывается от момента, когда о нарушении своего права узнало лицо, в интересах которого подан иск. Проверку провели в 2022 г., а значит, от неё и отсчитываем 10 лет.

По схожему принципу прокуратура успешно истребовала акции Соликамского магниевого завода, Ростовского оптико-механического завода, Сясьского целлюлозно-бумажного комбината. И это вовсе не означает, что владельцам мелких предприятий не о чем беспокоиться: в Ленобласти хотят вернуть в казну бойлерные и тепловые сети, а в Саратове у частников отобрали земли бывшего авиационного завода, здание речного вокзала и кинотеатр «Победа».

«Процесс пошёл» не вчера. В начале нулевых началось огосударствление банковской системы, а в сентябре 2014 г. в Арбитражный суд Москвы поступило первое дело о пересмотре итогов приватизации прошлого века. Генпрокуратура требовала вернуть государству «Башнефть» – нефтяную компанию, входящую в АФК «Система». Её крупнейший акционер Владимир Евтушенков даже посидел какое-то время под домашним арестом по обвинению в хищении акций. Дальше знакомая история: защита доказывает, что государство должно было узнать о нарушениях не позже 1995 г., после первой эмиссии акций, но суд встаёт на сторону грозного истца. Юристы поохали, что с «резиновыми сроками давности» над всем институтом частной собственности в стране повис дамоклов меч. Активов лишаются вовсе не те, кто когда-то за копейки получил в свои руки заводы и пароходы, а добросовестные приобретатели, купившие их по рыночной цене и немало инвестировавшие в развитие.

Тем не менее массовыми подобные дела не стали до начала нулевых. Бизнес к тому времени немного выдохнул: «дело ЮКОСа» в 2003 г. тоже казалось возвратом в СССР, но так и осталось единичным. Похоже, что и нынешняя «реприватизация» имеет целью создание новых правил игры. Нельзя больше выводить всю прибыль за границу. Если здесь зарабатываешь – здесь и инвестируй. А если государство захочет включить тебя в хозяйственную цепочку для производства какой-нибудь важной для себя продукции – значит, нужно просто взять под козырёк. Ну и естественно, никакой политической нелояльности в условиях активного импортозамещения, санкций и политического давления на страну. Угольные предприятия Ростовской области «Донской антрацит», «Шахтоуправление Обуховская», принадлежавшие украинскому олигарху Ринату Ахметову, например, отправились в закрома государства, а уже летом 2023 г. СМИ сообщили, что их владельцем стал более надёжный собственник.

Наблюдатели отмечают, что государство стремится установить контроль над компаниями, играющими существенную роль в системообразующих отраслях, напрямую влияющих на обороноспособность страны: нефтехимия, строительство, транспорт, оборонка. Из 15 «реприватизированных» активов на химпром пришлось шесть, порты – три, ВПК – три. От продажи на торгах химических предприятий государство выручило 31 млрд рублей за 2023 год. Львиную долю этой суммы принесла новая приватизация алтайского завода «Кучуксульфат» – единственного в России производителя природного сульфата натрия. Приобретателем за 10 млрд выступило АО «Росхим».

Песня остаётся прежней

Впрочем, бывают случаи, когда Генпрокуратура отзывает собственные иски: так было с претензиями к цементным заводам немецкого предпринимателя Людвига Меркле. Президент Владимир Путин неоднократно говорил, что «никакой деприватизации не будет», а генпрокурор Игорь Краснов знает его позицию на этот счёт: «То, что прокуратура активно работает по отдельным направлениям, по отдельным как бы компаниям, – ну правоохранительные органы имеют право оценивать то, что происходит в экономике, в конкретных случаях. Но это не связано с какими-то решениями по поводу деприватизации», – сказал Путин.

Сам Краснов предпочитает говорить о результатах «деофшоризации» российской экономики. Прокуратура не считает нормальным, когда важнейшими российскими предприятиями из офшоров управляют зарубежные компании, выводящие из страны прибыль, ничего не инвестируя в производство. «В этой связи судами удовлетворено свыше 24 тысяч наших исков, касающихся незаконной утраты государственной собственности на сумму более 187 миллиардов рублей», – говорит Краснов.

Но волнуются и бизнес, и экономический блок правительства. Глава Минэкономразвития Максим Решетников назвал пересмотр итогов приватизации «путём в никуда», который сильно демотивирует бизнес: где, дескать, те пресловутые «красные линии»? Глава Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) Александр Шохин пояснил: «У нас никто не знает, кто в очереди может быть следующим». А глава Сбербанка Герман Греф, ещё 20 лет назад называвший пересмотр итогов приватизации «самоубийством для государства», напоминает, что прокуратура должна защищать не только интересы государства, но и бизнеса. По словам Грефа, любая рыночная экономика зиждется на двух столпах – незыблемости права собственности и стабильности хозяйственного оборота. А если эти базовые правила нарушать, снижается привлекательность российской экономики для инвестиций, и капитал утекает за рубеж, какие дыры ни затыкай.

Помощник президента по экономическим вопросам Максим Орешкин обращает внимание, что государство в лице чиновников является «не очень хорошим собственником». Это в обывательском сознании национализировать предприятие означает спасти его от разграбления, а на практике часто бывает наоборот. «Предприятие находится в каком-нибудь регионе и живёт своей жизнью, а чиновник находится в Москве, читает раз в квартал отчёт. Ему главное – не взять на себя никакой риск, от чего-нибудь отписаться и так далее. Понятно, что такое управление к хорошим результатам не приводит», – пояснил Орешкин. Частник заинтересован повышать норму прибыли, с которой платит государству налоги, а бюрократ – расставить на ключевые посты своих людей и удобно устроиться. Поэтому очень часто государственные предприятия не столько платят налоги, сколько сами требуют различные виды дотаций из бюджета.

Зато требования пересмотра итогов приватизации хорошо воспринимаются электоратом, а на волне патриотического воодушевления этим активно пользуются различные «кандидаты». Несколько лет назад ВЦИОМ выяснил, что 73% россиян негативно относятся к приватизации. Для многих она – первая неправильно застёгнутая пуговица, делающая наше общество несправедливым (таковым его считают 61% респондентов). Когда уровень жизни простых тружеников не слишком вырос за постсоветские годы, бенефициары приватизации покупают яхты и замки за границей – какая уж тут справедливость?

Другое дело, что не каждый может разобраться в обстоятельствах, при которых приватизация в 1990-х пошла именно таким путём. И не каждый понимает, к каким последствиям может привести пересмотр её итогов. Чуть больше века назад крестьянство верило, что экспроприация помещичьих земель решит все их проблемы – и с ощущением справедливости в том числе. А получило на выходе Гражданскую войну, продразвёрстку, раскулачивание и возрождение крепостного права в форме колхозов. Но даже после этого не поняло, в чём была роковая ошибка.

В начале 1992 г. в России стартовали радикальные рыночные реформы, предполагавшие разом либерализацию цен, зарплат, валютного курса, внутренней и внешней торговли, приватизацию госсобственности, сокращение государственных расходов. Вроде бы всё по учебнику: подобным путём уже отправились бывшие соцстраны Восточной Европы. Конечно, ситуация в России отличалась. Например, в Венгрии почти не было оборонки, которую не пойми как передавать в частные руки. В Венгрии всегда был частный сектор, а значит, и частные капиталы. А куда скорее вложится иностранец – в предприятие на озере Балатон в 50 км от австрийской границы или в завод у нас на Урале?

Многие тогда кивали и на Восток: почему нельзя было провести приватизацию и переход к рынку постепенно, как китайцы? Они ведь не раздавали за бесценок государственные заводы, а сдавали их предпринимателям в аренду. А когда те нагуляли первоначальный капитал, им продавали активы по рыночной цене. Но грандиозный рост экономики Китая базировался на переезде миллионов крестьян в города, где они работали на заводах за миску риса по 12–14 часов. Бизнес получал суперприбыли, потом превратившиеся в инвестиции. Но русская деревня перестала быть источником рабочих рук ещё в 1970-е. Да и уровень жизни в СССР был значительно выше китайского, никто не собирался надрываться за еду.

В итоге предприятия акционировались по примеру ряда стран Восточной Европы, посредством ваучеров – приватизационных чеков. Но чехи и поляки стремились передать контроль за предприятиями именно их руководству, которое хоть как-то умело ими управлять. А в России более «справедливое» распределение акций между всеми членами трудового коллектива привело к тому, что у пролетариев, нередко экономически безграмотных и пьющих, скупали ваучеры как сторонние люди, так и их же «красные директора». К 1994 г. в частную собственность перешли 70% предприятий, около 40 млн россиян стали акционерами, по факту оставаясь дешёвой рабочей силой. Но обнищавший народ рассчитывал на совершенно иное: дескать, пострадаем года два, а затем будем жить как в Америке, потому что у нас великая страна.

Но хотя реформаторы резали по живому, не особо интересуясь гласом народа, ненависть к правительству Егора Гайдара не была всеобщей: в 1992–1993 гг. доля россиян, желающих продолжения рыночных реформ, несмотря на все тяготы перехода, скакала от 66 до 77%. Но при этом массовое недовольство обесцениванием накоплений и появлением сверхбогатых «выскочек» определило впоследствии неприятие буржуазно-либеральных ценностей и запрос на «сильную руку».

К 1996 г. расслоение общества стало зримым и вопиющим. Иностранный корреспондент так писал о гостях теннисного турнира в «Олимпийском»: «Вереница «мерседесов» и БМВ высаживает там хорошо одетых мужчин и женщин и их модных детей, похожих на студентов Гарварда. Здесь самые длинные шубы надеты на самые короткие юбки на ослепительных дамочках, которые вряд ли когда-то стояли в очереди за хлебом». Члены правительства сидят на трибунах рядом с основателями финансовых пирамид.

Самый колоритный из ельцинских олигархов – Борис Березовский. Он до 45 лет сидел завлабом в НИИ, в мае 1989 г. стал дилером по продаже «жигулей». Спустя три года у Березовского уже свой банк, к 1995 г. – своя телекомпания, к 1996 г. – он в совете директоров «Сибнефти» и свой человек в Кремле. Когда окружению Ельцина потребовались большие деньги, чтобы переизбрать растерявшего популярность президента, именно Березовский сплотил бизнес вокруг Кремля, расплатившегося госсобственностью через приватизацию в форме залоговых аукционов.

Схема проста как помидор: государство берёт у бизнеса в долг под залог завода и в срок деньги не возвращает. Завод уходит в частные руки. Контрольный пакет «Норильского никеля» перешёл под контроль ОНЭКСИМ-банка за 170 млн долларов при обороте компании в 8 миллиардов. Конечно, такая форма приватизации незаконна на корню. Осенью 2011 г. даже сам Роман Абрамович в Высоком суде Лондона под присягой подтвердил, что залоговый аукцион по приватизации «Сибнефти», его главного актива, носил фиктивный характер.

Всего в ноябре-декабре 1995 г. на основании указов президента Ельцина было проведено 12 залоговых аукционов. В частную собственность перешли три крупнейших пароходства, Новолипецкий металлургический комбинат, нефтяные компании «ЛУКОЙЛ», «Сиданко», ЮКОС, за которые государство в сумме выручило менее одного миллиарда долларов! Российские олигархи резко отличались от американских, чьё обогащение происходило на фоне экономического роста. По данным Минэкономики, в период с 1992 по 1996 г. постсоветские граждане вывели за границу 623 млрд долларов. Мог ли народ любить нуворишей, когда банкир Пётр Авен, бывший министр гайдаровского правительства, объяснял в интервью, что если ты здоров и вдруг беден, то это стыдно: «Нищета – не наша забота!»

В Госдуме заседал депутат Сергей Скорочкин, заработавший капитал на производстве водки. В 1995 г. он расстрелял из автомата на улице не понравившуюся ему молодую пару – и оказалось, что его нельзя привлечь к ответственности из-за депутатской неприкосновенности. Сенатором стал глава бандитской группировки Игорь Изместьев. Мэром Нижнего Новгорода избирался активный «приватизатор» Андрей Климентьев, ранее судимый и тесно связанный с бандитами. Через счета Bank of New York русские отмыли 10 млрд долларов – половину бюджета России. Нетрудно проследить, как скрежетал зубами народ. Приватизация называлась «прихватизацией» – с негативной коннотацией.

Ещё до дефолта 1998 г. генерал Лев Рохлин готовил государственный переворот: 20 июля 1998 г. Бориса Ельцина должны были арестовать военные, а крупные приватизированные предприятия планировалось национализировать. Бывший советник Рохлина Пётр Хомяков рассказывал о реакции руководителей среднего звена, к которым обращались за помощью: начальник железнодорожного депо обещал прицепить к пассажирскому поезду вагоны для перевозки личного состава, директор одного из заводов оплатил и прислал два рефрижератора с едой, администраторы небольших городов помогали с автобусами. Только смерть Рохлина разрушила эти планы.

В 2002 г. мнения респондентов о нуворишах разделились примерно поровну: треть считала, что «новый русский» – это человек, который «много работал и многого достиг»; треть придерживалась противоположного мнения – что это «паразит, обокравший народ и сделавший своё богатство на чужих страданиях»; а треть философски считала его человеком, «которому просто очень сильно повезло». Легитимной частной собственности в общественном сознании не существовало: не покидало ощущение, что крупному бизнесу просто дали попользоваться «Уралмашем» и Самотлором, но в любой момент могут всё отобрать. При этом ликвидировать институт частной собственности как таковой и вернуться в СССР хотели единицы: мол, у миллиардера желательно отобрать яхту, а мою квартиру и магазин – ни в коем случае. При этом никто не мог внятно объяснить, как можно было провести реформы без падения уровня жизни, который наблюдался абсолютно во всех странах Восточной Европы вплоть до 2000-х годов. Продать все активы по рыночной цене иностранцам не согласился бы вообще никто.

Многие даже понимали, что частный собственник скорее государства превратит «Северсталь» или «Норильский никель» в эффективное предприятие, платящее высокие зарплаты и налоги. Но уж больно раздражали его понты и аппетиты. Общество терялось: пересмотр итогов приватизации мог выбить стул и из-под его растущего благосостояния. Но в то же время хотелось увидеть, что богатые тоже плачут.

У многих эти противоречивые желания сбылись с приходом к власти Владимира Путина. Не шибко популярные в массах олигархи Гусинский и Березовский лишились своих медиаактивов и отправились в эмиграцию. Политологи много говорили о негласной сделке между Кремлём и крупным бизнесом: итоги приватизации пересматривать не будут, если олигархи не создадут прямой оппозиции власти. Общество почувствовало, что в доме появился мужик. Кремль тоже получил сигнал: возвращение активов олигархов в государственные закрома общество одобрит. И в 2003 г. национализировал крупнейшую нефтяную компанию ЮКОС, которая крупно приросла активами от залоговых аукционов.

Государство стало «входить» в самые прибыльные сегменты экономики. Частники напуганы: практически все нефтяные компании внесли в бюджет значительно больше налогов, сбор которых по стране в 2004 г. составил 250% от уровня 2003 года. Один олигарх выкупил и вернул в страну коллекцию советских мультиков, которые после развала СССР отдали за бесценок американцам. Другой приобрёл на аукционе коллекцию яиц Фаберже и основал в Питере музей великого ювелира. Как и предвещали скептики, отток капитала вырос. Однако в целом бизнес поверил, что масштабного «пересмотра итогов» не будет, а поток инвестиций в российскую экономику способствовал её долгосрочному быстрому росту.

После этого многие политики и экономисты решили, что лучшим средством в кризис будет пугать бизнес экспроприацией, а лучшей моделью – НЭП 1920-х, когда все крупные предприятия у государства, но частнику не мешают зарабатывать на мелководье. Однако не стоит забывать, во что трансформировался НЭП: неумеренная индустриализация привела к тотальному дефициту и голоду 1932–1933 гг., а граждане в очередной «сложный период» лишились последних прав и собственности. Кажется, нынче Кремль понимает, как не наступить на старые грабли.