Почему в девяностые писателей награждали за презрение к России? Почему Жванецкому пытались поставить памятник, а Задорнова не наградили даже простенькой медалью? Появились ли новые имена на литературном небосклоне из числа поэтов-фронтовиков? Почему советские писатели шли на фронт, а нынешние – бегут за границу? Кому сегодня достаются литературные премии и кого за казённый счёт продвигают за рубеж? Почему среди миллиардеров так много бывших комсомольских вожаков? Обо всём этом и многом другом главному редактору «Аргументов недели» Андрею УГЛАНОВУ рассказывает писатель, поэт, драматург, киносценарист, председатель Национальной ассоциации драматургов Юрий ПОЛЯКОВ.

– Юрий Михайлович! Давайте начнём с трёх скандалов, которые случились в последнее время. Я говорю о троллинге пранкеров Вована и Лексуса с писателями – Улицкой, Акуниным** и Быковым*. Все трое признались пранкерам, что поддерживают ВСУ своей трудовой копейкой. Приходят на память и другие наши литераторы прошлого. Вспомним Лермонтова с его «немытой Россией», Ча- адаева и его «Философические письма», где он писал, что Россия – это страна, невозможная для жизни. Чем мозги этих писателей отличаются от мозгов обычных людей, ваших, к примеру?

– Я бы начал с того, что так относиться к нашей стране, к нашей истории, к нашему народу эта троица и многие другие релоканты начали не после начала СВО и даже не после Крымской весны. Они так относились к России всегда. Это есть в их книгах, интервью, в их высказываниях. Но в нулевые и девяностые за такое глумливое отношение, за презрение к Отечеству не наказывали, а награждали. Давали звания и премии. Эта троица собрала все возможные премии. А вот Михаил Задорнов, блистательный сатирик, занимавшийся нашей историей тем не менее с патриотических позиций, умер, не имея ни одной правительственной награды. Даже самой скромной медальки не удостоился. Такова была политика. И они, релоканты, думали, что так будет всегда.

А когда вместо премий их наградили чреватым званием «иностранный агент», они очень удивились и обиделись. Может быть, для кого-то их диалоги с Вованом и Лексусом были откровением, но только не для меня. Они ничего нового не сказали, они остались верны себе и своему русофобскому менталитету. Просто пришло новое время, когда их антироссийская позиция стала вызывать возмущение даже у власти.

– В одном из интервью вы сказали, что современная литература не соответствует военному времени.

– Страна воюет, а литература только портянки наматывать учится. Да, появилась новая фронтовая поэзия. Издательство «Вече» первым начало выпускать стихотворные сборники, посвящённые СВО. В мае 2022 года такой сборник им запретили презентовать на Красной площади. Случился скандал, и уже в 2023-м разрешили. Гордость берёт от такой оперативности Роспечати!

Среди тех, кто прошёл передовую, появились яркие авторы. Назову Сергея Лобанова и Алексея Шорохова. Оба были ранены и вернулись в строй. Недавно они читали стихи на большом литературном вечере «Час мужества» в Центральном доме литераторов и вызвали огромный интерес. Я в своё время защищал кандидатскую по фронтовой поэзии и считаю себя специалистом в этой области. Так вот, когда я слушаю стихи Лобанова, у меня ощущение, что передо мной реинкарнация Семёна Гудзенко, одного из самых ярких и страстных поэтов фронтового поколения.

Но массового поворота литературы к военно-патриотической тематике нет. Для сравнения: когда началась война, уже в 1942 году гремела пьеса «Фронт» Корнейчука, она мощно повлияла на командный состав, ещё пребывавший в плену устаревшей тактики. Тогда же вышли первые фильмы о войне, а ведь кинопроизводство в ту пору было куда более длительное и трудоёмкое, нежели теперь. Очерки с передовой писали практически все крупные литераторы, надевшие погоны и служившие в армейской прессе. Даже Андрей Платонов, пребывавший в сложных отношениях с властью, написал блестящий цикл «Гвардейцы человечества». И сейчас, читая его, сознаёшь, что это не просто военная очеркистика, это большая литература.

Кто-то писал для «Правды» и «Красной звезды», как Симонов, кто-то – для фронтовых и армейских газет. Я изучал военную периодику, дивизионные газеты тех лет, они были буквально заполонены стихами. В основном это были первые опыты, искренние, полные патриотического порыва, но слабые с художественной точки зрения. Но попадались и зрелые стихи. Тогда наша литература практически в полном составе пришла в военкоматы и записалась в добровольцы. Многие не годились по здоровью. Но каков порыв! На следующий день после начала войны студенты ИФЛИ и Литинститута стояли в очереди в военкомат. Даже девушки! А что сделал нынешний Литинститут, когда началась СВО? Он выступил с коллективным пацифистским письмом! Мол, нехорошо атаковать соседнее государство. А Донецк бомбить за то, что люди там хотят говорить по-русски, хорошо?

А литературные премии? Вы думаете, что за последние два года, пока мы воюем, «Большая книга» или «Ясная Поляна» хоть как-то отметила авторов военно-патриотической темы. Как бы не так!

– А кому дали?

– Например, книге «Парижские мальчики сталинской Москвы». Очередной биографии философа Василия Розанова. Книге «Истинная жизнь Анны Карениной». Причём это всё компилятивные вещи. У меня это вызывает, с одной стороны, удивление, а с другой – печальное осознание того, что в своих прогнозах я был прав. Все минувшие 30 лет отечественная словесность поощрялась именно за антипатриотизм, скептицизм в отношении к проекту «Россия», за глумление над национальными святынями. Существует целая система продвижения за рубеж именно такой литературы. Есть у Роспечати «дочка» под названием «Институт перевода». Смысл этой конторы в том, чтобы продвигать лучшие произведения российских авторов, оплачивая перевод текста и передавая зарубежным издателям. Надо ли объяснять, что за казённый счёт продвигались сочинения, укреплявшие зарубежного читателя в том, что Россия – абсолютное зло. К слову, любимцами «Института перевода» была вышеупомянутая троица иноагентов.

И никакие выводы из этого не сделаны.

Гормональные либералы

– Вы ввели в оборот такие понятия, как «гормональные либералы» и «бюджетные патриоты». Как вы определяете эти группы?

– Ещё раньше, в середине девяностых, я придумал словечко «соросята». Мне сразу позвонили из Фонда Сороса (организация, деятельность которой признана нежелательной на территории РФ. – Прим. «АН») и сказали: «Мы прочитали вашу колонку под названием «Соросята», и нам кажется, что вы просто не знаете, чем занимается наш фонд. И чтобы ближе познакомиться, мы предлагаем вам месячное лекционное турне по Соединённым Штатам с очень высокими гонорарами. Не пожалеете!» Я поблагодарил и отказался, сославшись на завет Гоголя «проездиться по России», чем и занимаюсь...

Что же касается упомянутых вами групп… Часто спрашивают: почему они так относятся к нашей стране? Ведь они росли, учились, работали рядом с нами… Знаете, серийные убийцы тоже росли рядом с нами, а тем не менее… Я таких необъяснимых ненавистников России называю «гормональными либералами». Это какая-то неодолимая биохимия. Не зря же закоренелых насильников-педофилов подвергают химической кастрации. А эти на биохимическом уровне не любят Россию, наш народ, нашу историю. Культуру нашу они могут любить, но тоже выборочно. В основном Пушкина принимают, а вот его стихи «Клеветникам России» терпеть не могут. С огорчением была ими воспринята информация о том, что стихи «Прощай, немытая Россия» – это, скорее всего, не Лермонтов, а поздняя стилизация Дмитрия Минаева, известного поэта-демократа, талантливого пародиста. И действительно, это стихотворение всплывает только в 50‑е годы XIX века, а до того его никто в глаза не видывал. Подробнее об этом можно прочитать в моей книге «Быть русским в России», изданной «Аргументами недели».

– А бюджетные патриоты?

– О, тут биохимия ни при чём, тут голый расчёт! Я заметил: иные деятели культуры, которые ещё недавно были коммерческими пацифистами, лютыми либералами, русофобами, вдруг стали мучительно осваивать патриотическую риторику. Зачем? Чтобы сохранить место у кормушки. У нас 30 лет старались не допускать патриотов к руководящим рычагам. Когда я стал главным редактором «Литературной газеты», один высокопоставленный кремлёвский чиновник даже воскликнул: «Кто допустил этого идиота в «Литературку»? Он же патриот!» Так вот вчерашним пацифистам объяснили: если они хотят сохранить свои места и доходы, надо научиться имитировать патриотизм. Научились, хотя иной раз они мне напоминают вагонных попрошаек, выдающих себя за погорельцев.

Синдром Солженицына

– Про наших культурных деятелей, которые релоцировались от нас подальше, вы сказали, что они подвержены синдрому Солженицына. Что вы имели в виду? Ведь Солженицын не сам уехал, его выгнали.

– По отношению к Солженицыну мне больше нравится слово «выдворили». Оно точнее, ибо автор «ГУЛАГа» сильно постарался, чтобы оказаться за рубежом. Кстати, по некоторым свидетельствам, наши ему выдали командировочные в валюте. Интересная деталь, не правда ли? А теперь о синдроме. У нас в Отечестве ещё при царях сложилась традиция: при «транзите власти» тот, кто был «в контрах» с предыдущим монархом или генсеком, прощается и даже вознаграждается. Это касалось и политиков, и деятелей культуры, и всех других «борцов с предыдущим режимом». И все эти галкины, акунины, быковы и прочие шендеровичи держат в голове одну мысль: за то, что они сейчас так шумно и эффектно поругались со страной, бросили ей в лицо все упрёки, какие смогли придумать, потом, после транзита власти, они вернутся на белых конях, как возвращался Солженицын.

А ведь он, будучи в Америке, нёс со страшной силой Советский Союз, а ведь СССР – одна из форм существования исторической России. И наши релоканты уверены, что их, как и Солженицына, объявят страдальцами, пророками, дадут денег, а после смерти поставят памятник. Воображаю необъятного бронзового Быкова* где-нибудь на Мясницкой. И в том, что такие надежды продолжают питать этих далеко уже не юношей, виновато наше государство, которое никто не заставлял ставить памятники людям, эмигрировавшим из страны и клеветавшим на неё, как тот же Солженицын.

Нет, не надо никого запрещать, вырывать страницы из учебников. Но памятники-то ставить зачем? У людей складывается ощущение, что если ты в какой-то момент не поругался вдрызг со своей страной, не навредил ей, то «великим писателем земли Русской» ты быть никак не можешь. Что за избирательная монументомания? А знаете, что там, где сейчас стоит с виолончелью бронзовый Ростропович, должны были поставить памятник Карамзину, к 200-летию со дня смерти. Но не хватило денег. А на памятник Ростроповичу – хватило. Почему? А по той же причине. Ссорился со страной, потом с автоматом по Белому дому бегал… Нет, за одну виолончель не поставили бы. Где памятник Галине Улановой, не ссорившейся с советской властью? Вот что такое синдром Солженицына, на который так рассчитывают релоканты.

Но всё же идёт процесс, благодаря которому мы, я надеюсь, изживём этот синдром Солженицына. Причём процесс этот идёт снизу. Недавно в Ростове-на-Дону был поставлен памятник Жванецкому. Открывало его с пафосом местное начальство, приехали высокие гости из Москвы. А закончилось тем, что памятник был демонтирован по требованию возмущённых жителей города. Есть люди, которых надо помнить, даже ценить, но которые не заслужили памятника. Нельзя давать звание Героя России за то, что кто-то хорошо бьёт чечётку.

– А при чём тут Жванецкий?

– При том, что в своём творчестве Жванецкий, на мой взгляд, был латентным русофобом. Его иронически-презрительное отношение к стране проходит через все его миниатюры. Скажете, это примета сатиры? Но Задорнов тоже был сатириком и проходился по нашим недостаткам так, что Жванецкому не снилось. Но никому в голову не придётназвать Задорнова русофобом. Я ещё тогда удивлялся, что хоронили Жванецкого под залпы воинского салюта, как военачальника, как героя. К слову, Юрий Бондарев, писатель-фронтовик, такой чести не удостоился.

– Ещё один ваш эпитет по отношению к «перелётной элите». Вы называете их «покиданцами» и «инородными артистами». Какие последствия могут грозить нашей культуре из-за того, что нас покинуло немалое количество этих «покиданцев»?

– Вы будете смеяться, но книжку под названием «Перелётная элита» я издал в 2017 году. А статья с таким названием вышла и того раньше. Я тогда был редактором «Литературной газеты». И это была моя первая статья, которую мне запретили печатать в «Литературке» владельцы этой газеты. Я был вынужден её опубликовать на сайте «Свободная пресса», хотя как раз заранее «проинтуичил» массовый отлёт наших элит.

Некоторые переживают: ой, нас покинули Галкин*, Акунин**, Хаматова, Макаревич* и Гребенщиков*… Меня отъезд этих деятелей не взволновал. А вот когда начали отлетать наши бывшие вице-премьеры, которые курировали нашу оборонную сферу, это меня действительно насторожило. Они же носители самых больших секретов. После этого понятнее становятся некоторые наши неудачи в ходе СВО… Инородные артисты – это так, пустяк… А вот инородные вице-премьеры – это уже серьёзно!

Комсомольские менеджеры

– Вы в своё время работали в комсомоле. Там же работал некий Михаил Ходорковский*. Недавно вы о нём упомянули в контексте своей повести «ЧП районного масштаба». Как могло случиться, что довольно высокопоставленный комсомолец вдруг стал владельцем гигантской нефтяной компании, миллиардером? И начисто забыл о комсомольцах.

– Я садовод-любитель. И когда покупал себе рабочие рукавицы, иногда думал: а вдруг их сшил сам Михаил Ходорковский*, трудившийся в колонии именно по этой специальности? Я вам больше скажу: Ходорковский* работал в том же Бауманском райкоме комсомола, что и я, только попозже.

– Почему столько комсомольцев оказалось в большом бизнесе? Например, Гусинский был внештатным инструктором Московского горкома комсомола и курировал организацию массовых молодёжных шествий.

– Есть объяснение. Во-первых, в райкомы и горкомы попадали люди, проявившие себя как способные организаторы. В райкомы же с улицы не брали. Чтобы попасть туда, ты должен был показать себя в первичной комсомольской организации. Это был реальный отбор. Во-вторых, комсомольская работа давала менеджерские навыки, что было редкостью для советской системы.

Думаете, инструкторы горкома бумажки перекладывали? Нет, они занимались живыми делами, проведением разных мероприятий. Нужно было организовать транспорт, питание, помещение, инвентарь, а значит, провести платежи. Слово «платёжка» я впервые услышал, когда попал в райком комсомола. Там редко звучали слова «социализм» или «соцсоревнование», зато постоянно: «платёжка», «проводка», «нал» и «безнал», «гарантийное письмо» и др. Эти люди понимали, как движутся деньги… Аппаратный комсомол был кузницей будущих менеджеров, имеющих широкие связи. Комсомоляты были вхожи везде… Поэтому, когда на нас обрушилась рыночная экономика, они уже понимали, как это всё работает, как зайти в банк, чтобы получить ссуду, кого и чем заинтересовать.

Не удивительно, что эти люди оказались на самых перспективных постах и при больших деньгах. Кроме того, комсомол был одной из самых богатых организаций в Советском Союзе. У него была колоссальная собственность, приватизировав её, многие стали миллиардерами. Так НТТМ превратилось в банк «Менатеп». А потом уже из этих людей, обладающих редкими в Советском Союзе менеджерскими навыками, вверх пошли самые сильные, самые беспринципные, умеющие переиграть, а то и загрызть соперника.

Нужен ретро-следственный комитет

– Вы называете себя последним советским писателем.

– Последним советским писателем меня назвал покойный Сергей Владимирович Михалков. Мою повесть «Сто дней до приказа», которую я написал в 1980 году, долго не печатали, потому что надо было получить разрешение Главпура и военной цензуры, поскольку речь там шла об армии, о неуставных отношениях. Михалков тогда был первым секретарём Союза писателей РСФСР и отправил письмо в Главпур, мол, хорошая повесть, поднимает важные проблемы, пожалуйста, не препятствуйте. Ему позвонил важный генерал и сказал: «Ты совсем с ума сошёл, поддерживаешь этого антисоветчика Полякова?» Дело было в 1983 году. И Михалков ему отвечает: «Ты кого антисоветчиком называешь? Во-первых, он секретарь нашей комсомольской организации! А во-вторых, он вообще, наверное, последний советский писатель!»

– Что он имел в виду?

– Сергей Владимирович часто говорил загадками. Думаю, он имел в виду, что я развивался и писал абсолютно в парадигме советской литературы, которая была нацелена на правду. Я не шучу! Думаете, нас, молодых, учили врать, лукавить и клеветать? Нет, нам говорили, что мы должны писать только правду! Увидел что-то плохое – пиши об этом! Борись со злом, искореняй словом! Я попал в армию, увидел там дикую дедовщину, вернулся и об этом написал. И пока Главпур решал, что делать, со мной связались из антисоветского эмигрантского журнала «Посев», предложили напечататься у них. Ну уж нет! Я как-нибудь в СССР напечатаюсь. И напечатался в 1987 году.

Литература всегда помогала государству, обществу очищаться от скверны. Сейчас постсоветская литература занята другим. Ей наплевать на жизнь народа и государства. Если она и пишет о недостатках, то чтобы поглумиться, лишний раз ткнуть носом, мол, видите, это же тупиковая цивилизация, не имеющая права на существование. Мы были воспитаны на другом.

– А почему тогда вас не печатали?

– Система была выстроена так, что если власть допускала негативную информацию о каком-то явлении на страницы прессы, на экраны, на сцены – она таким образом признавала критику справедливой. А раз признала, то должна тут же предложить систему мер по ликвидации этих недостатков. Мне другой генерал говорил, мол, вы поймите, мы видим это безобразие, но у нас пока нет системы мер по ликвидации дедовщины, это очень сложное многоуровневое явление. Вот почему мы не даём разрешения на печать повести. И это так. Напомню, сначала была волна жёсткой на грани фола «деревенской литературы», где показывалось, до чего довели наше село, а потом вышло постановление ЦК КПСС о подъёме Нечерноземья. Не случись перестройка и развал Советского Союза, наше Нечерноземье, думаю, сейчас было бы совсем в другом состоянии.

– Во всех своих книгах вы обращаетесь к нашему советскому прошлому. Почему?

– Я считаю, что объяснить поступки человека, не рассказав, откуда он, из какой семьи, где учился, невозможно. Я не детский писатель, поэтому все мои герои родом из СССР. О нём и рассказываю. Честно, без коммерческого антисоветизма.

– Какой совет вы бы дали сегодняшним властям?

– Мне кажется, что курс на восстановление частично утраченного суверенитета, о чём говорит наш президент, курс на преодоление тех проблем, которые мы унаследовали от девяностых годов, невозможен без жёсткой оценки того, что случилось в те годы. Кто принимал ошибочные решения, кто отдавал приказы о закрытии производства, так нам сегодня необходимого, кто резал на иголки боевые корабли, распродавал танки, стреляющие теперь по нашим бойцам в Новороссии, кто навязывал соросовские учебники школам?.. Это же все конкретные люди. Почему мы не знаем их имён? Я бы посоветовал власти создать подразделение ретро-следственный комитет (РСК), который бы разбирался в этих вопросах.

Даже если виновники отошли от дел или вообще отошли в другие миры, это необходимо, чтобы у нынешних чиновников не было иллюзии, что есть срок давности для головотяпства или предательства, что под гром победных салютов про них забудут, заметут сор под ковёр истории. Этого нельзя делать. Безнаказанность порождает новые преступления. Это должно сидеть у них в мозжечке – что рано или поздно к тебе придёт следователь по особо важным делам из РСК и задаст неудобные вопросы. Возможно, тебя не посадят, но уже точно покажут по телевизору в передаче «Они нам мешали!». Надо ворошить прошлое! Обязательно! В этом залог успешного будущего.

* Признан в РФ физлицом, выполняющим функции иноагента.

** Внесён в перечень террористов и экстремистов, а также иноагентов.