«После отъезда бывшего головы (В. П. Сукачева) «Восточное обозрение» начало поплёвывать ему вслед: и место для сада выбрал заведомо непригодное, и деревья не те подобрал, и не так посадил. Досталось и другому скверу, заложенному неподалёку от семейной усадьбы». Уж что-что, а «благодарным» быть наш человек умеет, ни годы, ни века ничему не учат. «Иркутские истории», Валентина Рекунова.
Несостоявшаяся отставка
Рано утром 17 января 1885 года гласные новой Иркутской думы приняли присягу в кафедральном соборе, и в тот же день открылось первое заседание.
Были поданы 22 записки с фамилиями выдвиженцев на место городского головы. 16 из них отсеялись при первой баллотировке, и основная борьба должна была разгореться между шестью кандидатами. Но пятеро неожиданно взяли самоотвод, и остался лишь один претендент — Владимир Платонович Сукачёв. Совершенный новичок, впервые избранный в думу и незнакомый ни с её порядками, ни с работой управы. А состав гласных на этот раз оказался пёстрый, и предвыборная кампания явно показала: лада не будет — значит, и в городские головы надо брать кого-то из местных крезов, да пожёстче.
Таких и выдвигали сегодня, но все пять неожиданно спасовали. Вот вам и новые времена, наступили! Прежде в думе купцы схватывались с купцами же, а остальные примыкали к какой-нибудь из сторон — теперь же и чиновники объединились с… книготорговцами в одну, прости, Господи, партию! Да ещё наросла какая-то младо-интеллигенция, вообще непонятная: отбрыкалась от всех и одна пошла в думу — и ведь прошла! Сколько продержится, неизвестно, но, конечно, под кого-то уйдёт. Всё решит закулисье — истинные хозяева города, для которых и дума — кукольный театр; за какую ниточку дёрнут, та и встрепенётся. И какая роль уготована Сукачёву? Он, конечно, внук головы, но сын чиновника, дворянина; очень много учился, дважды университант, говорят… Вот ему бы к наукам и поближе, а тут жизнь, и, уж коли случаем выбрали в головы, надо отказываться от должности.
Но Владимир Платонович согласился.
Местная пресса поддержала его, желая при этом лишь одного — твёрдости.
СПРАВОЧНО
На четырёхлетие 1885–1888 гг. было избрано 72 гласных, из коих 42 купца, 9 частных служащих, 2 ремесленника, 6 служащих чиновников, 5 отставных чиновников, 1 учитель, 3 адвоката, 3 медика, 1 духовное лицо. Высшее образование имели только 10 чел.
Дума сменилась более чем на половину, и новые деятели принялись энергично разрушать созданное до них — при этом не посчитали нужным даже и ознакомиться с Городовым положением. Злой дух противостояния всем и всему обосновался в тёмных углах зала заседаний и, невидимый, дирижировал думским «оркестром».
Первая попытка подмять городского голову под себя совпала со сменой думского секретаря. Нескольким кандидатам устраивались смотрины, и гласные всех решительно отвергали, даже не объясняя причин. Очередной претендент Подвысоцкий по просьбе Сукачёва подготовил короткое выступление, в коем и изложил свой взгляд на работу думского секретаря, но с первых же его слов гласные затопали и закричали; «митинг» продолжался почти полтора часа, и сначала гром гремел над головой Подвысоцкого, а потом и над «главным преступником» — городским головой. Правда, в чём он виновен, никак не смогли сформулировать, то есть, собственно, определить. Наконец гласные-адвокаты предложили считать Сукачёва посягнувшим на общее право голоса (хоть примеров тому привести не смогли).
К следующему заседанию думские ещё более распалились и сразу налетели на Сукачёва с претензиями. Владимир Платонович вышел из зала и уже не вернулся. Вскоре стало известно, что он подал в отставку.
Пресса не увидела в этом слабости, а думский бунт назвала «прискорбным событием». Губернатор и генерал-губернатор тоже взяли сторону головы, о чём прямо говорили сигналы из их ближайшего окружения. Это всё привело думских в чувство. Начались сожаления:
— Заменить-то его некем — вот беда…
— Да уж! Кто из нас согласится городское хозяйство латать из собственного кармана?
— И то правда! Опять же и образованный, и ни в чём дурном не замечен.
— И к нам с почтением: считайте, ни разу голоса не поднял!
— А надо бы! Тогда, может, и не дошло бы до такого греха. Тот, который шумит, он, известное дело, отходчивый. А такие тихони, как Сукачёв, долго терпят, но уж отрежут, так отрежут!
Помолчали. И снова, уже с надеждою:
— Повинимся, так и вернётся, должно быть…
— С чего бы? Он не торгует, подряды не берёт — значит, нет ему от управы и пользы.
— Надо и с другой стороны поглядеть: дед его, Никанор Петрович Трапезников, был городским головой, так что, можно сказать, прямо в след ему встал и сойти уж не может.
— А коли так, составлять депутацию — да и ехать, виниться!
19 июня 1887 года Иркутская дума постановила «просить городского голову Сукачёва назначить ко временному исполнению должности городского секретаря лицо по своему усмотрению».
К работе Владимир Платонович вернулся лишь через месяц, оправившись от нервного потрясения.
Отступные для Авдотьи Ивановны
(Из воспоминаний секретаря Иркутской городской управы А. М. Серебренникова)
…Близился конец 1885 года. Когда я вошёл в первый раз как секретарь в городскую управу, то в ней было уже много просителей, сидевших на простых скамейках. Тут же на окне стояло ведро с водой и ковшом для утоления жажды. Стены были, хотя и белёные, но с грязновато-серым оттенком. Вся обстановка городской управы производила впечатление дореформенной канцелярии, недоставало только арапника, щенят и шестка с курицами. Из приёмной шла проходная комната в канцелярию. Половина этой комнаты была отгорожена ширмой, за которой возвышалось супружеское ложе вахмистра городской управы, слабого, сгорбленного, хилого старика, и его дражайшей половины Авдотьи Ивановны, очень дебелой женщины, из бедра которой он мог бы быть создан весь. Эта женщина между делами занималась продажей чая служащим управы. Для этой побочной цели у окна был поставлен стол. В распоряжении Авдотьи Ивановны состояли все сторожа и рассыльные городской управы. Последние, будучи в большинстве подростками, сильно страдали от увесистой длани Авдотьи Ивановны.
В свободное время и в промежутки между отпуском чая Авдотья Ивановна благосклонно принимала и выслушивала доклады; объявляла или заранее предрешала просителям ожидаемые ими резолюции. Вообще, Авдотья Ивановна играла крупную роль в жизни канцелярии городской управы, тем более что супруг её Николай Михеич за спасение в пожар 1879 года нескольких никому не нужных дел был пожалован медалью.
С первого же дня моего появления Авдотья Ивановна возненавидела меня. Она сразу почувствовала, что прежний порядок вещей идёт насмарку, и начала постепенно очищать свои насиженные позиции.
Желая придать городской управе некоторый вид присутственного места, городской голова Сукачёв распорядился почистить помещения, оклеить обоями, осветить, завезти кое-какую мебель в приёмную, поставить стол для дежурного. Будучи выбита обстоятельствами из своей насиженной штаб-квартиры, Авдотья Ивановна удалилась «на спокой» в нижний этаж, где заняла очень сносную комнату. Так дёшево примириться со своим положением она не могла и добилась от Сукачёва безвозвратной ссуды на приобретение дома, куда вскоре и переселилась, отрясши прах управы с ног своих.
Для характеристики обычаев предыдущих четырёхлетий достаточно сказать, что в числе служащих канцелярии был материальный, по отчётам которого городские пожарные лошади ели стеариновые свечи».
«Сибирский архив», 1912, №10.
У оппозиции шапка горит
На выборах нового головы весной 1889-го Сукачёв был предложен сорока шестью записками и избран единогласно на второй срок. На выборах 1894 года все кандидаты отказались от баллотировки в его пользу — отличный результат, если только забыть, что четверо гласных выдвигали его на должность… секретаря. Кстати, все они изъявили охоту работать в управе, дабы и там сформировать оппозицию. Не прошли, но остались в оппозиции думской. Бузили на заседаниях, требовали полной стенограммы своих речей и доставления их губернатору. Добивались правительственной ревизии городской управы. Выдвигали скандальные обвинения, затевали прения, перетекавшие из заседания в заседание. Накал был такой, что однажды, остынув, решили не публиковать протокол ни в прессе, ни в своих «Известиях». Но решение дума приняла очень взвешенное: ревизия, в самом деле, нужна, только вряд ли стоит беспокоить правительство, когда есть губернская власть. И делопроизводство управское постановили улучшить — как устаревшее. Недовольные оппозиционеры бросились в томский «Сибирский вестник», охочий до сенсаций. Он и на этот раз не отказал, но при этом собрал информацию о подписантах — и выяснил, между прочим, что они и работали в том составе управы, который «разоблачают» теперь. Да, досталось им и в комментариях, и в послесловии от редакции.
Из газеты «Восточное обозрение» от 11.01.1898 года: «Списки кандидатов в гласные распространяются в городе несколькими партиями. Приводить их не станем, за исключением одного, в котором напечатаны те лица, которых избрание кому-то нежелательно: гг. Сукачёв, Гаряев, Глушков, Стуков, Самарин, Концевич, Першин, Тарасов, Янчуковский. До 4 января в этом списке помещён был и И. И. Попов. Автором данного списка изгоев является, вероятно, то лицо, которое одно время распространяло по Иркутску подмётные письма и обливало помоями интеллигенцию и многих обывателей».
Из газеты «Восточное обозрение» от 01.02.1898 года: «Гласные нового состава думы во время частного совещания убедительно просили В. П. Сукачёва снова баллотироваться в головы, но он решительно отказывается».
Да, четвёртый раз входить в ту же воду он не стал.
Именная водокачка
Уже готовясь к отъезду, Владимир Платонович обошёл центральные улицы, столь изменившиеся за время, когда он стоял во главе управы. Вышел и к Ангаре, но скоро свернул, сделавшись случайным свидетелем разговора двух незнакомых господ. Один, судя по всему, был приезжим и с любопытством на всё взирал. А второй, иркутянин, всё оправдывался:
— В любом порядочном городе, где есть порядочная река, набережную превращают в бульвар — у нас же только два огрызка: напротив дома генерал-губернатора и сукачёвский — за кафедральным собором. Остальное отдано под «угодья»: чайные склады, рыбные ряды, бани и свалку леса!
Сукачёв отошёл, думая о том, выживет ли его «огрызок», пока он в отъезде.
В 1894 году иркутская дума любезно разрешила своему голове на личные его средства обустроить сад за собором и образцовую водокачку к нему. Инженер-механик Янчуковский, нанятый для производства работ, выполнил их лучшим образом. Пожарные и водовозы оценили удобства забора воды по «сукачёвскому рукаву» и захотели к нему подключиться. Владимир Платонович согласился сразу, охотно, а это и пользователей обязывало ко взаимному дружелюбию. В самом деле, пожарные и водовозы сумели договориться, и установленный ими порядок не нарушался ни разу. Что позволяло извлекать из садовой водокачки максимальную пользу: в 1895 году из неё забиралось ежедневно не менее двухсот бочек воды, в 1896-м — не менее двухсот пятидесяти, а летом 1897-го — до четырёхсот.
В 1898-м Владимир Платонович предложил думе и вовсе забрать водокачку (безо всякой платы), но встретил решительный отпор. Гласный Первунинский выставлял тот резон, что придётся ведь в этом случае и деревья сукачёвские поливать, покуда не вырастут, — и гласный Патушинский горячо его поддержал. Но всех энергичнее протестовал Тышко, упиравший на «громадность расходов по содержанию водокачки». Не обошлось и без личных выпадов, вообще: думцы держались так, словно бы голова навязывал им что-то ненужное; сад язвительно назывался «этим сокровищем», а лучший образец водокачки сравнивался с паровым насосом — в пользу последнего.
После отъезда бывшего головы «Восточное обозрение» начало поплёвывать ему вслед: и место для сада выбрал заведомо непригодное, и деревья не те подобрал, и не так посадил. Досталось и другому скверу, заложенному неподалёку от семейной усадьбы.
Из газеты «Восточное обозрение» от 18.06.1899 года: «Сукачёвский бульвар. Под этим довольно громким именем у нашего обывателя известно небольшое местечко по Ланинской улице (против Успенской церкви), засаженное несколькими десятками жиденьких деревьев. Однажды, проходя мимо этого (не в обиду истинным бульварам будет сказано) бульвара, я увидел гулявшую по нему публику и сам вздумал прогуляться. Захожу с одного конца — вход загорожен, захожу с другого — та же история. Так, не солоно хлебавши, я отправился домой и соображал: неужели публике не позволяется гулять по этому достопримечательному бульвару, существующему уже не первое лето? Если же позволяется, то к чему загородки в аршин вышиною? От «древоядных» четвероногих можно бы защититься, и не создавая этих загородок».
Приезжая в Иркутск (по обыкновению летом), Владимир Платонович первым делом нанимал рабочих для новых посадок и благоустройства. Затем шёл в управу и просил принять сад на баланс. Попыток было много, и в конце концов дума изволила согласиться. К счастью, деревья к этому времени выросли.
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс