С высоких трибун не устают напоминать, что у нас страна с тысячелетней историей – не какая-то там Америка, где во времена Екатерины II индеец Чингачгук снимал с врагов скальпы даже на цивилизованном востоке. Но возраст истории – не показатель избранности. Если верить учебникам, до призвания Рюрика в 862 г. на территории России бегали дикие племена, в которых не было согласия. Хотя к тому времени уже 400 лет прошло после падения Рима, более 800 лет как распяли Христа, 1200 лет со времён Аристотеля и Александра Македонского. Но те же учебники помещают колыбель цивилизации в Месопотамию, хотя находящиеся ныне на её территории Ирак, Сирию, Иорданию трудно назвать передовыми странами. Проблема не в древности, а в том, из каких ингредиентов смешан коктейль национальной гордости. Тут важно не пройти мимо действительно достойных страниц и не держаться за давно опровергнутые.

Русская Троя

Нынче Старая Ладога – это просто деревня на реке Волхов в 130 км от Петербурга. А вот древнейшая Ипатьевская летопись настаивает, что именно сюда пригласили княжить Рюрика в 862 году. Новгород как место пришествия «возникает» в более поздних документах эпохи. Но археологические находки в Ладоге XXI века свидетельствуют, что здесь задолго до Рюрика существовала развитая по средневековым меркам цивилизация.

Выдающийся петербургский археолог Евгений Рябинин так описывает ладожские находки: «Столовая посуда представлена 30 целыми и фрагментированными изделиями, из которых один предмет обнаружен в горизонте Е2 (840–860-е гг.), 6 встречены в верхнем слое горизонта Е3 (800–830-е гг.), остальные находки происходят из отложений второй половины VIII века. Токарные сосуды отмечены лишь в единичных случаях. Среди последних наибольший интерес представляет чаша из основания культурного слоя (750–760-е гг.). Эта находка служит дополнительным подтверждением высказанного заключения о бытовании токарного станка в Ладоге со времени возникновения поселения – примерно за 200 лет до появления станка в Восточной Европе и ранее его фиксируемого использования на землях западных славян, где древнейшие образцы токарной работы и следы токарного производства относятся к IХ–Х вв.».

Сам Рябинин по дендрохронологии (кольцам на спилах древних брёвен) определял историю Ладоги с 753 года. Археолог откопал в двух километрах от Ладоги Любшанскую крепость, которую возвели и вовсе в VI–VII веках, около 700 г. перестроив на каменном основании. Всё указывает на то, что крепость построили словены, хотя в Ладогу приезжали торговать викинги, а вокруг неё были финно-угорские поселения.

В Ладоге находят много лепной керамики, которая только после 930 г. стала вытесняться керамикой гончарной. А пахотный слой относится к VII-VIII векам. Как вы думаете, это викинги здесь пахали? Или финны, которые, кроме мотыги, тогда ничего не знали? Кстати, археолога Евгения Рябинина в ангажированности никак не упрекнёшь. Когда его экспедицию финансировала советская наука, он откопал в Ладоге фигурку скандинавского бога Одина. А когда пошли европейские гранты, нашёл явные следы присутствия здесь славян. Почти всю жизнь до своей кончины в 2010 г. Евгений Александрович Рябинин прожил в коммуналке на Петроградской стороне.

Однако многие из его открытий не описаны и не введены в научный оборот. В учебниках Ладога тоже отсутствует. Хотя там неплохо смотрелся бы такой эпизод: в 1164 г. шведы пришли под Ладогу на 55 шнеках, в каждой из которых помещалось по полсотни бойцов. Горожане четыре дня держали осаду, пока не приспела подмога, – ушли лишь 12 шнек. Вместо этого в учебники попала сомнительная Невская битва, бывшая, судя по всему, небольшим приграничным столкновением.

Археология на глазах меняет наше представление и об истории «культурной столицы» Петербурга. Обычно города стараются отсчитывать родословную из глубины веков. Например, власти Татарстана всегда поддерживали местных археологов, доказывающих, что Казань древнее Москвы. В 1977 г. Казань пыталась научно обосновать 800-летие, а спустя всего 28 лет шумно справила 1000-летие: на территории кремля нашли чешскую свинцовую монету 1005 года. Питер же, наоборот, упрямо держится за версию, будто до пришедшего в 1703 г. Петра I здесь были только болота да несколько чухонских деревень. Хотя каждый петербуржец знает, что на Охтинском мысу напротив Смольного стоял шведский город Ниеншанц. О том, что торговали и жили в этих краях преимущественно русские, почему-то мало кому известно.

Ниеншанц стали усиленно копать в 2000-е, когда снесли стоявший на его месте режимный завод и собрались возводить 403‑метровую резиденцию «Газпрома». Тут и выяснилось, что Ниеншанц возник на месте древнерусских поселений, по возрасту не сильно уступающих Пскову и Великому Новгороду. А первые стоянки людей существовали здесь в эпоху неолита. Руководство газовой корпорации в этой ситуации повело себя цивилизованно: не сразу, но свернуло свой проект в уникальном историческом месте.

Археологическая экспедиция Петра Сорокина обнаружила на Охтинском мысу более десяти тысяч артефактов. Фрагменты крепости Ландскрона, предшественницы Ниеншанца, хорошо сохранились. «Ландскрона оказалась дерево-земляным замком, которые были распространены в Западной Европе XIII века, но с тех пор ни один из них не сохранился, поскольку старые стены обычно сносили и перестраивали в камне. Выяснилось, что крепость была огромной и вместе со рвами занимала 17 тысяч квадратных метров», – пишет Пётр Сорокин.

По мере погружения вглубь культурных слоёв археологам поэтапно открылись поселение времён неолита, затем новгородская Русь, итало-шведская Ландскрона, русское поселение XVI века и два этапа строительства Ниеншанца. «Это многослойный памятник, во многом похожий на знаменитую Трою. Охтинский мыс во все века привлекал людей тем, что не затапливался даже во время серьёзных наводнений. Пётр почему-то не придал этому большого значения. Хотя и до него эти места осваивали скорее русские, чем шведы. До Ландскроны неподалёку стояла новгородская деревня Венчище, а рабочих на строительство крепостей явно не из Швеции везли» – читаем у доктора исторических наук Анатолия Кирпичникова.

При раскопках в устье реки Охты экспедиция Петра Сорокина обнаружила укрепление, не упоминавшееся в источниках, – мысовое городище, существовавшее здесь ещё до Ландскроны. Археологи не могут точно сказать, кому оно принадлежало: новгородцам или зависимой от них ижоре. Зато всплыло имя фортификатора, который в 1557 г. руководил строительством крепости в устье Невы – Иван Выродков. Получается, устремления Петра «прорубить окно в Европу» не были лучом света в тёмном царстве, а давно находились в русле государственной политики. В документе 1599 г. говорится о наличии здесь православного храма, государева гостиного двора, корабельной пристани.

Существуют свидетельства, что в XVII веке Ниеншанц собирал в сезон сотни кораблей и русских купцов, привлечённых щадящими пошлинами. Это был своего рода офшор, который закрылся с началом петровских славных дел.

Своя игра

Конечно, преподавание истории юношеству политизировано в любой стране в той или иной степени. Безусловно, британцы чаще вспоминают о победе над Наполеоном и промышленной революции, чем о первых концлагерях к концу Англо-бурской войны. А бельгийцы смакуют достижения средневековых мастеров Брюгге и Антверпена, а не зверства своих колониальных войск в Конго. В российской истории тоже полно моментов, которые власти не любят вспоминать или вовсе отрицают. Но зачем замалчивать то, чем можно по праву гордиться?

Забвению Ладоги как значимого для русской истории места способствовал Пётр I. Он ревновал к ней Петербург: переименовал в Старую Ладогу, основал неподалёку Новую Ладогу. А после того как в стоящий неподалёку монастырь сослали первую жену самодержца Евдокию Лопухину, придворные историки (а других до середины XIX века и не было) сообразили, что Ладогу лучше вообще не вспоминать. Похожая история с Ниеншанцем: кто же посмеет оспорить каноническую историю о прорубании «окна в Европу». Но почему канон не оспорили при СССР? Почему учебники не изменились в постсоветские годы? Почему этого не происходит сегодня, когда в тренде своеобразие «русской цивилизации»? Снова вытащены из-под сукна сказки про могучую северную Гиперборею, а подтверждённым археологическими находками научным фактам хода нет.

Сами учёные в кулуарах объясняют происходящее посредством анекдота: «Мыши решили повесить коту на шею колокольчик. Вопрос: кто будет непосредственным исполнителем?» У кого хватит энергии и авторитета сломать былой грубый канон и прописать современный, более гибкий и соответствующий восприятию общества, у которого всегда под рукой всезнающий Интернет. Людям хочется больше знать про материальную культуру предков. Но учебники истории веками стоят на бесконечной галерее сильных государей и ратных побед, как будто всё в жизни крупнейшей в мире страны определялось петровскими указами и плодами виктории под Полтавой. Попробуй тронь!

Хотя любому россиянину отрадно было бы узнать, какую мощную культуру создали на севере страны его предки без всяких великих начальников: торговый Архангельск, например, и до Петра давал до 60% доходов российской казны, а картина «все флаги в гости к нам» здесь наблюдалась за 3–4 столетия до великого реформатора.

Новгородские купцы и в XII веке сильно смеялись бы, если бы кто-то сказал им, что русская земля до Петра I не имела выхода к морю. Во времена так называемого «монголо-татарского ига» грамотность населения здесь была поголовной, детей учили в школах. Вместо лаптей здесь носили сафьян, поскольку грязи на улицах было немного: городские службы выстилали тротуары деревом. В писцовых книгах упомянуто около 30 промыслов, которыми новгородцы занимались вдобавок к своим земледельческим работам. К XV веку в одной только Водской пятине (северо-запад новгородских владений) насчитывалось 215 домниц, выплавлявших 1, 5 тонны железа каждая. Уже тогда в городе производили огнестрельное оружие.

И как-то не сыскать в новгородской истории великую бронзовую фигуру, которая подняла город в северных лесах на такую высоту. Развитие вообще не терпит «больших скачков» и «вздыблений», а любит постепенность и мирное согласование интересов. В Новгороде высшей властью обладало вече, назначавшее посадника и тысяцкого. Крупнейший знаток истории Новгорода Анатолий Кирпичников уверяет, что на вече не толпились, как показано на картине пролетарского художника в школьном учебнике, а сидели на скамьях. Кирпичников уставил скамьями всю Софийскую площадь, и получилось, что на вече могли присутствовать не более 300 человек. А значит, новгородское самоуправление было представительским, парламентским.

Из этого вовсе не следует, что Новгород насытился чуждыми нам западными демократическими традициями, пока Москва не привела его в чувство. Но демократия в современном понимании даже в Англии появилась в 1830-е годы, когда право выбирать парламент распространилось аж на 9% взрослых мужчин. Зато необходимость балансировать власть во избежание деспотии и где-то согласовывать интересы была издревле осознана народами в самых разных уголках мира, а не только в Западной Европе. Эти «согласования» приносили с собой как политические кризисы, так и периоды расцвета. Зато вхождение Новгорода в состав Московского княжества сопровождалось реформами такого размаха, что 150 лет спустя Пётр I думал, как научить хотя бы дворянских детей писать своё имя.

Мы все учились понемногу

Многие ли россияне смогут найти на карте Тотьму? А сказать, почему огромная страна должна гордиться 9-тысячным городком в вологодских лесах? Хотя каждый хоть что-то слышал про открытие тотьмичами Аляски и основание русских поселений в нынешней Калифорнии. Всё правильно: в XVIII веке Тотьма снарядила 19 экспедиций в Америку – больше, чем Москва и Вологда, вместе взятые.

Недоумение усилится, если всё-таки найти город на карте. От него по Сухоне и Северной Двине до Архангельска – около 800 км. Получается, чтобы попасть в Америку, нужно было пройти из Архангельска северными морями (сегодня этот маршрут называется Севморпутём), для покорения которых сегодня строят могучие стальные ледоколы, на деревянных парусниках. Но экспедиция тотьмича Ивана Кускова в 1789 г. не только достигла берегов Аляски, но и спустилась южнее до Сан-Франциско и основала знаменитый Форт-Росс. Тотемские купцы Черепановы, Холодиловы, Пановы – это их люди вывозили из Нового Света примерно пятую часть добытой там пушнины. На гербе Тотьмы изображена чёрная лисица на золотом поле – единственный случай, когда на гербе российского города зверь, никогда не водившийся в России.

Кто из великих правителей ставил тотьмичам задачу? Никто! Пётр I сам трижды бывал в Тотьме, чтобы поучиться у местных корабелов и мореходов. Простые люди шли в длительные рискованные экспедиции по коммерческим соображениям (полугосударственная Российско-американская компания появилась позже). Кто их научил? Скорее всего, никто конкретно: народец до каких-то мореходных премудростей дошёл сам, что-то подсмотрел у голландских и английских гостей. Как никто из центра не учил тотьмичей варить соль, которую торговали по всей Европе с XIII века. А солеварни принадлежали как большим монастырям, так и безродным крестьянам.

Сегодня туристов привлекает в Тотьме «тотемское барокко» – в городе уцелели пять больших храмов и монастырь. Например, барочная церковь Рождества Христова появилась в 1740-е, когда Бартоломео Растрелли ещё только приехал в Петербург к царскому двору. Кто построил это великолепие в Тотьме? Вряд ли тотемские купцы приглашали итальянцев. Скорее всего, русские люди, имена которых не сохранились.

А уже в начале XX века на деньги местного мецената Николая Токарева в Тотьме открыли ремесленную школу с целью обучать крестьянских детей изготовлению игрушек и предметов домашнего обихода. В школе действовало несколько мастерских: слесарная, токарная, плотницкая, жестяницкая, корзиночная, игрушечная. Уже в 1905 г. на международной выставке в Льеже школа из российской глуши была удостоена Гран-при, тотемские игрушки успешно продавались в Париже и Берлине, а саму Тотьму называли «русским Нюрнбергом».

Кому-то может показаться, что тут какой-то гений места, оазис творческой мысли. А по всей остальной России крестьянин до самой революции стонал под помещичьим ярмом и тупо ходил за плугом. Но вот как описывает череповецкий историк и краевед Эльвира Риммер внутрироссийскую хлебную торговлю. С юга страны через Волгу и Шексну в Петербург днём и ночью возили хлеб, перегружая его на маломерный флот в Рыбинске. По весне здесь собиралось свыше 100 тыс. человек, связанных с хлебной торговлей, оживали девять главных пристаней и две сотни магазинов со складами. А профессионализм тех же скупщиков был таков, что зерно чаще всего взвешивали «на глаз». Бывалый покупатель мог погрузить в мешок ладонь, извлечь пригоршню, ссыпать обратно, вслушиваясь в шуршание зерна, и уже всё про этот товар понять.

Но, купив зерно, его ещё нужно было доставить. Железной дороги пока не построили. Предлагать себя купцам в Рыбинск в сезон собиралось по 3 тыс. лоцманов и 7 тыс. коногонов, чьи лошадки тянули баржи вверх по реке к Петербургу. У волжских лоцманов и мысли не было соваться в Шексну или Мологу – там свои есть специалисты, а за прохождение каждого гиблого места лоцман получал бонус. А впереди Белое озеро, ещё дальше – Онежское и Ладожское озёра.

Спустя сто лет нам кажется, что крестьяне до революции все как один ходили за плугом. Однако Уломская волость, что рядом с Череповцом, специализировалась на производстве гвоздей – строительных, лодочных и сапожных. Ещё здесь делали уклад, косы, наковальни, лопаты, кованые котлы, лемехи, сошники, втулки, шпонки, подковы, крюки. Кому надо знали, что в деревне Совала мастер Харлам Богданов куёт ковши до восьми пудов весом, за сковородами надо ехать в Нелазское, за плугом – в Игнатово.

Историк Эльвира Риммер открыла России купца Ивана Милютина, который 46 лет потом был главой Череповца, превратив город из провинциального захолустья в «русский Оксфорд». Вот, казалось бы, народный герой, матёрый человечище, на примере которого детям нужно прививать национальную гордость. Но он пока невостребован составителями учебников, на страницах которых не продохнуть от мундиров и эполетов.

Ивану Андреевичу на момент смерти отца было девять лет, а купеческие дети обычно начинали работать в двенадцать. О том, чтобы соваться в Рыбинск, не могло быть и речи – живьём бы съели вместе с небогатым капиталом. Вместе с 7-летним братом Милютин начал скупать по деревням коров, телят, овец и перегонять их в Петербург для продажи на мясо. Со стороны это не сложнее, чем хлебом торговать. А на деле надо с вечера прийти босыми ногами в деревню и, пока скот не вывели поутру на выпас, постучаться в каждый дом, спросить, нет ли животины на продажу, осмотреть каждое копыто. Потому что до Питера 600 вёрст, идти со стадом около месяца. По дороге ночуешь в поле, кормишь телят коровьим молоком. И это, на минуточку, Север, где даже летом не слишком тепло. Что сказали бы по поводу таких «каникул» современные мамаши, провожающие 12-летних отроков в школу в пяти минутах от дома?

В общем, в Рыбинск Милютин попал уже опытным дельцом 16 лет от роду, как ни забавно это звучит. При нём была баржа 20 саженей в длину. Его секретарь и биограф Фёдор Кадобнов рассказал об этом эпизоде скромно: мол, патрон «взял на поставку хлеб, нагрузил его и отправился на нём до Петербурга. Доставя благополучно хлеб и сдав его, возвратился с судном домой в Череповец. От этой операции чистого барыша было получено около 200 рублей». На следующий год после первой баржи с хлебом он отвёз в Питер ещё четыре. К восшествию на престол Александра II под флагом «Торгового дома братьев Милютиных» ходило около 40 судов. Иван Андреевич в 26 лет стал череповецким бургомистром, а к 33 годам – городским головой. Как при нём расцвёл Череповец, «АН» подробно рассказывали. Но важно понимать, из какого горнила выходили предприимчивые россияне. И почему с такими людьми даже у не слишком одарённых царей и полководцев многое получалось. А не наоборот.

Быстрее, выше, сильнее

В некоторые учебники попала строчка, что «Россия гордится своим уникальным деревянным зодчеством». В качестве примера приводится, разумеется, 22-главая церковь Преображения в Кижах, вокруг которой создан музей-заповедник с многочисленным штатом. При этом «уникальное деревянное зодчество» разрушается от невнимания по всему Русскому Северу.


Ничего сравнимого по масштабу в мире действительно нет. В Норвегии, например, прекрасно отреставрированные ставкирки служат приманкой для гостей наравне с фьордами. А на Русском Севере деревянных памятников в десятки раз больше, но иностранцы знают только Кижи. В Вытегре Воскресенский собор имел всего на два купола меньше, а судьба у него совсем иная: в советские времена там устроили клуб, который однажды по пьянке спалили. Едва спасли Почозерский архитектурный комплекс – чуть ли не единственный сохранившийся «архангельский тройник» (раньше их были десятки), в ансамбль которого входят две церкви и колокольня. Специалисты утверждают, что это памятник уровня Парфенона, и в уважающей себя стране должна стоять очередь из желающих пожертвовать на его реставрацию.

Туристам деревянные храмы часто представляют просто как свидетельство одарённости русского человека, не вдаваясь, что за условия его сформировали и почему сейчас не у всех получается толком обтесать бревно. Эти условия: отсутствие на Севере крепостного права, невысокая бюрократизация жизни, сплочённость немногочисленных жителей, которые, как на субботник, собирались – и ставили часовню за один день. Долгое время считалось, что у нас этого деревянного добра навалом, а чиновников интересовали только «крупнейшие в мире» объекты. Когда хватились, оказалось, что толком некому реставрировать, хотя раньше помор «мыслил топором», при помощи которого из дерева возникали шедевры без единого гвоздя. «Тем, кто часовни не сберёг, не будет в будущем соборов», – писала советская поэтесса Ирина Снегова.