Окончание, начало здесь
Юристы считают, что к правосудию следует относиться как к некой ценности, которая помимо того, что сама является конституционным правом, еще и обеспечивает защиту всех иных конституционных прав.
Вместе с тем у судебной системы в России не лучшая репутация. О причинах этого мы продолжаем наш разговор с профессором Российской академии естествознания, директором научно-исследовательского института судебных экспертиз «СТЭЛС» Александром Власовым:
— Александр Юрьевич, у нас происходят и назревают в стране самые разнообразные процессы: реформы и в общественной жизни, и, отчасти, на уровне законодательных инициатив. При этом складывается ощущение, что новые реформаторские идеи не касаются сферы правосудия. И на бытовом уровне все это не встречает абсолютно никакого понимания.
— Именно это я и подразумеваю под бытовым уровнем, потому что совершенно понятно, и это не зависит, на самом деле, от уровня квалификации судьи, что во всех специальных тонкостях дела ему разобраться сегодня нереально. Тем не менее, это настоящая беда…
Еще один практический пример из недавних дел: поступает в больницу потерпевший слегка побитый, у которого почему-то доктор заподозрил пневмоторакс и кровоизлияние в грудную полость. И, ничтоже сумняшеся, первым делом проводит абсолютно небезобидную манипуляцию — диагностический прокол грудной клетки с использованием специального инструмента троакара.
А оказалось, что этот так называемый потерпевший некоторое время тому назад перенес сложную операцию, связанную с удалением части легкого, что почти всегда обременено формированием спаек в плевральной области: легкое плотно прирастает к грудной клетке, к пристеночной плевре. И вот эта манипуляция, связанная с проникновением троакара, это что-то типа большого шила, она неизбежно влечет за собой повреждение легкого. Не может не влечь, потому что нет свободного пространства между легким и грудной клеткой, как у здорового человека.
— А врач плохо составил anamnesis morbi (историю болезни)…
— Врач-то плохо собрал, конечно. Вернее, никак даже не собрал, хотя это лежало на поверхности: у пациента на грудной клетке прекрасно виден огромный послеоперационный рубец. Не обратила врач на это внимание, хотя обязана, должна была на это внимание обратить. Ну, вот не обратила. Но сейчас не о враче, а о том, что суду я разъясняю, что вот это повреждение на легком глубиной два миллиметра, явившееся источником кровотечения, которое привело в конечном итоге к смерти больного, — результат вовсе не ножевого ранения, которое ему якобы причинили, а классического повреждения, сформированного колющим предметом. Не колюще-режущим, каким является клинок ножа, а именно колющим. Типичное это повреждение на поверхности легкого глубиной два миллиметра характеризует именно колющий предмет.
Суд говорит: «Подождите, какая разница, колющий или колюще-режущий? Это все какие-то чрезмерные медицинские хитрости. Вот есть дырочка маленькая на поверхности груди, есть дырочка маленькая на легком, есть кровотечение в грудную полость, есть факт смерти потерпевшего. Что еще нужно? Полный состав преступления, который описывается 105 статьей Уголовного Кодекса «Умышленное убийство».
Трудно найти аргументы, на самом деле, которые бы позволили, опять же, на бытовом уровне разобраться, что колотое повреждение и колото-резанное повреждение это принципиально разные вещи, очевидные для эксперта, но совершенно неочевидные для человека, не обладающего специальными познаниями в криминалистике, криминалистической трасологии.
Еще один тоже простой пример — раздел экспертизы по изготовлению давности документов. Эта экспертиза очень популярна сейчас, потому что, как говорил в свое время Олег Басилашвили в роли Воланда: «Неужели среди москвичей есть мошенники?».
Так они есть, к сожалению. Они не только не перевелись, а число их, вообще, множится. Сплошь и рядом возникают ситуации с подделкой документов, оформлением задним числом. Экспертиза эта стала очень популярной и назначается в судах сплошь и рядом, имеет широкое распространение в экспертной среде. При этом суд строго руководствуется методикой, утвержденной Министерством юстиций: определение давности изготовления документа с использованием метода так называемой газовой хроматографии.
— Так это, наверное, и хорошо?
— Но этот метод, утвержденный Минюстом, имеет жесткое ограничение по временному лагу, т. е. позволяет определять давность документа, по крайней мере так этот метод сам себя позиционирует, только в пределах года после его изготовления.
Формально это является непреодолимым препятствием для такого рода экспертизы вообще, потому что пока этот документ изымут, пока идет предварительное расследование, пока назначат экспертизу — чаще всего проходит больше года. И это ограничение как бы устанавливает шлагбаум для проведения экспертизы. Раз больше года прошло, то нельзя, согласно утвержденной методике, исследовать этот документ. Если известно, что он свой год уже отлежал, будучи приобщенным к материалам дела.
Между тем существует целый ряд методик, которые позволяют выходить достаточно далеко за рамки этих ограничений. Целый ряд методов позволяет определять давность изготовления документа и через два года и через три, но раз они не утверждены Минюстом, то суд относится к ним скептически и чаще всего даже отвергает без реального рассмотрения. Ну, не соответствуют они, не соответствуют…
При этом совершенно игнорируется главный методический подход, что, по сути, каждая экспертиза, в какой бы сфере она не выполнялась, должна быть результатом творческого процесса, реального творческого процесса, который эксперт реализует применительно именно к конкретной ситуации.
Если же формализовать все эти процедуры и загнать их в одно прокрустово ложе, то мы получаем эффект не реальной реконструкции событий, что должно быть задачей и экспертной службы и, в конечном итоге, экстраполировано на уровень судебного решения, а — в усеченном виде какую-то двусмысленную нелепую заготовку, с которой можно осуществлять любые манипуляции, руководствуясь тем самым революционным правосознанием.
И это очень серьезная на самом деле тема, которая требует своего конструктивного решения и которая, к сожалению, не подвергается уже достаточно давно никакому реальному осмыслению, не говоря уже о конкретных способах реализации этой проблемы.
Судить о том, чего не знаешь…
— Вы сейчас о специализации судейской говорите профессор?
— Да, специализация судейская, на мой взгляд, должна выразиться в том, что помимо юридического образования, абсолютно необходимого, судья должен иметь некое дополнительное образование в той или иной сфере для того, чтобы хотя бы примерно иметь представление о сути той проблемы, с которой он сталкивается.
— Это насколько же фундаментальное образование он должен дополнительно иметь?
— Это зависит на самом деле от той темы, которую делегировано рассматривать судье. Если речь идет о рассмотрении предмета, связанного с медицинской деятельностью, то, я считаю, что как минимум надо иметь среднее медицинское образование уровня фельдшера, например. А лучше, конечно…
— Александр Юрьевич, подождите… А сколько у нас может оказаться судей, которые имеют вот такое хорошее дополнительное образование? И, я так понимаю, что очень широкий спектр уголовных дел может касаться человеческой деятельности, т. е. достаточно ли наберется судей, располагающих такими глубокими и широкими познаниями?
— Нет, ну, сейчас их единицы. Они есть, но их единицы. Но ведь на самом деле судья — это высшая степень квалификации во всей юридической системе, любой. И прежде чем попасть на эту высокую должность, проходят через сито очень основательного и тщательного отбора. Претендентов и соискателей на эту должность огромное количество. И вполне можно включить в состав требований к такому соискателю именно вот эту позицию о наличии дополнительного образования.
— Вот в районных судах не так много судей, которые рассматривают уголовные дела, а спектр возможностей и вариантов, самых неожиданных, достаточно широк. Все равно получится, что судье придется быть человеком-оркестром, человеком, обладающим глубокими познаниями в целом ряде отраслей человеческих познаний.
— У нас ведь судебная система выстроена таким образом, что почти каждое дело проходит несколько инстанций. У меня нет никаких иллюзий в отношении того, что судья, допустим, где-то в Кулуево, может иметь дополнительное образование, тем более что он там один. Ну, это условное Кулуево. Без обид. Но вот на следующей инстанции, допустим, на этапе апелляции или на этапе кассации, я считаю, что это внедрение вполне реально, абсолютно реально. На апелляционном или на кассационном уровне вполне можно провести такую вот реконструкцию. И если судья принял неправильное решение, то оно легко может быть изменено на следующем инстанционном уровне.
Ересь прогрессивна, а существующие догмы — ортодоксальны
— Мне кажется, существующая система достаточно логична, т. е. совершено преступление в сфере того или иного человеческого познания. В ходе следствия или судебного заседания назначается экспертиза по данному направлению человеческих познаний или деятельности. Дальше судья получает заключение экспертов, читает его глубоко, что-то становится ему непонятным, он работает с литературой дополнительной. Если ему и в этом случае становится что-то непонятным, он всегда может обратиться в экспертное учреждение для получения консультации или вызывать эксперта в суд, но это уже после того, как он почитает книжки, пообщается с умными людьми…
— Нет, все это правильно и хорошо, но этот уровень был уместен и приемлем еще лет двести тому назад. А сейчас в нашей жизни возникли такие сложные изменения во всех…
— IT-технологии…
— …технологических процессах, которые трудно охватить на самом деле.
— Они просто недоступны подавляющему большинству людей…
— Они, конечно же, недоступны, называя вещи своими именами. И вот этот консервативный подход, который формировался в судебной системе, наверное, столетиями, он сейчас становится обременительным, явным тормозом к полноценному осуществлению правосудия, вот о чем я говорю.
Этот механизм, конечно, работает — и консультации, и все прочее… Но насчет того, что можно всегда получить полноценную и грамотную консультацию, а тем более специальные познания, путем ознакомления с литературой, а чаще всего люди знакомятся сейчас не с литературой, а с какими-то источниками в Сети, которые далеко не все относятся к правдоподобным, достоверным, т. е. чрезмерного доверия как раз не вызывают.
— То есть, Александр Юрьевич, вы хотите сказать, что в случае, когда решается судьба человека, и даже не одного, должен иметь место более серьезный подход, чем существуют сегодня?
— Да, в общем виде все сводится именно к этому.