«Пока собственники отбивали своё, пошла новая волна реквизиций. Дом Якова Патушинского отвели чехословакам, Трапезниковское училище — Красному Кресту… Волшебная фраза «под нужды военного ведомства» открывала любые двери и замыкала любые рты. Армейское начальство не входило ни в чьё положение, а просто требовало «незамедлительно очистить помещения». Такое вот оно зыбкое, право на собственность, чуть ветры посильней, и нет ничего. «Иркутские истории», Валентина Рекунова.
Не дошёл полквартала
Саргис давно искал небольшой домик в центре — хотел открыть кухмистерскую с обедами на вынос. Дело было, кажется, верное: с продуктами в Иркутске куда как лучше, чем в других городах.
Но тут вмешался его дядя Армен:
— Зачем одна кухня? Давай открывай меблированные номера!
Саргис не хотел рисковать: гостиниц им с Аринэ не приходилось вести, как бы не растерять последние сбережения! Но дядя уже присмотрел усадьбу на Троицкой, перед понтонным мостом; с улицы она казалась совсем небольшой, но далеко заглублялась, а сам дом был так ловко спланирован, что, действительно, подходил для гостиницы: по обе стороны широкого коридора шли комнаты разной величины, а поместительная прихожая соединялась с пристроем из двух кухонь — летней и зимней. Разумеется, были подвал и погреб, и попадать в них было очень удобно.
— Вот, и переделывать ничего не придётся! — дядя Армен был совершенно доволен. — Разве только одни двери перенести — место освободить для буфетной.
— Нам пока что не до новой мебели! — забеспокоился Саргис.
— Что я, жадный такой: мебель племяннику для буфетной не куплю?! — и умчался на лихаче, прихватив с собой Аринэ.
Вернулись они с… пианино. Саргис рассердился, а его тихая, экономная, рассудительная жена отчего-то была весела и довольна. Она перекрасила стены прихожей и перекрестила её в фойе, а пианино — в фортепиано. И даже сэкономила деньги на настройщика.
На буфетную заработали только к осени 1917-го, но опять сорвалось: Армен дёшево сторговал два бильярда. Правда, деньги быстро отбились, и утром восьмого декабря в усадьбу на Троицкой торжественно въехал высоченный красавец из семейства Ореховых, со множеством ящиков и ящичков. Гроздья винограда скрывали несколько потайных отделений, и Аринэ сразу уложила туда фото родителей, документы и все наличные деньги. А посуду расставить не успела: на улице сильно стреляли.
Сначала ей было не особенно страшно, думала: случайно палят, по какому-то недоразумению, не могут же ведь военные начать бои прямо на улицах! И только когда в двух шагах от ворот увидела труп, растерялась. Но ненадолго. Эвакуировала постояльцев в подвал, устроила там лежаки, перенесла продукты. Умная кошка догадалась, что надо идти за людьми, выбрала место потеплей и перетаскала туда котят. Они тоже чувствовали опасность и молчали, только изредка взглядывали вокруг наполовину раскрывшимися глазами.
Саргис остался наверху вместе с дворовым псом Вороном. Тушил подбирающийся огонь. Отбивался от мародёров. Пробегавших красногвардейцев пустил обогреться и отдал весь хлеб, что был. Когда к понтону хлынула обезумевшая толпа, держал ворота, чтобы их не снесли. Людские крики перемешивались с лошадиным храпом, собачьим лаем и кудахтаньем кур. В свежую пробоину на калитке влетели один за другим три крошечных поросёнка и помчались к подвалу, как-то распознав в нём спасение.
Дядя Армен дозвонился до Троицкой на четвёртые сутки, прокричал, что придёт нынче ночью. Отговаривать его было бесполезно, но Саргис долго не отпускал трубку… Когда стемнело, выбрался за ворота, встал за дерево…
Дядя не дошёл: за полквартала до гостиницы напоролся на патруль. Когда рассвело, Саргис разглядел его шапку на ветке, а в сугробе нашёл его тело, исколотое штыками.
Хоронили Армена в конце декабря — долго грели землю, окаменевшую от мороза и от ужаса.
Подселился!
Саргис не входил ни в союз рестораторов, ни в союз отельеров: его кухмистерская-гостиница была слишком мала. И когда Тышковский, владелец «Гранд-отеля», стал его настойчиво приглашать, удивился:
— Зачем вам моя «Армения»? Она случайно уцелела во время декабрьских боёв, а весной 1918-го случайно не попала под реквизицию. Большевики пока что заглатывают большие куски, но дойдёт же очередь и до крошек на тарелке — и никакой профсоюз не спасёт!
С гибелью дяди Саргис потерял единственную поддержку. Но после похорон у него появилось странное чувство: горячий, рисковый и непомерно щедрый Армен будто бы вселился в него, всегда взвешенного, хладнокровного и расчётливого. Должно быть, это заметила и Аринэ, но молчит, а сам-то про такое не спросишь: немужское это, мелкое — в голове ковыряться.
Ближе к полуночи, когда постояльцы расходятся по номерам, супруги усаживаются за маленький столик в буфетной, пьют жёлтый чай и разговаривают. С тех пор как в Саргисе обнаружилась дядина лихость и размашистость, Аринэ стала очень осторожна и очень строга, хоть за строгостью, кажется, и скрывалась большая обеспокоенность. С апреля ходят слухи, что в Иркутске готовится новый переворот, но муж только смеётся:
— Если что-то серьёзное затевается, должно быть много подпольщиков. Так много, что нельзя уж и не заметить их — а ты знаешь хоть одного? Вот и я не знаю. И даже не подозреваю ха ха!
Аринэ не стала с ним спорить, но, когда совдепы засобирались в эвакуацию (то есть начали реквизировать экипажи, продукты, скот), «Армению» не застали врасплох. Куры и свиньи были спрятаны в дальнем конце усадьбы, за кустами черёмухи, в небольшой землянке, вырытой двумя постояльцами. А жеребёнка они же предусмотрительно увели в Глазково, к одной надёжной семье, уезжавшей на покос. Бочки с крупой и мукой так ловко скрыли в ямах, что экспроприаторам пришлось довольствоваться двумя складными кроватями.
В конце июля 1918-го Саргис вступил-таки в профсоюз владельцев гостиниц и ресторанов. Да, владелец «Гранд-отеля» Тышковский наконец его убедил, что надо объединяться:
— Большевики из Иркутска ушли, городская управа вот-вот опомнится и станет требовать с нас трактирный налог за текущий год — безо всякой поправки на то, что большая часть заведений была реквизирована и нескоро ещё удастся их запустить. Мне, к примеру, придётся не только ремонтировать номера, но и восстанавливать водопровод, канализацию. Было бы справедливо освободить «Гранд-отель» от трактирного сбора на несколько лет.
— Вы хлопотали уже?
— Нет. Потому что надёжнее выступать от лица сообщества: тогда больше шансов на успех. Я сейчас составляю как раз депутацию в городскую думу — войдёте? Тогда освобождайте завтрашнее утро: не будем откладывать.
Надежда только на Пруссака!
…Коридоры городской управы были оккупированы домовладельцами, хозяевами предприятий, чья собственность была захвачена при советах. Требовали возвращения штрафов, уплаченных большевикам, восстановления права собственности и просто «восстановления справедливости». А заместитель городского головы смотрел на всех сочувственным взглядом и разводил руками:
— Возвращением реквизированных предприятий ведает губернская ликвидационная комиссия — вот туда вы и обращайтесь. Что до штрафов, уплаченных при советской власти, то возвращать их не из чего: большевики оставили после себя совершенно пустую кассу.
Депутация владельцев гостиниц и ресторанов обошла всех членов управы, то теряя надежду на успех, то вновь её обретая. К концу дня у входа в думу вывесили объявление: «Принимая во внимание, что реквизиция гостиниц была проведена при комиссародержавии без нашего ведома, город в убытках рестораторов считает себя невиновным, а отдел налогов и сборов высказывается об отклонении ходатайства о сложении сбора за текущий год». Объявление было столь «прелестно» в своей непосредственности, что «Дело» решило напечатать его безо всяких правок, только добавило заголовок: «Большевики и рестораторы».
Справочно
За полгода своего существования (с 20 июля 1918 по февраль 1919 года) губернская ликвидационная комиссия вынесла свыше ста постановлений о возвращении законным владельцам их предприятий, захваченных под видом социализации, муниципализации, реквизиции и национализации.
Из газеты «Дело» от 11.09.1918: «О штрафах. Городская управа указывает, что штрафы, выплаченные горожанами в период большевизма, возвращены быть не могут так же, как не могут быть перечислены в счёт каких-либо других взносов».
Пока собственники отбивали своё, пошла новая волна реквизиций. Дом Бургардта на Большой передали комендантской команде штаба 4-го Восточно-Сибирского корпуса. Дом Якова Патушинского отвели чехословакам, 2-ю Хаминовскую гимназию — школе прапорщиков, Трапезниковское училище — Красному Кресту, мужскую гимназию — школе военных инструкторов. Волшебная фраза «под нужды военного ведомства» открывала любые двери и замыкала любые рты. Армейское начальство не входило ни в чьё положение, а просто требовало «незамедлительно очистить помещения». Любые попытки начать с чиновниками в погонах диалог заканчивались обращением к прокурору окружного суда («обязать», «наказать», «лишить» и пр.).
В ноябре союз владельцев гостиниц и ресторанов отказал городскому самоуправлению в отводе помещения под губернское по воинской повинности присутствие. А дело в том, что глава союза Тышковский направил в Омск опытного юриста — проконсультироваться у генерал-майора Пруссака, хорошо известного в правительственных кругах. И тот письменно подтвердил: «Всякого рода помещения могут быть реквизированы только лишь специально созданными для этой цели распорядительными комитетами. Военное ведомство не вправе вмешиваться в действия таких комитетов».
— То есть сверху пытаются обеспечить законность, а на местах и не думают следовать ей! — горячился Саргис.
— Здесь делают что хотят, но и на них может найтись свой Пруссак, — ловко переворачивала Аринэ.
Раз нету спроса, нет и вины
До конца 1918-го на «Армению» не покушались. Саргис с осени поставил тёплые стайки, и там зимовали три большие свиньи и 12 поросят. Дела вообще шли неплохо: номера не простаивали, кухня без перерыва выдавала завтраки, обеды и ужины. Аринэ помогала теперь одна толковая женщина, бывшая владелица меблированных комнат «Декаданс». Их реквизировали в начале декабря 1918-го, и, пожалуй, Саргису следовало насторожиться. Но он успокаивал себя тем, что пострадавшая не состояла в профсоюзе и не просила никого о защите.
7 марта в «Армению» прислали уведомление «об очистке всех помещений в течение шести дней». Саргис и Аринэ просидели в буфетной всю ночь, а утром разбежались в разные стороны: он — наниматься на любую работу, а она по редакциям, с объявлением: «Срочно продаются пианино, буфет ореховый, бильярды, масса домашних вещей и 15 свиней».
Месяца два спустя, перелистывая газеты, Саргис наткнулся на любопытный приказ начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерал-майора Бурлина от 06.05.1919: «Верховный правитель и Верховный главнокомандующий повелел: 1. Командующим армиями и отдельными корпусами установить порядок оплаты населению за забираемые продукты, фураж, подводы и пр. 2. Строжайше запретить бесплатное пользование чем бы то ни было. 3. При уходе каждой части войск с места своего квартирования требовать от местных гражданских властей квитанции о благополучном квартировании. Местные власти в случае каких-либо недоразумений с частями должны вносить в эти квитанции заявленные претензии и представлять по команде начальникам дивизий. Об изложенном порядке широко оповестить население. 4. Для удовлетворения личных претензий населения к войскам учредить в армиях комиссии по разбору жалоб при начальниках гарнизонов, управлениях начальников этапных участков, этапных и корпусных комендантах. Председателям комиссий отпустить авансы для немедленного удовлетворения справедливых денежных претензий. В случае заявления жалоб уголовного характера поступившую переписку направлять подлежащему прокурору на распоряжение. 5. При переходе частей войск на новое место стоянки заранее посылать туда уполномоченных для закупки всего нужного. 6. Уполномоченные должны обращаться к местному гражданскому начальству, которое уже должно распределять поставку требуемого между населением. 7. В каждом случае реквизиции не должно отбираться то, что необходимо для пропитания и работы населения».
— Поздно. Слишком поздно, — покачал головой. И неясно, как собираются наказывать виноватых. А раз не неясно, то и не спросят по-настоящему.
Справочно
Из газеты «Наше дело» от 28.11.1918: «Правила реквизиции сена. Министерством продовольствия утверждены правила реквизиции сена в районе действия уполномоченного по заготовке сена. Право реквизиции предоставлено уполномоченным министерства продовольствия или их представителям на местах. Реквизированное в казну сено должно быть доставлено его владельцем на ближайший казённый склад или станцию железной дороги в установленный актом срок. В противном случае казённые расходы по доставке взыскиваются с владельца. Расчёт за реквизированное сено учиняется по установленной заготовительной цене за вычетом принятой при заготовке сена скидки с веса в 10% для непрессованного и 5% для прессованного сена. Доплачивается владельцам стоимость прессовальной проволоки, стоимость работы по прессовке. Реквизиция производится особой комиссией с участием госконтроля, представителей местной власти, местного самоуправления и двух понятых. Охрана целости реквизированного сена до приёмки его казной лежит на ответственности владельца».
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс