Со стороны ситуация действительно выглядит странно. Европейские страны с начала XXI века широко открыли двери для иммигрантов из стран Азии и Африки, а большинство приезжих составляют мусульмане. Им платят всевозможные пособия, предоставляют льготное жильё, подстраивают «под них» законодательство. Однако непохоже, чтобы большинство беженцев хотели становиться европейцами. Зато они существенно «подтянули» криминогенную ситуацию в европейских городах, к выходцам из исламских стран тянутся нити самых громких терактов. В России наоборот. Национальные проблемы гораздо менее ощутимы, а Чечня, Дагестан и Татарстан – едва ли не самые популярные туристические направления. Взрыв в Петербургском метро в 2017 г. остаётся последним крупным терактом с «исламистским следом».

Недовольные гости

В 2014–2015 гг. в Европе зафиксирован пик политики мультикультурализма, мотором которой была экс-канцлер Германии Ангела Меркель. Ежегодно в страны ЕС пускали по 700–800 тыс. иммигрантов, многие из которых попадали в Старый Свет нелегально. Из германского бюджета на обслуживание приезжих тратили около 90 млрд евро – почти вдвое больше, чем на оборону (50 млрд). В Гамбурге в 2009 г. «лиц с миграционным прошлым» было 29%, в 2016 г. – уже 35%, а в 2020-м – 49%.

Идея была в том, чтобы влить свежую кровь в экономику, испытывающую нехватку рабочих рук. А заодно явить пример гуманизма, приняв тысячи несчастных людей из охваченных войной регионов. Меркель пустила в Германию более 2 млн инородцев. Но вскоре выяснилось, что в Бонне молодые исламисты организовали «полицию шариата», которая «следит за порядком» на улицах: бьёт морды немцам, которые пьют пиво или играют в бридж. Они же объясняют раскрепостившимся землячкам, что надо носить хиджаб, а немкам – что за мини-юбку их запросто могут изнасиловать. Как следствие, число лиц, придерживающихся праворадикальных взглядов в Германии выросло в 2015–2019 гг. на 40%. А праворадикальная «Альтернатива для Германии» стала третьей партией в бундестаге с 94 мандатами.

В странах Западной Европы статус беженца наверняка получали выходцы из Сирии, Ирака и Афганистана, а также несовершеннолетние без сопровождения взрослых, коих в 2016 г. в одну только 10-миллионную Швецию прибыло более 20 тысяч. При этом шведы давно замечали, что многие ребята выглядят не по годам взрослыми, а у некоторых даже проступает седина. Однако законы королевства запрещали унижать достоинство беженца проверками. Говорит дядька, что ему 14 лет, – значит, надо верить, несмотря на артрит, целлюлит, гипертонию и гнилые зубы.

Но шведы стали замечать и кое-что иное: многие беженцы не собираются их ни за что благодарить. Они образовали в пригородах Стокгольма и Гётеборга этнические гетто, а патрульные машины там порой забрасывают камнями и «коктейлями Молотова». В 53 районах страны врачи «скорой» выезжают на вызовы в бронежилетах. В одном только тихом Кальмаре в канун 2017 г. подверглись сексуальным нападениям полтора десятка шведок: «Они окружили меня, указали на машину и попытались затащить в автомобиль». По статистике, с 2011 по 2017 г. число сообщений о нападениях возросло втрое, однако ещё в 2005 г. Совет по предотвращению преступлений (есть и такой!) политкорректно прекратил делить нарушителей по национальному признаку.

Даже когда вся Европа искала тунисца Аниса Амри, который на грузовике врезался в рождественскую толпу в Берлине, убив 12 человек, германские газеты вышли с его портретом «Разыскивается» и… плашкой, закрывающей глаза. Таковы законы об охране личности! Когда 17‑летний афганский беженец с криком «Аллах акбар!» начал рубить топором людей в германском поезде, власти официально заявили: «Мы не видим, как это связано с исламом».

Франция захлебнулась в волне террора именно в 2015–2016 гг., когда двери в страну открылись ещё шире. Теракты в Париже в ноябре 2015 г. унесли 130 жизней, в июле 2016 г. 31-летний мусульманин Мохамед Лауэж Булель на 19-тонном грузовике врезался в толпу людей, наблюдавших за салютом в честь Дня взятия Бастилии, убив 86 французов. Конечно, европейские политики и спецслужбы стали «принимать меры», но по сей день дикой нормой стало явление, при котором спасённый и обласканный в Европе вооружённый иммигрант вдруг выходит на улицу с желанием убить как можно больше спасителей.

В ноябре 2020 г. 20-летний джихадист произвольно стрелял в людей в шести местах в центре Вены, убив четырёх и ранив 22 человека. Его сверстник зарезал трёх человек в кафедральном соборе Ниццы и даже попытался отрубить голову 60-летней женщине. На вопрос «почему?» многие исследования рисуют очень политкорректную картину: дескать, стрессы, трудное детство, тлетворное влияние ваххабизма. Но главных причин, похоже, две. Во-первых, гости не уважают хозяев. Если бы европейские туристы периодически расстреливали прохожих на улицах Тегерана, Карачи или Дубая, врывались бы с топором в мечеть, реакция общества была бы совершенно неполиткорректной. А в Старом Свете вместо ответа распускают толерантные сопли: мол, это отдельные эпизоды, не нужно бросать тень подозрения на всех приезжих.

В сентябре 2022 г. новый глава МВД Великобритании Суэлла Браверман рассказала, что в текущем году к британским берегам Ла-Манша прибыло более 30 тыс. нелегалов, что в десять раз больше, чем в 2018-м. Одной из причин стал закон о современном рабстве, принятый при премьерстве Терезы Мэй. Его суть в том, что прибывший может с ходу заявить: мол, меня жестоко эксплуатировали где-нибудь в Ираке на заводе, который поставляет комплектующие для английской компании. Не можете проверить? Но это ваши проблемы. А до тех пор пока моя информация не опровергнута, Великобритания мне должна. Теперь около 80% албанцев, прибывающих через Ла-Манш на маленьких лодках, утверждают, что они жертвы современного рабства.

Бывший архиепископ Кентерберийский Роуэн Уильямс и главный судья лорд Филипс на полном серьёзе заявили, что в английское право следует «включить» элементы законов шариата. В директиве для британских вузов говорится, что «ортодоксальные религиозные группы» могут разделять мужчин и женщин во время своих мероприятий. В Лондонском университете королевы Марии для женщин открыт отдельный вход, а во время занятий они не могут задавать вопросы и поднимать руку.

Про Моленбек, 100-тысячный пригород Брюсселя, весь мир узнал после серии терактов в Париже, унёсших жизни 130 человек. Все ключевые участники атаки прибыли из Моленбека, который около 20 лет управлялся бургомистром Филиппом Моро. При нём мусульманское население пригорода достигло критической массы. Сам Моро с Ближним Востоком никак не связан: не увлекается его культурой, не женат на восточной женщине и даже в отпуск ездит в другие края. Напротив, он белый европеец, профессор, экономист и очень прагматичный политик. Он полюбил мусульман, когда понял: они сплочены вокруг своих духовных лидеров и на выборах проголосуют так, как те скажут.

При Моро Моленбек покинули еврейские предприниматели, которые и не предполагали, что в XXI веке в центре Европы снова столкнутся с погромами. Когда в 2009 г. толпа приезжих жгла машины и грабила дома, бургомистр велел полиции не провоцировать людей другой культуры, не обыскивать их и не делать замечаний, даже если те будут кидать в них камни. С помощью брошюр Моро объяснял бельгийцам, как надо вести себя в рамадан, чтобы не оскорбить чьи-то религиозные чувства. Понятно, что и в ситуации с резнёй в редакции «Шарли Эбдо» у него виновата политика Израиля, который разжигает на Западе ненависть к арабам.

На Востоке с подобным курсом по отношению к местным Моро очень быстро забили бы камнями. Зато в Европе неприлично много чиновников похожи на него. Тереза Мэй вряд ли пропихивала бы свой одиозный закон о рабстве, если бы не рассчитывала на поддержку иммигрантов и их потомков. Но в глазах мусульман такими мерами сложно заслужить уважение. Для них немыслимо предоставлять чужеземцам преференции перед коренным населением, на каждом углу повторяя о своей вине за эксплуатацию в колониальные времена. Они видят в европейской демократии скорее не силу, позволившую Западу совершить рывок в авангард человечества, а слабость и путь к деградации.

Местные ни разу в XXI веке не собрались в возбуждённую толпу, чтобы всерьёз громить приезжих. Ни разу! Выросшие в деревнях без канализации, иммигранты привыкли уважать силу, даже если она обращена против них. От слабых тяжелее принять высокомерие, которое неизбежно возникает при общении выпускника университета и пещерного человека. Иммигранты не благодарны Европе за пособия и социальное жильё. Они чаще ненавидят местных за их высокий уровень потребления, которого сами мечтают достичь.

Революция на фоне роста

Стоит оговориться, что сам по себе ислам не представляет проблемы. Нигде в Коране не сказано, что любой неверный должен быть уничтожен. Некоторые фрагменты Ветхого Завета звучат подчас агрессивнее мусульманских сур, но никто же не говорит, что христиан и иудеев нужно как-то особенно «умиротворять». Оказавшись в Дубае или Кувейте, никому ведь не придёт в голову, что спокойные непьющие арабы в белых одеждах хотят крови гяуров.

Проблемой является не ислам, а особенности исповедующих его беднейших стран: высокая рождаемость, межэтнические конфликты, массовая эмиграция. Когда в стране половину населения составляет молодёжь до 30 лет при уровне безработицы в 20–25% – это караул. В таких странах национальность (например, «пакистанец») – чаще всего условность, за которой живут-поживают вполне реальные пенджабцы, пуштуны, мухаджиры, синдхи, сераики, белуджи. Дело даже не в принадлежности к суннитам и шиитам, а в вековой истории племенных конфликтов и обид, когда в занявшем важный пост чиновнике видят не его образование, идеи и способности, а «свой» он или «чужой». Занимать сторону с оружием в руках принято согласно зову крови, а не разума. И когда сформировавшийся в такой среде человек ищет лучшей жизни в Европе, он всё равно воссоздаёт вокруг себя знакомый мир.

Европейские правые задаются вопросом: если ислам ни при чём, то почему тогда иммигранты из Китая, Мадагаскара или России не рубят топорами первых встречных на улицах? Тут необходимо отделить обычный криминал от терроризма. По части уличного бандитизма и торговли наркотиками турки и марокканцы ничем принципиально не отличаются в Европе от поляков или аргентинцев. Мусульман просто намного больше, поскольку Европа в близком соседстве с исламскими странами. Латинская Америка и Юго-Восточная Азия значительно более благополучны с экономической и демографической точек зрения, в них нет такого количества голодной бедной молодёжи, которой некуда себя деть. Тропическая Африка сильно южнее и не поставляет такого количества беженцев.

Нет ничего удивительного в том, что прибытие большого количества выходцев из традиционных обществ создаёт в центрах цивилизации турбулентность. И Европа, и Россия всё это уже проходили, хотя и под другим соусом. В XVIII-XIX веках Европа стремительно модернизировалась, что неминуемо сопровождается переходом от сельского хозяйства к промышленности, а следовательно, массовым переездом из деревень в города. Даже если экономика страны при этом успешно развивается, а доходы населения растут, почти ни одной стране в Европе не удалось избежать на этом пути революций (Франция, например, пережила за сто лет аж четыре таких катаклизма).

Проблема в том, что деревенский уклад регламентирован и предсказуем: есть обычаи, посты, старосты, праздники, свадьбы, посевная, уборочная. Очень многое определяется влиянием общины и семьи: например, понравилась девушка – засылай сватов к её родителям. В городе всё иначе: тяжёлый труд в цеху, жизнь в мужской общаге, постепенное отмирание старых обычаев и привычек, суровый гендерный дисбаланс. Конечно, в городе есть и плюсы, но в целом молодой рабочий сильно дестабилизирован. Ему жизненно необходим в голове понятный нарратив: кто он, к чему стремится, кто теперь для него «свои». И в этот момент он становится лёгкой добычей различных наставников: блатных, большевистских или ваххабитских. А уж они умеют объяснить, что мир, где он стоит на самой нижней ступени, несправедлив и должен быть разрушен.

До XXI века считалось, что модернизации без сколько-нибудь разрушительных революций не бывает. Но если стране удалось с наименьшими потерями проскочить 30–50-летний переходный период, то дальше у неё всё будет отлично: из вчерашнего крестьянина получится культурный, трудолюбивый, обеспеченный бюргер, который дорожит существующим порядком. Сегодня всё изменилось. По сути, массовая иммиграция из стран Магриба и Леванта в Европу – это новое пришествие из деревни в город, только гораздо хуже. Когда немецкий крестьянин XIX века уезжал пахать на верфи Гамбурга, он всё-таки осознавал себя в Германии: ходил в кирху, говорил на своём языке, да и отчий дом был в сотне километров. Три четверти горожан жили не лучше него. Сегодняшний сириец даже не знает слов, чтобы обратиться к бюргерам в сверкающих «фольксвагенах». А их улыбки только усиливают его гнев.

Москва правоверная

В России ситуация иная. В отличие от Германии или Швеции в состав Российской империи и СССР всегда входили обширные территории с преимущественно мусульманским населением. Сегодня оно насчитывает около 14, 5 млн человек - 10% населения страны. Мусульмане составляют большинство в семи субъектах Федерации: в Ингушетии (98%), в Чечне (96%), в Дагестане (94%), в Кабардино-Балкарии (70%), в Карачаево-Черкесии (63%), в Башкортостане (54, 5%), в Татарстане (54%).

Исламские регионы прошли со всей страной крутые виражи последнего столетия: революции, гражданскую войну, репрессии, победу в мировой войне, попытки насаждения атеизма. Это совсем не то же самое, что сирийский беженец попал в Лондон и впервые увидел англичанина. В советские времена славяне составляли до трети населения в республиках Кавказа и Средней Азии, но межэтнических конфликтов между ними и коренным населением не наблюдалось. Наоборот, существовал реальный культурный обмен.

Более того, далеко не во всех мусульманских регионах преобладает сельское хозяйство. Казань, Уфа, Набережные Челны – это цвет российского машиностроения: КамАЗ, «Уфаоргсинтез», «Казанский вертолётный завод», «Башкирский троллейбусный завод». Мусульманин, как Муса Джалиль или Расул Гамзатов, мог стать героем всей страны благодаря своим делам, а не авторитету в общине соплеменников. Но при этом не забывать веры. Писатель Чингиз Айтматов говорил, что ислам должен содействовать духу человеческому, его приближению к божественным началам. Певец Муслим Магомаев завещал похоронить себя по мусульманскому обычаю. Голкипер футбольной сборной СССР Ринат Дасаев признаётся, что от соперников его ворота защищал Коран. И разве не должна Россия гордиться 24-летним дагестанцем Маратом Рахметовым, который в 2013 г. ценой собственной жизни спас на Москве-реке двух девочек – русскую и армянку?

Проблемы начались с распадом СССР, ростом сепаратизма и стрельбой на Кавказе. А в нулевые на фоне экономического роста российские мегаполисы столкнулись с невиданным наплывом приезжих из республик Средней Азии. Москвичей и петербуржцев накрыла тревога, что приезжие по-тихому захватят их земли и города. Люди тогда ещё не понимали, что узбеки и таджики приезжают в основном на заработки, и жить в России не стремятся. Но важно не то, как накалилась атмосфера, а как её остужали общество и власти.

В нулевые Москва начала субсидировать республики Северного Кавказа (в первую очередь Чечню) деньгами в виде дотаций и субвенций. Президент Владимир Путин объяснил это так. Дескать, что будет, если мы перестанем вкладываться в экономику Северного Кавказа? Безработная молодёжь поедет в крупные российские города. Или в горы к бандитам. Отделить Кавказ от России? Тогда отделиться захотят и другие национальные республики, и начнётся распад страны. В любом случае последствия коснутся каждого россиянина. «Не лучше ли помочь Кавказу построить эффективное хозяйство?»

В итоге Россия сделала то, чего испугался Запад: не обустраивать в своих городах миллионы беженцев, а активнее помогать беднейшим регионам выйти из нищеты. Москва не просто перечисляла миллиарды (хотя случаев хищений и распилов не перечесть), но и смогла вслед за дотациями дать порядок и рабочие места.

Самым сложным субъектом оказалась даже не маленькая Чечня, а многонациональный Дагестан, где режим контртеррористической операции пришлось вводить аж в мае 2014 года. А чему удивляться, если половину населения республики составляет молодёжь до 30 лет, треть которой – безработные. Тогда Дагестан возглавил профессор Рамазан Абдулатипов, не побоявшийся влезть в религиозные дела: при нём на первый план вышли муфтии, учившиеся в Дагестане. А пророки из Турции, Пакистана, Саудовской Аравии, в которых власть видела огонь агрессии и нетерпимости, уехали по домам. В Европе подобное представить невозможно – поднимется страшный вой об ущемлении по религиозному признаку.

Межэтническая напряжённость в городах России пошла на убыль вместе с развенчанием угрозы исламизации России. Специалистами она рассматривается скорее как эмоциональная и невротическая. Доцент кафедры современного Востока РГГУ Игорь Алексеев говорит: «Для того чтобы российских мусульман стало 80 миллионов, нужно не меньше столетия. Но динамика рождаемости всегда падает при переселении в мегаполисы и при получении женщинами образования. Я думаю, что демографическая динамика мусульманских сообществ будет приближаться к общероссийской, а не наоборот».

«Прогноз о мусульманском большинстве в России дикий, нелепый и просто смешной. Русские не рожают по той же причине, по которой не рожают все остальные урбанизированные народы. К 2050 году чеченцы и ингуши тоже будут рожать меньше», – полагает старший научный сотрудник экономического факультета МГУ Борис Денисов. А доцент Сергей Маркедонов с кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ отмечает, что темпы сокращения рождаемости у татар и башкир, согласно данным переписей населения, «даже повыше русских».

Мегаполис, как ничто другое, уравнивает выходцев из разных культур, а «горожанин» – это своего рода национальность. Межконфессиональные браки в городах – обычное дело. Более того, в российских городах мусульмане реже, чем в Европе, ходят в «кружки по изучению Корана». За этим всегда скрываются попытки найти «своих», сохранить идентичность. Стало быть, в Москве правоверному комфортнее, чем в Париже. Хотя улыбающихся лиц на наших улицах намного меньше, а полиция не церемонится. Как и в любой нормальной стране на Востоке.

Разворот на Восток

В России мусульмане не создали вертикали. За представительство правоверных на федеральном уровне борются две организации.

Это Совет муфтиев во главе с Равилем Гайнутдином и Центральное духовное управление мусульман в Уфе с лидером Талгатом Таджуддином. Многие, если не большинство российских мусульман, не относят себя ни к суннитам, ни к шиитам. Чаще по суфийской традиции вокруг духовного лидера формируются тарикаты, обычно сложившиеся по этническому принципу. В своих проповедях лидер трактует народу различные положения Корана, подсказывает, как вести себя в постоянно меняющейся жизни. В 2013 г. в топ новостей попали мусульманские богословы, попытавшиеся объяснить единоверцам, можно ли работать на таможне, покупать облигации, давать взятки, скачивать книги из торрентов и заниматься сетевым маркетингом.

И нет ничего удивительного, что на уровне геополитики Россия тяготеет к исламскому миру. Россия является наблюдателем в «Исламской конференции» (ныне «Организация исламского сотрудничества») – главной международной площадке мусульман. И на позитивное в целом отношение исламского мира к России не повлияли позиция Кремля по Украине и Сирии и даже конкуренция на нефтегазовом рынке. Москва может только мечтать о столь же уважительном отношении к ней Запада, который вроде как ближе по вере, но куда холоднее душой.