Датой его окончательного рождения вполне можно считать 1993 год. 30 лет назад «шоковые реформы» не только добили сбережения миллионов россиян, но и создали ключевые государственные институты: налоговую систему, таможню, банковскую систему, финансовый рынок. С грехом пополам удалось преодолеть товарный дефицит, погасить гиперинфляцию, не допустить обвального роста безработицы. И самое главное – в стране появилась частная собственность. Приватизируются тысячи предприятий, а весной 1993 г. очередь доходит до шести первых компаний в топливно-энергетическом комплексе: «Газпрома», «Роснефти», ЛУКОЙЛа и т.д. Парадокс: люди понимают, что открылись безграничные возможности обогащения, но большинство этому не рады.

Спрут под семафором

11 января 1990 г. на подъездных путях железнодорожного вокзала Новороссийска обнаружили 12 танков Т-72, задекларированных как тягачи. Товар принадлежал кооперативу «АНТ» («Автоматика, наука, технология»), созданному при поддержке КГБ СССР и возглавляемому бывшим сержантом 9-го управления Владимиром Ряшенцевым. Расследование показало, что танки вроде как и вправду собирались переоборудовать в мирные тягачи и вывезти за границу в обмен на компьютеры. Но почему-то забыли даже открутить башни с пушками. Зато танковый эшелон без охраны, не числящийся ни в каких планах перевозки, за считаные дни прошёл полстраны от Урала до Чёрного моря.

В «Советской России» вышла статья «Спрут под семафором», а харизматичный депутат Верховного Совета Анатолий Собчак уверял с парламентской трибуны, что «АНТ» был создан в нарушение всех законов, а нити ведут на самый верх – к главе правительства Николаю Рыжкову. Так ли это, установить не удалось: расследование захлебнулось, Ряшенцев уехал в США, а в 1993 г. генеральный прокурор Валентин Степанков направил ему письмо с извинениями за причинённые неудобства.

Нам сегодня не так важно, кто за кем стоял в конкретной сделке. Важно, какие правила игры создавали власти, постепенно разрешая в стране предпринимательство. Каковы были их мотивы? Виноваты ли они, что капитализм у нас в 1990-е вышел настолько ущербным, что продовольствие от йогуртов до водки стало выгодно импортировать из Европы, а вооружение, металлы и лес – сплавлять контрабандой? И как так получилось, что ещё вчера мы кичились отсутствием коррупции, а уже в 1990 г. под «крышей» приближённых к власти лиц продаются технологии, антиквариат, женщины, наркотики и окна на таможне?

Обывательская версия гласит, что во всём виноват Михаил Горбачёв со своей перестройкой, а без него жили бы и не тужили, как при Брежневе. Но к моменту назначения Горбачёва генсеком экономическая ситуация уже была совсем иной: Союз надорвался и не мог больше на равных тянуть гонку вооружений с Западом. Причин тому масса: от резко подешевевшей нефти до неподдающегося никаким «интенсификациям» сельского хозяйства. Требовались «разрядка», сокращение вооружений и военных расходов. А заодно и сброс балласта с госсектора, который занимал 99% экономики. Горбачёв и близко не собирался строить капитализм. Он хотел немного отпустить гайки по примеру Венгрии и Югославии, чтобы дать людям заработать. Глядишь, они и магазинные полки хоть немного заполнят.

В духе гласности цель так и формулировали: создать класс мелких собственников и дать больше мотивации руководителям крупных государственных заводов. При этом коммунист Горбачёв боялся широкой приватизации и свободных цен, примерно как Александр II – отмены крепостного права. Он был гораздо смелее в своих экспериментах с демократией, чем с экономикой, полагая, что отменить гласность проще, чем переход к рынку.

«Крепкий хозяйственник» премьер Николай Рыжков провёл в 1987–1988 гг. реформу государственных предприятий. Декларировался отказ от административного характера социализма: пусть директора предприятий сами формируют план, определяют, что производить и в каком количестве. Заодно им придётся приобретать необходимые сырьё и материалы и сводить дебет с кредитом. Но «красные директора» слишком привыкли к госзаказу, при котором государство полностью обеспечивает их ресурсами. А многие из них и не мечтали производить пользующуюся спросом продукцию.

Полноценного перехода к договорным (то есть свободным) ценам тоже не получилось. Власти опасались, что это спровоцирует инфляцию, а дешёвые продукты вроде мела, гречки или резиновых сапог вовсе никто не захочет делать. На бритвенных лезвиях по 20 копеек за 5 штук разве разбогатеешь? Чтобы народ не взвыл от роста цен и чтобы ему было чем бриться, центр вынужден был сохранить госзаказ на слишком многие категории товаров. Соответственно, и их дефицит от повышения самостоятельности предприятий никуда не исчез.

Зато Закон «О кооперации» стал для «красных директоров» настоящим подарком. Де-юре кооперативы не были аналогом частной акционерной компании – ими владели трудовые коллективы. Зато через них можно было прекрасно доить собственное предприятие, превращая государственные деньги в частные. Можно было заказать кооперативу на своём заводе какие-нибудь работы, которые реально делали те же заводские работяги за зарплату. Можно было продавать через кооперативы наиболее интересные виды продукции по рыночным ценам. А ещё недавно это была уголовно наказуемая спекуляция.

Стабильных налогов не существовало. Чиновники спускали на предприятия вечно меняющиеся нормативы распределения прибыли. Могли 30% забрать, а могли 95%. Естественно, директорам предприятий стало выгодно заносить своим кураторам долю от кооперативной деятельности. Тем более что чаще всего они годами вместе ходили в баню. Стоит ли удивляться, что танки под видом тягачей не только оказались в ведении какого-то кооператива, но и едва не пересекли государственную границу?

Комсомол ответил: «Есть!»

Происходящее в 1989–1991 гг. в советской экономике уже нельзя рассматривать как реформы. Новые явления и институты рождались как грибы, но их появление диктовалось насущной необходимостью, а никакой внятной цели не было. Вдумайтесь: разрешили кооперативы, а частную собственность нет. Полноценная модернизация означает широкую приватизацию, свободные цены, открытые рынки. Но Горбачёв слишком долго запрягает, а к 1990 г. для серьёзных реформ закрылось окно политических возможностей, поскольку начался «парад суверенитетов». Демократизация ведь не только притормозила «гонку вооружений» и сделала Горбачёва независимым от политбюро, но и ослабила влияние Москвы на регионы. Как бы они выполняли предписания Москвы, если некоторые из них даже налоги центру не платят? Исполнять реформу в границах одной РСФСР? Так это окончательно добьёт империю. К тому же у России вскоре появится свой президент – враждебный Горбачёву Борис Ельцин.

Советский лидер психует и вместо рыночной реформы даёт ход антирыночной. Но павловский обмен 50- и 100-рублёвых банкнот старого образца лишь уничтожает накопления среднего класса, который мог бы превратиться в тот самый «класс мелких собственников». Бизнес становится воровским и спекулятивным, а не производственным и доступен лишь немногим гражданам, имевшим оборотные средства.

Когда упрощают выезд в страны Восточной Европы, тысячи «челноков» едут за товаром в Польшу, Болгарию, Турцию. Некоторые успевают обернуться по два раза за неделю, а турецкое посольство в Москве выдаёт 5 тыс. виз в день. Но очереди всё равно дикие. Везут всё подряд: особенно кожаные куртки и блоки сигарет, поскольку в советских городах – табачные бунты.

Потребность СССР в компьютерах Госплан оценивает в 10 млн штук. На перепродаже одного компа можно заработать 40 тыс. рублей. В обратном направлении везут цветные металлы, которые воруют с предприятий, выковыривают из кабелей и лифтовых шахт. Границы с Прибалтикой ещё только формируются, а оттуда легко продать на Запад. В пункте сбора цветмета в Питере дают 100 долларов за тонну металла, а в Европе продают за 3 тысячи.

Предприниматели из комсомола имели солидную фору. Традиционно студенческие стройотряды были для молодёжи способом заработать подъёмные, отработав лето на сибирских стройках. На их базе появились центры научно-технического творчества молодёжи (НТТМ) и молодёжные жилищные кооперативы (МЖК), привыкшие выбивать дефицитные стройматериалы. А от МЖК – уже один шаг до строительных компаний.

Хозрасчётные центры НТТМ продавали всё что вздумается, умудряясь доставать это по госцене за счёт связей и взяток. Комсомольцам оказалось проще всех залезть в правительственную программу информатизации: купленные на Западе за гроши подержанные компьютеры сбывались по цене легковых автомобилей. К началу 1990-х в стране насчитывалось более 600 центров НТТМ, которые не платили государству никаких налогов: только 3% дохода в общесоюзный фонд НТТМ и 27% – в местные фонды. Из центров НТТМ также выросли многие из 200 коммерческих банков и 700 товарных бирж, которых к распаду СССР у нас было больше всех в мире.

Вся эта дикая коммерция традиционно нуждалась в безопасности. Ещё в 1976 г. цеховики (подпольные предприниматели) пригласили на сходку в Георгиевск несколько авторитетных воров в законе, договорившись платить им 10% своих доходов за защиту. То есть запрос на «крышу» шёл от бизнеса. В перестройку всё очень индивидуально: где-то хозяин кафе умоляет авторитета ему помочь, где-то команда боксёров калечит кооператоров, вымогая деньги ни за что. «Крышевать» пытаются все подряд: бывшие спортсмены, отставные военные, действующие милиционеры, просто уголовники и гопота.

Но настоящим шоком для страны стало явление в январе 1989 г. первого легального советского миллионера Артёма Тарасова. По решению возглавляемого им кооператива «Техника» Тарасову выписали заработную плату в 3 млн рублей. И столько же его заму Анатолию Писаренко. Оба заплатили все существовавшие тогда налоги: Тарасов – налог на бездетность в 180 тыс. рублей, а Писаренко дал 90 тыс. в виде партийного взноса. По сути, это был даже не их личный доход. Просто Минюст предложил запретить кооперативам обналичивать более 100 рублей в день, и в «Технике» решили от греха снять со счёта оборотные средства – через зарплату, с выплатой адских вынужденных платежей.

Но партвзнос в 90 тыс. за месяц при средней зарплате в 200 рублей люто разозлил население. А Тарасов ещё подлил масла в огонь, выступив в программе «Взгляд»: да, дескать, работаем два года, чиним и продаём компьютеры, на счетах 79 млн рублей. Вместо того чтобы похвалить за «новое мышление», Михаил Горбачёв реагирует как махровый сталинист: «Наша страна богата на талантливых людей. Один из них купил компьютеры по дешёвке, а продал за большие деньги! Такого не может быть в СССР». В «Технику» тут же пришла суровая проверка, на Тарасова возбудили уголовное дело за хищение в особо крупном размере – он едва успел уехать в Лондон.

24-летний Герман Стерлигов, основавший в 1990 г. первую в России товарную биржу «Алиса» (назвал так в честь своей собаки), финансами раньше не занимался: после армии работал токарем на заводе и, по слухам, открыл сыскное агентство. Взяв в долг 2 млн рублей у Тарасова, вбухал деньги в телерекламу и впоследствии просто продавал брокерские места: 5–6 мест по 1, 5 млн каждый день. Обычно товарные биржи занимаются ежедневной установкой цен на товар, хеджированием, предоставляют гарантии, а «Алиса» давала своим клиентам лишь листовки с перечнем доступных товаров.

«Алиса» появилась на фоне падения системы Госснаба и Госплана, когда бизнес нуждался хоть в какой-то площадке для поиска партнёров. Но Стерлигов, кажется, не понимал, что после двух-трёх сделок необходимость в посреднике отпадала сама по себе. Когда американский банк, желавший купить раскрученную компанию в России, предложил за «Алису» 15 млн долларов, он отказался: «Ведь это имя моей собаки! Я никогда его не продам!» А через полгода «Алиса» и другие биржи стали убыточными и исчезли со сцены.

Тихие омуты

Как мог относиться к таким персонажам и деяниям советский народ? Вряд ли с глубоким восторгом. Даже официальная культура сатирически изображала предприимчивость. Герой Леонида Куравлёва в фильме «Афоня» – сантехник новой волны. В «Калине красной», «Вокзале для двоих» и «Бриллиантовой руке» показаны деловые прохвосты, за деньги готовые к любому разврату. Потребительская психология уже всерьёз проступает в рязановском «Гараже», после которого презрение к инициативе и рациональности выражалось во фразе «Ух ты, деловой какой!»

И вдруг эти персонажи материализуются в реальности – буквально из грязи в князи. В 1993 г. на телеэкранах светится крестьянской смекалкой «фармацевтический король» и кандидат в депутаты Госдумы Владимир Брынцалов. У него 300 охранников, 52 комнаты в доме, золотой трон и жена – ровесница старшей дочери. О нём известно, что его в 8-м классе исключили за драки из школы в Карачаево-Черкесии, зато он научился у цыган хорошо играть в преферанс. В 1987 г. он основал кооператив «Пчёлка», торговал всем подряд и в начале 1990-х смог уплатить 25 млн долларов за 12% акций Московского химико-фармацевтического завода им. Карпова. К производимым предприятиями Брынцалова лекарствам было много вопросов.

Другой герой эпохи Владимир Довгань до 1990 г. работал мастером на ВАЗе, а потом стал первым в стране человеком-брендом. Он не имел отношения к производимой продукции имени себя, а торговал лицом в бесконечной телерекламе: «Довгань. За качество отвечаю». Под ходовым брендом выпускалась главным образом водка, а также пиво, крупы, сигареты, шоколад и даже «целебные сигареты Довгань», состоящие из самого обычного табака. Мог ли обыватель уважать Брынцалова, Стерлигова и Довганя как деловую элиту нации?

Для советского человека символами эпохи стали ларьки с палёной водкой, челноки с баулами и бабушки, продающие у метро лично ими связанные носки. Мало кто понимал, что всё это впоследствии будет способствовать процветанию общества, что и в Нью-Йорке не сразу построили Эмпайр-стейт-билдинг. Что менее заметно накапливаются позитивные изменения и глупо представлять 1990-е сплошным Содомом.

Если после распада СССР все действительно обнищали, то каким образом за один только 1993 г. количество иномарок в России выросло в 8 раз? Продажи компьютеров, видеомагнитофонов, пылесосов с функцией влажной уборки росли на 70% в год. На всю Америку местный производитель продавал 300 овощерезок в неделю, а у нас – 1200 штук в сутки. Это не значит, что россияне вдруг стали богаче янки, но даже овощерезка стала у нас предметом шика.

Уже в 1993-м Москва слыла одним из самых дорогих городов мира. Бабушка, продающая у метро банку огурцов, – это плакат, вопиющая иллюстрация, которая всем бросается в глаза. А как обставлялись заморской техникой квартиры – дело интимное. В центрах городов высокими темпами расселяются коммуналки, после перепланировки превращаясь в солидные отдельные квартиры с евроремонтом, подвесными потолками, ковролином. Почему-то в «нищей» стране все мужчины вдруг оказались одеты в импортные кожаные куртки, считавшиеся при Союзе символом невиданной крутизны. А откуда столько презентаций, что многие журналисты просто спиваются на халявном ежедневном угощении? Москва потребляет 20 тонн гербалайфа в месяц – разве это похоже на голод? Если в стране полный развал, то почему в столицу валом валят гастарбайтеры из Украины, Беларуси, Молдовы?

Когда в 1995 г. американская ФРС выпустит в обращение новую 100-долларовую купюру, это вызовет в России ажиотажный спрос. После павловских экспериментов люди опасались, что старые сотки теперь не будут принимать, несмотря на все заверения. И обменивали баксы на баксы с доплатой. Ночные клубы как символ ухода страны в отрыв появляются в любом сколько-нибудь крупном райцентре, а столичному многообразию завидуют даже приезжие из Лондона: некоторые заведения не закрываются вообще никогда!

Что не менее важно: государство почти полностью устранилось из жизни простого человека. Конечно, оно ещё могло его посадить или призвать в армию, но частная жизнь гражданина, что он читает, слушает, что делает за границей, государство больше не интересовало. Россия никогда не была страной настолько равных возможностей. Поэтому для некоторых 1990-е и стали временем надежды на то, что в новом мире можно будет делать своё дело и жить как захочется. Для некоторых, но не для большинства, которое тосковало по брежневской предсказуемости и равенству. Появились даже версии, будто россияне – прирождённые социалисты. Хотя это далеко не так.

Неправильно застёгнутая пуговица

Всё, что произошло с Россией в дальнейшем, иллюстрирует известный вывод заморских психологов, подтверждённый и в их странах: людям больше по душе неравное распределение благ, если им кажется, что это распределение справедливо. Как пишет гарвардский социолог Стивен Пинкер, принудительная уравниловка никому и нигде не нравится, большинство людей хотят выделяться и иметь перспективу роста. Но в Америке капиталы Морганов и Рокфеллеров не вызывали особых вопросов, поскольку ничего украсть у страны они не могли априори, раз сами эту страну и создавали. А в России 1990-х баснословные доходы «олигархов» были следствием «залоговых аукционов» и других мутных схем, а культура и медиа не уставали об этом напоминать. В итоге неприятие «олигархов» стало и неприятием рыночных реформ.

Большинству казалось, что мы свернули куда-то не туда. Популисты всех мастей подливали масла: дескать, почему было не повести модернизацию китайским путём? Хотя грандиозный рост экономики Китая базировался на переезде миллионов крестьян в города, где они работали на заводах за миску риса по 12–14 часов. Но Россия получила схожий эффект от исхода крестьян в города во время индустриализации 1930‑х, и русская деревня перестала быть источником рабочих рук ещё в 1970-е. В советской глубинке просто не было тысяч государственных заводиков по пошиву пуховиков. Да и уровень жизни в СССР был значительно выше китайского, никто не собирался надрываться за еду.

Аналогично наша модернизация не могла пойти так же, как в Восточной Европе. Даже когда российский реформатор Егор Гайдар делал ровно то же, что и его польский коллега Лешек Бальцерович, результаты выходили разные. В отличие от поляков или чехов большинство россиян не хотят «встраиваться» в европейскую экономику. Бытует мнение, что мы – богатейшая держава, ровня Америке и просто у нас сейчас небольшие проблемы. К тому же у СССР была масса «отягчающих обстоятельств» по сравнению с той же Польшей. Например, у нас огромная оборонка, предприятия которой практически невозможно передать в частные руки.

Тем не менее копируемые на Западе институты не так уж и плохо приживались в стране марксизма-ленинизма. Это доказал мощный экономический рост России в нулевые, который был вызван не только подорожавшими энергоносителями. Но и новый застой начался по естественным причинам за несколько лет до размежевания с Западом. Собственность и доходы бизнеса так и не стали до конца легитимными. «Глубинный народ» требует пересмотра итогов приватизации, как дореволюционные крестьяне – «чёрного передела» земли. Зная, что получат поддержку, популисты призывают запретить вывод капиталов за границу.

Ожидать частных инвестиций в таких условиях наивно. Вся надежда – на понимание граждан, что фарш нельзя провернуть обратно в мясорубку. Каким бы мутным ни был переход России к капитализму, он состоялся относительно успешно. И теперь лучший способ помочь стране – это действовать в своих интересах как можно лучше, а не ждать спущенных сверху планов.

Два в одном

Отношение к капитализму отличалось и 100 лет назад: люди в одних и тех же событиях видели совсем разное. А радикальное изменение взглядов у взрослых людей – довольно редкое явление.

Культовая американская писательница Айн Рэнд родилась в Петербурге под именем Алиса Розенбаум. Она эмигрировала из Питера в начале 1920-х годов и всю жизнь доказывала, что капитализм не только эффективен, но и глубоко морален. Это альтруизм «стремится оставить интеллект без вознаграждения, утверждая, что нравственный долг умелых – служить неумелым и жертвовать собой ради каждого встречного».

Философ Николай Бердяев тоже отправился в эмиграцию из Питера в 1922 г. на «философском теплоходе». И наблюдал примерно те же процессы в стране, что Айн Рэнд. Однако, всю жизнь отстаивая свободу личности, в экономической сфере Бердяев свободы не одобрял. Сказывалось дворянское презрение к лавочнику и «выскочке-буржуа». Ему что правовое государство, что тоталитарное – всё один и тот же Левиафан, подчиняющий личность коллективу: «Коммунизм прав, когда кладёт предел греху, обнаруживающемуся в обществе». Правда, на старости мыслитель всё же считал коммунизм злом. Но, прожив четверть века во Франции, капитализма так и не принял.