Окончание, начало здесь
Гость нашей редакции — профессор Российской академии естествознания, директор научно-исследовательского института судебных экспертиз Александр Власов.
И далеко ходить не надо
— Александр Юрьевич, давайте продолжим наш разговор о такой теме, как цена экспертной ошибки. С последующей судебной ошибкой.
— Я часто вспоминаю показательный случай из глубокой давности. Много десятилетий тому назад был обнаружен в квартире труп женщины с признаками многочисленных телесных повреждений в разных областях тела. Кровоподтеки, ссадины, множественные переломы ребер, ну и так далее.
Как мы уже говорили, в таких случаях первым да и, собственно, единственным подозреваемым обычно является муж убитой. Судебно-медицинский эксперт при производстве вскрытия определил, что эти повреждения были нанесены многочисленными ударами деревянной палкой – ручкой от кресла. В общей сложности число ударов, которые насчитал эксперт, составляло порядка пятидесяти или семидесяти.
— И почему же определили, что деревянным предметом?..
— Все просто, потому что нашли ручку от кресла на месте преступления. Вот только поэтому исключительно… А когда я стал пересматривать результаты этой экспертизы, то пришел к выводу, что совокупность имеющихся повреждений является классической для автотравмы — именно для наезда на пешехода легкового автомобиля со всеми необходимыми этапами и последовательностью развития событий. То есть: удар бампером по нижней конечности, забрасывание тела на капот автомобиля, черепно-мозговая травма, полученная от удара головой о лобовое стекло, и дополнительные, уже менее значительные повреждения — на этапе сбрасывания тела с капота и удара о землю.
— И это совсем другая картина, чем могла быть при побоях деревянным предметом…
— Меня тогда поначалу следственные органы подняли на смех, что эта версия абсолютно фантастичная и неправдоподобная. Как при наличии таких повреждений можно было прийти домой и умереть уже дома? Ну есть же все необходимое для дела: вот лежит деревянная ручка от кресла, вот крепкий и здоровый муж (хотя и был он сильно пьяный), который говорит, что не помнит вообще никаких обстоятельств случившегося… Вроде бы помнит, как жена пришла, тоже сильно пьяная, ночью уже домой, ну и где-то там прикорнула и умерла уже через какое-то время. То есть моя версия в глазах следствия настолько несостоятельная, что ее всерьез никто рассматривать даже не стал на первом этапе.
А потом, уже в рамках судебного процесса, один въедливый и вдумчивый судья все же усомнился, при наличии вот такого моего заключения, в произошедших событиях и назначил повторную экспертизу.
Следствие закончено, забудьте?
— И повторную экспертизу с эксгумацией трупа поручили московским экспертам. Они приехали в Челябинск, эксгумацию провели и обнаружили еще множество повреждений, которые не были описаны при первоначальном исследовании трупа. В частности, переломы костей таза, которые уж никак не могли образоваться от ударов палкой. Потому что таз — это такое крепкое костное образование, которое ломается либо при падении с большой высоты, либо в условиях дорожно-транспортного происшествия, в частности при наезде на пешехода автомобиля. Вернули дело на дополнительное расследование и, что совершенно удивительно, тут же нашли автомобиль, который совершил этот наезд.
— Прям чудеса какие-то…
— Все дело в том, что автомобиль этот принадлежал соседу по дому и стоял после наезда в металлическом гараже в этом же дворе. Владелец боялся его кому-то показывать, поскольку повреждения на нем сохранились, на крышке моторного отсека, и было разбитое ветровое стекло. В то время в Челябинске с ремонтными мастерскими автомобилей было еще проблематично и сложно, на каждом шагу их тогда не было. И этот автомобиль так благополучно и простоял у него в запертом гараже больше полугода, пока не возбудили снова расследование и не начали целенаправленно искать машину. А искать машину оказалось не так уж сложно, она стояла буквально в двадцати метрах от места наезда. Так это преступление было раскрыто.
— И муж покойной вышел на свободу, потеряв уже всякую надежду…
— Да, первоначально, по старому, тогда действовавшему Уголовному кодексу, это деяние должно было квалифицироваться по отношению к ее мужу — была такая суровая статья 102 «Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах», пункт «г» — «с особой жестокостью». И мера наказания там была до 15 лет лишения свободы. Причем именно такое наказание, скорее всего, его бы и ожидало. Получается, что экспертная ошибка в данном случае могла привести к чрезвычайно трагическим последствиям для человека, который на самом деле ни сном ни духом, как говорится, не был причастен к тому событию.
— Удивительно. От бампера-то отпечаток на теле хороший был?
— При первоначальном вскрытии эксперт этот отпечаток на коже не нашел. А был он или нет, сейчас сложно сказать, потому что это было в холодный период времени, на ней было длинное пальто. Но на эксгумации эксперты нашли классический бампер-перелом.
— А следы краски от машины?
— Нет, ничего подобного не нашли, а одежда уже к тому времени была утилизирована. Но совокупность всех повреждений была классической именно для наезда, и именно легкового автомобиля, поэтому чрезмерной сложности раскрытие этого преступления, в общем-то, не составило.
— Так ошибка-то в чем заключалась первоначальная?
— Первоначальная ошибка заключалась в том, что эксперт пошел на поводу у следственной версии традиционной, что вот он труп в квартире — с огромным количеством повреждений и вот он подозреваемый — муж в нетрезвом состоянии, то есть тут, собственно говоря, нечего и доказывать.
Не все так плохо, как могло бы быть
— Считается, что экспертная форма мышления — это высшая форма врачебного мышления. Но если все-таки ошибки эксперты допускают, то что же можно говорить о врачебных ошибках?
— Дело вот в чем. Я когда-то что-то писал уже на эту тему. Есть определенная разница между ошибками, которые допускает клинический врач, то есть лечащий врач, и ошибками, которые допускает судебно-медицинский эксперт. Если лечащий врач ощущает непрерывно свою глубокую ответственность и в абсолютном большинстве случаев работает исключительно добросовестно, прекрасно понимая, что проявления недобросовестности могут оказаться чреваты для него самого серьезными последствиями, вплоть до уголовного преследования, то судебно-медицинский эксперт в этом отношении находится в гораздо более комфортной ситуации, потому что за свои ошибки никакой ответственности не несет.
— И главное для него — не вступать в противоречие с органами следствия и суда…
— Да, это очень важно — не вступать в противоречие, потому что такого рода вступление в противоречие заканчивается порой драматично для эксперта. Известен такой прецедент, когда одного из руководителей экспертных учреждений уволили без объяснения причин, без всякого объяснения, только за то, что он публично озвучил свое несогласие со следственной версией.
— Замечательно…
— Но это тоже все дела давно минувших дней. Хочу сделать на этом обязательный акцент.
— То есть сейчас можно уже спорить, отрицать следственную версию, судебную версию?
— По крайней мере, правоохранительные органы к противоположной позиции сегодня проявляют гораздо бóльшую лояльность, чем это было в прошлом.
— Это звучит вполне оптимистично.