Своими представлениями о далёком прошлом мы обязаны главным образом кино. Фильмов про Средние века, хотя они и дороги в производстве, снято великое множество. Ничего удивительного: в каждой стране стараются дать гражданам повод для национальной гордости. Поэтому на экране их предки невероятно красивы, храбры, могучи и галантны. Они выигрывают битвы и рыцарские турниры, носят парчовые с золотом камзолы, которым позавидовал бы Карл Лагерфельд. В готических горных замках их ждут прекрасные дамы в кружевах, окружённые менестрелями и сенешалями. И так хочется нырнуть в эту картинку из нашего безвкусного века сайдинга, полиэстера и харассмента. Но чтобы выстроить в воображении образ реального Средневековья, придётся прочитать много книжек. И то без гарантии – самые серьёзные историки-медиевисты признают, что и они многого не понимают. Но зайти в эту воду необходимо. И особенно нам, россиянам, у которых истории до Рюрика официально нет. А значит, и корни наших особенностей нужно искать в Средневековье.
Штрихи к портрету
Бледский замок в Словении (известное туристическое место) уникален не только расположением на скале и роскошными видами на горы Поклюка и озеро Блейско. В музейной экспозиции не побоялись в полный рост представить пару средневековых крестьян, какими они были на самом деле. Не плакатных породистых особей с косой саженью в плечах, каких мы обычно видим в музеях, а приземистых тощих полулюдей с хищными глазками. Легко представить их живущими в одной хижине с домашними животными и потребляющими пищу руками. Понятно также, какие институты могли быть ими востребованы.
Вот лишь несколько штрихов. Публичные казни не только заменяли народу просмотр футбольного матча, но были частью нравоучения. В жестокости юстиции поражает не изобретательность палачей, а животное, тупое веселье толпы. Горожане Монса выкупают приговорённого к повешению главаря разбойников, чтобы видеть, как его будут мучить и четвертуют. В судопроизводстве полностью отсутствовала мысль о неполной вменяемости осуждённого.
В то же время казнь знатного человека обставлялась как трагическая элегия: на плахе под голову и коленки подкладывали подушечки с его фамильным гербом, с эшафота воспевали его добродетели, а палачом ставили дебютанта, который казнил человека первый раз в жизни. Таков был побочный эффект преклонения перед девственностью! При этом никто не оценил доблесть простолюдина из Бордо, который отказался отдать свою дочь в наложницы сеньору за выкуп. Его казнят под надуманным предлогом, а соседи гогочут и бросаются в него виноградом: мол, дурак, надо было брать бабло.
С XIII века в западных хрониках неоднократно упоминаются суды над животными. В 1386 г. в Нормандии свинью-детоубийцу одели в человеческую одежду, проволокли по улицам, повесили за задние ноги на виселице, а потом сожгли на костре. За казнью кроме людей наблюдали и свиньи – их собрали в назидание. Животное в людях заслоняло воспеваемые христианством добродетели. В XIII веке инквизитор-доминиканец был шокирован культом святого Гинефора, распространившимся на юге Франции. Местночтимый оказался на поверку псом, который спас сына местного сеньора от змеи, но по ошибке был убит хозяином.
Казнить могли и мёртвого. Тело папы римского Формоза, умершего в 896-м, спустя год после погребения было извлечено из могилы по приказу его преемника и политического конкурента папы Стефана. Подгнивший труп Формоза посадили на трон, судили и признали нелегитимным папой. Тело протащили для поругания по улицам Рима и захоронили повторно в братской могиле. Смерть человека вообще не была чем-то священным. Потребность в местах на парижском кладбище Невинноубиенных младенцев была столь высока, что спустя месяц после погребения останки извлекали, а надгробия пускали в продажу. Среди непрерывно раскапываемых и снова засыпаемых могил парижане гуляли и назначали свидания.
У читателя может возникнуть иллюзия, что дикие нравы царили только в сельской местности. А среди горожан и аристократии цвела высокая культура и право собственности было надёжно защищено. Какое там! В Лансе XI века дворяне и их слуги вечерами грабят горожан. Сами горожане разувают крестьян, которые приходят в город торговать, заманивая их к себе домой, – то есть ведут себя по примеру богатых сеньоров. Рыцарские замки на Рейне или Луаре стоят плотной грядой, расстояние между ними не более 10 км – по дорогам мышь не проскользнёт. Купцов не только грабят, но и берут в плен с целью получения выкупа. Города часто имели не только внешнюю крепостную стену – внутри от добрых соседей тоже строились укрепления с башнями, вокруг которых селились клиентелы столпов общества.
Сохранилось завещание графа Руссильонского, который на пороге смерти решил покаяться перед всеми, кого ограбил, – получился длиннющий список из десятков имён. А благородные графы Монфорские письмом информируют Венецию, что бомбят её купцов лишь «в связи с острой нехваткой средств». И готовы «понести убытки», вернув товар за половину цены, а не продав его на рынке за полную. Вполне аристократично, под стать нашим современным автоугонщикам! Кстати, в том же XI веке ничего подобного не наблюдается в Великом Новгороде или Пскове, где суды имеют реальную власть. Князь с дружиной поселён вне города, чтобы не вздумал устроить переворот, а за беспредел с дружинников спрашивают, как и с остальных.
Поскольку береговое право в Европе позволяло жителям присваивать выброшенные морем остатки кораблей и их товаров, в Бретани (и не только) сооружали маяк на скале – специально, чтобы корабль разбился. Да и сами купцы легко превращались в пиратов, если встречали более слабое судно. И при всём этом мраке Европа была истово религиозна.
Как пишет историк Йохан Хейзинга, дух эпохи был переполнен Христом. Но смешение веры с жаждой мести и прочими дикостями доходило до несовместимых с христианством крайностей. В районе 1000 г. народ в горах Умбрии хотел убить отшельника святого Ромуальда, которого здесь очень почитали. Как такое возможно? Чтобы получить первоочередной доступ к его мощам! Народ рассуждал так: старику всё равно недолго осталось, а потом его тело увезут в Рим, объявят святым, а нам ничего не достанется. По той же причине тело канонизированной Елизаветы Тюрингской толпа буквально разрывает на куски. Карл VI в качестве особой милости раздаёт вассалам на празднике мощи своего предка святого Людовика. Прелаты, например, получают целую ногу и тут же начинают её делить. Мощи к тому же стоят приличных денег.
Но дикость нельзя объяснить только лишь стародавними временами. Мы располагаем богатым письменным материалом о жизни в Древнем Риме или греческих полисах. Там, конечно, тоже хватало от чего воскликнуть: «О времена, о нравы!» Но всё же создаётся впечатление, что Средневековье, особенно раннее, было цивилизационным провалом относительно времён Перикла или Траяна. И да и нет.
Продукт системы
Строго хронологически Средневековье – это более тысячи лет нашей истории от взятия Рима готами в 481 году до открытия Колумбом Америки в 1492-м. Не то чтобы после падения Вечного города мир погрузился во тьму. Историк Крис Уикхэм выделяет среди признаков нового мира исчезновение налоговой системы, упрощение экономики, увеличение роли церкви. Армиями управлял уже не сенат от имени народа Рима, а военные вожди. А им подчас трудно было договориться между собой.
Хейзинга пишет, что ни в войнах, ни в политике не было какой-либо формы, связанности. Война представляла собой хроническое явление, череду набегов. По поздним римским источникам можно проследить, как сеть дорог связывала различные провинции огромной империи, как применялось римское право, как собирались подати. Но после падения Рима до VIII века ни одно государство в Западной Европе не собирало сколько-нибудь серьёзных налогов, а дороги зарастали. Карлу Великому вроде бы удалось объединить огромные территории в империю и создать внутри единое экономическое пространство, но его наследники не смогли консолидировать власть. В 800 году в Ирландии, которая площадью с половину Карелии, насчитывалось 150 королевств.
Рим гарантировал право собственности посредством римского права. А Средневековье создало институты, при которых для хозяйственного развития очень мало стимулов. Землю, товар и деньги можно потерять в мгновение ока по не зависящим от тебя обстоятельствам. Вильгельм Завоеватель лишил земли 4 тысячи саксонских тэнов в пользу 200 нормандских баронов. Или новгородцы взяли в полон ганзейских купцов за набеги Тевтонского ордена – просто потому, что они тоже немцы. Естественно, тут же прилетело новгородским купцам в Ливонии. Чтобы уберечься от экспроприаций, крестьянские общины по всей Европе уходили под крышу сильного сеньора, де-юре подарив ему свою землю. И надеялись, что он не заберёт её де-факто.
Римский гражданин не платил налогов и был лично свободен как ветер. Средневековый крестьянин куда более зависим от местного барона, у которого чаще всего арендовал землю. Как пишут исследователи Натан Розенберг и Лау Ли Бирдцелл, он не был рабом, но, если он сбегал с земли, его ловили и возвращали как раба. Сельский житель не имел права менять род занятий: сын кузнеца без особого разрешения мог быть только кузнецом. Крестьянин не сам решал даже, какие культуры и животных ему выращивать. Никаких свободных цен не существовало: сколько стоит подкова, было зафиксировано обычаем. Причём вместо наличных монет за неё тот же кузнец мог получить плату хлебом или вином по твёрдому обменному курсу. И не откажешься.
Если случалась война, община должна дать сеньору столько-то воинов. А если сеньор вляпался в плен, крестьяне обязаны скидываться на выкуп. Такая система недалеко стояла от пресловутых колхозов, когда труженик не слишком заинтересован в результатах своего труда. С голоду не умер – и ладно. Рождённый в этом состоянии крестьянин не имел ни времени, ни возможности выучиться на ремесленника или торговца. Само слово «виллан» к XII веку употреблялось в значении «негодяй». Земледелец не был уверенным хозяином, а являл собой смесь лицемерия, подобострастия и коварства, которую воспитывают современные тюрьмы.
В итоге экономика еле шевелилась. Лишь 10% потребителей жили в городах, а даже такой гигант, как Кёльн, мог к XII веку прокормить 20 тыс. горожан от силы. А чему удивляться, если торговля была делом рискованным, а изобретения приживались плохо. Появление обитого войлоком хомута рассматривается как крупнейшее достижение, поскольку позволило заменить на пашне волов лошадьми.
Рост влияния церкви также не способствовал хозяйственному развитию. Одалживать деньги под процент запрещено христианской доктриной. А без кредита какой может быть бизнес? Предприниматели всячески пытаются обойти запрет, но постоянно чувствуют себя грешниками. Сама привычка вычислять наиболее рациональный выбор была на грани аморального поведения.
При этом сама церковь после Папской революции Григория XVII вела себя очень даже рационально, вторгаясь в повседневную жизнь, чтобы подчинить её целям спасения в жизни загробной. Ватикан осудил браки между родственниками, усыновление, многожёнство, внебрачное сожительство, развод и повторный брак. Даже супружеский секс был запрещён по средам и воскресеньям, в праздники и во время поста – всего набегало 140 «скудных дней» в году. «Слишком пылкая любовь к своей жене есть прелюбодеяние», – повторяли церковники. Считается, что целью было снизить рождаемость. А когда постоянно свирепствуют войны и эпидемии, высока вероятность, что те или иные владения останутся без наследника и будут переданы церкви. Главное, посильнее напугать обывателя.
Горючий материал средневековой души вспыхивал от слов проповедника. Даже князья ищут советов у аскетов и духовидцев. Юмор не одобрялся, поскольку «смеяться полагалось сатане». Осуждая мирские суету и роскошь, церковники организовывали «сожжения сует» – в огонь летели карты, кости, ларцы, украшения. Тяжесть греха должна быть осмыслена с семи точек зрения. Например, грех отягчается или ослабляется в зависимости от степени испытанного удовольствия, осведомлённости, прежних заслуг, должности, сана, возраста. Но при любом раскладе кара ужасна, а проповедники нередко «слышат», как даже животные и растения взывают о мести грешникам. При этом в XIII веке один из католических соборов запретил простому люду читать Библию! Настолько Ватикан, свирепо преследовавший ариан, альбигойцев или катаров, боится появления новых «ересей».
Противовесом церкви по идее должна быть светская власть. Но Священная Римская империя существует чисто номинально, а самостийные герцоги и графы побаиваются ссориться с Римом. Император Карл Мартелл оказался достаточно сильным государем, чтобы отжать у церкви часть собственности, но в целом борьбу за инвеституру (право назначать епископов) светская власть проигрывает папам. В 1077 г. император Генрих IV во власянице и босиком на снегу три дня провёл под стенами замка в Каноссе, прежде чем его впустили для примирения с папой Григорием VII.
В общем, казалось бы, никакое развитие в таком мире невозможно. Как бы не так! К середине XI века в Северной Италии зародились процессы, которые станут фундаментом чудесной европейской модернизации. И нельзя сказать, что на пустом месте.
Великое расхождение
Но при чём здесь Россия? Какое отношение к нам имеют все эти европейские превращения? Разве мы не идём своим особенным путём? Тут вот какое дело. Письменные источники об уровне жизни славян во времена Владимира Красное Солнышко скудны и касаются в основном городов. В Киеве и Новгороде, похоже, жили не хуже, чем в Лондоне и Париже. Но в XII-XIII веках наша отсталость относительно Венеции или Антверпена уже очень заметна. А во времена Ивана Грозного она становится неприличной: нет ни университетов, ни книг, ни инноваций, ни условий для предпринимательства.
Маргиналы говорят, что нам это всё и не нужно, – жили «по старине» и были счастливы. А более образованная публика посыпает голову пеплом: дескать, народ у нас неправильный, к устойчивому развитию неспособный. Пока западный крестьянин постепенно отвоёвывал пространство для развития, на востоке закрепостили всех и вся. Оба мнения неверны.
Профессор Европейского университета Дмитрий Травин написал книгу «Почему Россия отстала?». Несмотря на название, ничего обидного в ней нет. Наоборот, автор объясняет, что Россия отстала по объективным причинам, которые невозможно понять вне европейского контекста. В конце концов загадкой является не отсталость, которая лишь воспроизводит привычный уклад, а внезапный рост.
Из школьных учебников мы знаем, что в XI веке полтора десятка городов Южной Европы (прежде всего Венеция и Генуя) круто заработали на левантийской торговле. Пряности давали самый большой навар, а перчить еду в Европе было признаком достатка. Но наличие спроса и предложения – это ещё не успех. Если бы Италией тогда правил Иван Грозный, он поступил бы с Венецией и Генуей, как с Новгородом: подчинил, лишил самостоятельности, посадил наместников. И торговле конец! Но в Италии гвельфы (сторонники Ватикана) боролись с гибеллинами (сторонниками императора) и в вакууме власти расцвели города-государства. Противоборствующим сторонам всегда нужны деньги: города охотно давали их в обмен на хартии и монополии, позволяющие самим вершить суд, собирать налоги и торговать. И здесь мы имеем феномен: нигде за пределами Западной Европы не создавалось городов как самостоятельных целостных образований вне феодальной системы.
Конечно, сошлось много обстоятельств: к XI веку в Европе более-менее успокоились и осели главные грабители и завоеватели: викинги, арабы и мадьяры. Ослабла и Византия. В отсутствие развитой налоговой системы отступные с городов для герцогов, графов и пап были очень удобны – самим им всё равно подать без большой армии не собрать. Очень кстати пришлись крестовые походы: Венеция неплохо заработала на трафике крестоносцев в Святую землю. Население города перевалило за 100 тысяч, каждый четвёртый мужчина строил суда.
Экономика целого макрорегиона стала оживать, у городов появились специализации. Милан стал городом оружейников, во Флоренции треть населения занималась шерстью. В Альпах стали активнее добывать металлы, поскольку вырос спрос. Серебро, золото и медь, понятно, ценились особенно, потому что денежное обращение вытесняло обмен товарами. Зацвели Южная Германия и долина Рейна: в Аугсбурге купцы Фуггеры растолкали торговлю хлебом и лесом, в Кёльне производили две трети шерсти от флорентийского уровня. Нюрнберг начал с парчи и бархата, но прославился как мастерская по самым мудрёным механическим устройствам.
К XIII веку приток южногерманских капиталов стимулировал взлёт Антверпена. Неподалёку круглогодично проводились Шампанские ярмарки, способствовавшие падению процента по кредитам в десять раз: с 60 до 6%. Подстроилась и церковь. Папскими финансами эффективно рулят банкиры Флоренции и Сиены. Блаженный Августин говорит, что не все новшества порождены дьяволом, инновация перестаёт быть грехом. Инквизитор уже не определял в подсудимом склонность к колдовству «на глаз», споры перестали решаться поединком или погружением тела в воду. Кто бы мог подумать, что какие-то пряности могут запустить такой импульс! Никто не строил новый мир, но люди менялись, рационально реагируя на изменение обстоятельств.
Разумеется, импульсы развития не затрагивали всю Европу. Северная Италия, Южная Германия, Фландрия, Рейн, впоследствии Париж, Лондон, Амстердам, Барселона задавали тон. Но круги развития не доходили даже до Польши, не говоря уже о русских землях. К XIV веку в европейской торговле участвовало не более пяти русских городов (Великий Новгород, Псков, Витебск, Полоцк, Смоленск). Экспортных товаров было всего два – меха и воск. Только к концу Средневековья Псков стал поставлять лён, потом русские освоили сало и ворвань. Но зерном ещё не пахло – например, Новгород сам его закупал на юге Руси. Рыбу тоже экспортировать не могли – не было солеварения. Да и собственный торговый флот отсутствовал.
И откуда возьмутся купцы, если нет денег? Ни золота, ни серебра у нас не добывают, в царскую монету перечеканивают чешские иоахимсталеры. При таком раскладе Россия обречена на поместную систему комплектования войска, при которой царь даёт боярину землю в пользование, а тот приводит по его зову отряд ополченцев из крестьян.
К тому моменту когда Европа избавилась от варварских набегов, Русь страдала от хазар и печенегов, а конница Чингисхана ещё не появилась на горизонте. Что мы прикрыли от них Запад – отнюдь не преувеличение.
А эпидемия чумы в XIV веке привела к различным последствиям для земель по разные стороны реки Эльбы. На Западе гибель примерно трети населения сделала крестьянина более самостоятельным. Он мог отказаться работать на прежних условиях – и каждого уже не принудишь, поскольку вокруг полно городов, где «воздух делает свободным». Сам разоряющийся феодал был готов продать ему землю, а не арендовать. На Востоке всё наоборот: городов мало, бежать некуда, а князья и бояре, столкнувшись с дефицитом рабочей силы, только сильнее закручивали гайки крепостного права. При изменении условий русские окажутся вполне предприимчивыми и конкурентоспособными. Но произойдёт это ещё очень нескоро.
Нетрудное счастье
Сознание людей было особенным: символическим, мистическим, чувственным. Человека Средневековья можно сравнить с больным, которого уже давно накачивают антибиотиками, потому что он реагирует только на самые мощные снадобья.
Как пишет Йохан Хейзинга, все жизненные происшествия облекались в формы, очерченные куда более резко, чем в наше время: «Важные события – рождение, брак, смерть – благодаря церковным таинствам были окружены сиянием божественной тайны». Даже путешествие, работа, деловое или дружеское посещение сопровождались благословениями, церемониями, присловьями. Для средневекового сознания любая вещь была бы бессмысленной, если бы её значение исчерпывалось непосредственной функцией: например, домашняя туфля означает смирение. Бедствиям и обездоленности неоткуда было ждать облегчения, поэтому тёплый плащ, огонь, сытная еда воспринимались как подлинное счастье, а богатством и вовсе упивались, что бы ни говорила церковь.