После Октябрьской революции началась коренная ломка системы школьного образования — разрушение существовавшей системы школьного исторического образования и создание новой, которая должна была обеспечить формирование у учеников марксистских, материалистических взглядов на развитие общества, содействовать воспитанию людей, преданных идеалам большевиков и, прежде всего, делу осуществления мировой социалистической революции.
Сегодняшний гость редакции — доктор исторических наук, член президентского совета по делам казачества Александр Худобородов.
— Александр Леонидович, прошлое — основной строительный материал для любой идеологии. И вы, как известный ученый, волею судеб оказавшийся на рубеже смены двух эпох, понимаете это лучше других…
— Да, конечно. В самом начале, как историк, я работал по ленинской тематике, старался… и я был действительно воодушевлен многими работами Ленина. Только потом, естественно, когда уже началась перестройка, ближе к 90-м годам, я осмыслил ограниченность оценок и взглядов Ленина. И я начал известные мне факты анализировать с новых позиций. В обществе в то время началась всероссийская дискуссия. Я прислушивался ко мнению разных выступающих и искал свое место в этой разноголосице…
Мои взгляды менялись вместе со взглядами моей страны
— Я вообще считаю, что история — это крайне условное понятие, которое в силу общественного договора население признает за некое свое прошлое. Расскажите, что такое работа по ленинской тематике?
— Кандидатская у меня была сугубо просоветская — «Современная историография проблем борьбы Ленина и большевиков за укрепление партии нового типа в 1903 — 1907 годах», то есть о том, как Владимир Ленин и большевики-ленинцы боролись против меньшевиков, против оппортунистов, о борьбе за укрепление единства партии, организационное и идеологическое единство… В моей работе был прежде всего анализ литературы, историография этой проблемы. И я в 1980 году в МГУ вполне нормально защитил эту диссертацию…
— Но вскоре произошла смена логики социального поведения. И очень многие болезненно отреагировали, когда их этого прошлого пытались лишить…
— Понятно, что мне пришлось многое переосмысливать… например, свою позицию по отношению к белому движению, к монархистам. И когда я прочитал роман Петра Николаевича Краснова «От двуглавого орла к красному знамени», я от этого, конечно же, монархистом не стал. Но тем не менее у меня сформировалось более уважительное отношение к представителям такого политического движения. Причем я особо отметил, что у Краснова некоторые его герои иногда весьма критически отзывались о Николае Втором, о его качествах как российского императора.
— Получается, что вы, Александр Леонидович, колебались вместе с линией партии? Я о том, что простолюдины духа, во многом оставшиеся у власти, изменили свое социальное и материальное положение, но при этом не изменили масштаб своего мышления…
— Не совсем так. Вы знаете, Владимир Васильевич, я всегда старался не бросаться в крайности вообще по политическим взглядам, и это отразилось на моих работах — я левоцентрист. Я просто старался объективно дать особенности белой казачьей эмиграции. И в первую очередь, наверное, их патриотизм. Разобраться, что заставило их ненавидеть советскую власть и большевиков-ленинцев. Но в то же время я попытался работать чуть глубже, причинно-следственные связи показать — то, почему большевики, собственно, проводили расказачивание, почему же они настроили против себя 80 процентов всего казачьего населения России... В ноябре 1917 года был опубликован декрет Совнаркома «О ликвидации сословий». Вот это — важнейший рубеж, о котором мы иногда забываем. А тогда ведь ликвидировали сословие не только казачье, но и дворянство, мещанство, купечество… Все автоматически становились гражданами Российской Советской республики.
А казаков люди, пришедшие к власти, считали защитниками старого строя. Лозунг, какой был у казаков и Русской императорской армии, вспомните: «За веру, царя и Отечество». Отсюда и была непримиримость к такому явно реакционному сословию, как казачество.
Агитатор и пропагандист…
— Естественно, что почти все люди имеют хотя бы самое примитивное мнение о причинно-следственных обусловленностях в жизни общества. И это вызывает к жизни второй лик продолжения все той же проблемы — как убедить остальных в достоверности нового исторического знания, не отвечающего их традиционным представлениям…
— Вот именно. Я прямо скажу, на сегодняшний день я считаю себя популяризатором исторической науки. Тем более у меня и должность такая.
А пропагандистом я действительно был, как лектор Общества «Знание». То есть населению о международном положении рассказывал, а в годы перестройки Горбачева — об историческом прошлом…
Мне нравилось выступать перед населением, отвечать на вопросы. И я выработал в себе привычку за долю секунды придумывать и находить ответы на задаваемые мне вопросы. Меня еще спрашивают, а я уже ответ начинаю говорить…
Я тогда, естественно, верил в комсомол. В 1971 году я был организатором первого на Урале студенческого педагогического отряда. Таких отрядов в то время было один-два на весь Советский Союз. А я был членом комитета комсомола, и мне поручили его организовать… И я как умел, так и организовал. В 1972 году вступил в члены КПСС. Была струя приема студентов в партию в те годы.
Более-менее чистым историком я стал потом уже. Наверное, когда я работал над докторской диссертацией — углубленно изучал период русской эмиграции, это далекие 20 — 30-е годы прошлого века. Вот здесь я уже действительно листал фолианты и неделями, месяцами работал в тиши московских архивов и библиотек… В то время, в 1993 — 1994 годы, нам было уже многое очевидно.
— Историческая наука во все времена была связана с политикой, являясь сферой, в которой реализовывались на историческом материале различные политические интересы и стремления. Наверное, непросто было стать историком?
— Факультет пединститута, куда я поступил после школы, был историко-педагогический. То есть изучалась методика пионерской и комсомольской работы в школе… И поступали мы, конечно же, по направлению обкомов комсомола Уральского региона. А общий конкурс тогда был 15 человек на место. Правда, и набор был большой — три группы, 75 человек. Но поскольку я с серебряной медалью школу окончил, то я сдавал всего один экзамен — историю СССР. И сдал его на отлично. И постепенно во время обучения пошел интерес к науке, пропагандистской работе в Обществе «Знание»…
— Вам, наверное, всегда хотелось понимать и иметь отчетливое, ясное прошлое? Которое Федор Тютчев так описывал:
И как могучий ваш рычаг
Осилит в умниках упорство
И бессознательность в глупцах?
— Я с самого начала любил гуманитарные науки. Но полюбил историю даже больше, чем литературу. Мне еще в школе было очень интересно, почему же это все именно так произошло — именно так, а не иначе? Почему мы докатились до жизни такой? И каковы будут последствия происходящего?.. В первую очередь хотелось понимать именно причинно-следственные связи в обществе.
И ведь в то время существовала определенная система знаний — правда опирающихся на марксистско-ленинскую методологию. Но это была все же подлинная система. И в 1968 году я подал документы на историко-педагогический факультет Челябинского пединститута.
Помню, на предэкзаменационной консультации абитуриентов одна учительница истории задала вопрос нашей группе: «Вот я сейчас проверю, как вы знаете историю. Что такое крепостное право?» Все молчат. Я вдруг поднял руку и говорю: «Это система производственных отношений, закреплявшая господство помещиков над крестьянами». Она секунды две-три помолчала. Хмыкнула: «В принципе, это правильно с позиций классового подхода…» Потому что большей глубины экономической, социальной я, конечно, в то время, на уровне десяти классов, не мог знать. И потом ко мне сватались ребята: «Повторите, повторите. Мы запишем…»
Конечно, сейчас я воспринимаю это определение как слегка примитивное. Но для того времени и для моего возраста и уровня образования… Вот с этого момента я понял, что я, наверное, поступлю на истфак. И я действительно поступил…