Гость нашей редакции — Леонид Лахтин, подполковник ФСБ в отставке. В 1983 году он был принят в УКГБ по Челябинской области на должность оперуполномоченного шестого отдела КГБ СССР. Это был отдел, занимающийся контрразведкой в сфере экономики. Объектами его служебного интереса были Госбанк СССР, Облстатуправление, госрезервы… А потом по случаю он был переведен на финансовую работу, поскольку до зачисления в госбезопасность окончил финансово-экономический институт. На эту должность готовили молодого сотрудника, но тот медкомиссию не смог пройти. И, так как больше не было кандидатов, Леониду пришлось идти на должность начальника финансового отдела в управлении.
Гордость нас переполняла
В те годы в стране только начинали проявляться первые ростки терроризма. И в управлении КГБ была создана антитеррористическая боевая оперативная группа из сотрудников, занимавшихся рукопашным боем, физически наиболее подготовленных. Она существовала на общественных началах, нештатно. Ее сотрудники тогда еще не знали ни тактики, ни стратегии захватов бандитов, обезвреживания террористов, освобождения заложников… Все это тогда было еще на вполне любительском уровне. Это уже потом появился отдел сопровождения оперативных мероприятий.
Так вот, Леонид Лахтин стал начфином управления, а по совместительству членом антитеррористической оперативной боевой группы. Все было на чистом энтузиазме. И, естественно, не было никаких доплат.
Это случилось 13 ноября 1989 года в самом конце рабочего дня. Лахтин уже готовился идти домой. И тут объявили общий сбор по тревоге группы антитеррора. Никто не знал, что случилось. Думали, может, очередные учения. У ребят всегда были приготовлены вещмешки с полевой камуфлированной формой, бронежилетами «Корунд-4», противогазами, армейскими касками, сухим пайком на три дня. Они лежали в кабинетах до поры до времени. Табельное оружие у антитерроровцев было на постоянном ношении. Прозвучала команда спуститься вниз. В автобусе, когда уже тронулись, старший боевой офицерской группы Михаил Машаров объявил, что в городе осуществлен захват заложников в следственном изоляторе на Артиллерийской. Крайне скудная была информация — о том, что захват произошел во время свидания сидельцев с родственниками, что там захвачены женщины, ребенок, и даже сами осужденные оказались в качестве заложников. Что захватчиков якобы 10 человек. А главный у них — находившийся под следствием за убийства, изнасилования и расчленение несовершеннолетней девочки некто Добряков. Метр девяносто восемь сантиметров роста. Крепенький. И что уже третья судимость у него. А ему и без этого уже вышка светила.
В прыжке Владислав Луганский, с ним в паре Леонид Лахтин
Спасти заложников
Рассказывает Леонид Лахтин:
— Подъехав к изолятору, мы увидели спецназ УИНа и ОМОН, парни явно готовились к штурму. Мы определились на месте с расположением изолятора. Перед нами была глухая стена… С другой стороны — вытяжная вентиляция… Руководил всеми на месте милицейский генерал Олег Нациевский. Не было начальника учреждения, говорят, он был в отпуске. Фактически захват случился еще утром. И заложники, и захватчики к этому часу дозрели и находились в явно возбужденном состоянии… Им, оказывается, передали по их требованию пистолет Макарова и водку. Бандиты хотели получить еще наркотики, автомат и машину, как обычно, но им, слава богу, всего этого не дали.
Сотрудник ОМОНа, говорили, подполз под дверь, и в момент передачи (а думали, что Добряков сам подойдет) он должен был застрелить террориста. Но бывалый главарь не подошел, а послал свою шестерку. Поэтому этот план не сработал. Единственно, что мы застали, когда подъехали (и мы даже не поняли этого), — смотрим, а этого омоновца несут на руках и он криком кричит. Оказалось, что парень столько времени пролежал на холодной земле, что у него начались судороги во всем теле от переохлаждения. А мы понять ничего не могли, думали: неужели уже стрельба была? неужели есть раненые?
Когда мы подъехали, привезли мать Добрякова, чтобы та воздействовала на сына. Когда пыталась его вразумить, он психически был настолько взвинчен, что набросился на нее с матом: «Мама, уйди…» И психологи, стоявшие рядом с нами, слышавшие это, сказали: тянуть больше нельзя, надо штурмовать прямо сейчас… Да еще бандиты пригрозили, что будут через каждые 10 минут выкидывать на обозрение отрезанные головы заложников.
Мы стояли в готовности, ждали команды на штурм, и тут включили прожекторы, потому что было уже темно на улице. Я от возбуждения не мог толком понять, какая перед нами стена, как мы туда внутрь проникнем, — такой сильный был у всех предстартовый мандраж, такая концентрация на предстоящем… Конечно, нам было страшно. Даже двойной был страх. Во-первых, страх опозориться. Мол, мы приехали — КГБ, такая элита, подготовленные лучше всех, — а мы, по сути, были еще дилетанты … Ну и страх чисто человеческий был тоже.
Вооружен и очень опасен
Информации не было никакой. Мы опять сели в автобус. Ждали. И тут заходит Михаил Машаров и говорит мне: «Леня, готовь две пятерки, будете штурмовать изолятор». Со мной должны были идти Владислав Луганский, Ваня Феклин, Саша Соколов и Валера Мельников, мастер спорта по боксу. Нам для проникновения должны были трактором пробить стену. Вторая пятерка, планировалось, должна была проникнуть внутрь через вентиляционное отверстие. Вентилятор уже зацепили тросом к ЗИЛу. А ОМОН должен был штурмовать изолятор в лоб, через дверь — намотали пластиковую взрывчатку и по общей команде должны были ее подорвать.
Девять озлобленных, вооруженных заточками захватчиков сидели в комнате свиданий, где до этого проходили переговоры с родственниками, пришедшими на свидание к подследственным. А Добряков находился в комнате, где у посетителей принимали передачки. Но тогда мы этого еще ничего не знали. Мы пытались выяснить внутренний план помещений, но никто нам этого не дал. Надо было идти на штурм, по существу, вслепую, наудачу, импровизировать по ходу операции.
Когда прозвучала команда «Захват!», сразу же взорвали бронированную входную дверь. А она осталась на месте неповрежденной, потому что заряд был неверно рассчитан. Вынесло только автомобильные ворота, они с петель слетели.
ЗИЛ тут же потянул трос, но вентилятор вырвать тоже не удалось. Как потом выяснилось, там швеллер был выложен на пять метров в глубину стены. Только трос лопнул. И из всех групп проникновения только наша пятерка сумела пробить дыру в стене, да и то не сразу. В стене, оказывается, была вмонтирована решетка из сваренной арматуры — ее только со второго раза пробили, когда Машаров дал команду трактористу снова разогнаться и повторить…
И нас всего пять человек заскочило туда. Не получилось перевеса в живой силе. Во время взрыва, похоже, повредило проводку. Было темно внутри. Одна лампочка одиноко качалась на проводе, отбрасывая жутковатые тени. Я бежал по коридору первым. Ощущался сильный запах мочи и чего-то еще затхлого. Захват заложников произошел в девять утра, и никого из них не выпускали в туалет…
У меня был штык-нож в руке и пистолет в кобуре. Даже не помню, как я этим штыком вскрыл дверь. Это какие-то секунды были. А четыре моих бойца пробежали дальше в комнату для свиданий, где бандиты находились. И там сразу же жуткая драка завязалась. Все, что было, разнесли в клочья и щепки… А я заскочил в комнату, где стоял Добряков. На коленях перед ним находилась женщина, он ее, заплаканную, за волосы держал и нож приставил к горлу. И кричал мне истошно: «Не подходи, убью!»
Решение само пришло. Там стояла скамейка. Он был с женщиной за скамейкой. А за спиной у него был стол. Думаю, сейчас к нему по скамейке прыгну. Она оказалась привинченной к полу… Я со всего маха на него и на женщину налетел. И при этом еще ногой пнул его по груди. От удара тельняшка задралась на животе. Смотрю, у него за поясом пистолет. Я об этом пистолете даже не знал. Жутко как-то стало… Я инстинктивно потянулся за пистолетом. А он в это время ударил меня сбоку в голову ножом. Я закрылся руками… Сначала боли даже не почувствовал, но пистолет у него успел выхватить. И его тогда в горячке этим пистолетом несколько раз со всей мощи ударил по голове… Ощущение было такое, как будто зрелый арбуз лопается. Точно такой звук был. Он с грохотом упал без сознания. А женщина схватила меня в истерике за рукав. Я пытался от нее освободиться, но это было непросто сделать…
Валерий Мельников и Леонид Лахтин. Учения по освобождению заложников в самолете. Челябинск
Глаза мальчишки
Весь захват, говорят, длился две минуты. А мне казалось, что очень долго.
Я взял Добрякова за тельняшку и потащил его на выход. Тут уже как-то открыли входную дверь и ОМОН зашел. А с ними прокурор города Голубев…
И тут Саша Соколов, вижу, выскакивает из комнаты свиданий и маленького мальчика обхватил одной рукой, а другой, с пистолетом, озирается во все стороны. Прикрывает его… Мало ли что… А мальчишка со всей силы обхватил Соколова за шею. И я тогда увидел глаза пацана. На всю жизнь их запомнил. Он пришел, оказывается, на свидание к отцу своему, а тут такое… Затем Соколов передал мальчика Владиславу Луганскому, а тот — уже дальше, врачам скорой. И только потом стали выводить женщин…
Потом, когда все стали выходить в коридор, смотрю — у меня по рукаву течет кровь. Сначала решил, что это его, Добрякова. Боли совсем не чувствовал. А у меня, оказывается, он полпальца оттяпал. Тут же как могли перевязали, но попала инфекция со всеми вытекающими…
Позже выяснилось, что в момент проникновения еще и колено прилично повредил… Штырь торчал от арматуры… и кирпич… Я, когда на него заскочил, он обломился, и я коленом напоролся на эту железяку. Но был такой выброс адреналина, что я даже боли не почувствовал.
Когда мы приехали в управление КГБ, эмоции у всех, конечно, зашкаливали. Волнение было необычайное… Пытались что-то вспомнить, говорили друг другу… И нас тогда начальник управления генерал Юрий Кузьмич Поляков пригласил к себе в кабинет. Поблагодарил за успешно проведенную операцию. Сказал просто: «Ребята, вы молодцы». И нам всем налили по фронтовой чарке медицинского спирта. Не коньяка. Спирта. И дал печенья. Из того, что было у нас в тревожном чемоданчике. Скромно так… ведь это была наша первая операция. Правда, не последняя.
Потом меня часто спрашивали: «Почему ты его не пристрелил?» А я только улыбался, что тут скажешь…
Когда мне уже всё перевязали врачи, Машаров в управлении говорит: «Пойдем, покажу тебе, кого ты взял». Мы спустились в подвальное помещение. Темное. Их называли пеналами почему-то. Зажгли спичку. А там здоровущий Добряков лежит. И голова у него в подсохшей крови. Увидел нас и говорит: «Застрелите меня». А Машаров тихо так: «Сам подохнешь…»
Уже дома обезболивающее отошло, и я полночи не мог спать. Колено жутко болело… руку держал на весу…. Пришлось даже выпить немного, чтобы хоть чуть-чуть снять боль. Таблеток не оказалось в доме. И самое смешное — я утром проснулся, и мне показалось, что все это только сон. Потом глянул на бинты и понял, что это вовсе не сон.