В высоколобых размышлениях о том, кто такой россиянин, легко дойти до крайностей. Одни мыслители говорят об особом, ни на кого не похожем «русском духе», который торжествует над пошлой рациональностью англосаксов. Другие, наоборот, размышляют об ущербности русской культуры, выросшей из нашей «кривой» истории, где якобы отродясь не было ни свободы, ни разума. Как на любой вопрос существует простой, ясный и неправильный ответ, так и эти тезисы не могут претендовать на многогранность. Менталитет вообще трудно определить одним предложением. Его скорее объяснит картина в духе импрессионизма, для восприятия которой важны тысячи мазков.

Жизнь в стороне

Ещё мы любим навешивать ярлыки вроде «патриот», «либерал», «фашист», «демократ». Хотя вольнодумец, ратующий за невмешательство государства в экономику, может требовать закрыть границы для иммигрантов как полнейший консерватор. А поборник свободы слова – тянуться к маузеру при упоминании феминисток, геев или Греты Тунберг. Точно так же многие считают россиян природными коллективистами в противовес западным индивидуалистам. Но самые наблюдательные разводят руками: здесь что-то не так, у русских и дачи огорожены глухими заборами из профнастила, и даже могила немыслима без оградки. Что-то не похоже, что они стремятся жить общиной или с кем-то «сплотиться».

Если под индивидуализмом понимать только стремление к независимости, то американец кажется законченным индивидуалистом. Однако со времён знаменитых опытов Соломона Эша известно, что слишком много американцев готовы принять явно неверную точку зрения, если её разделяют другие члены группы. Суть опыта проста: испытуемым предлагали сравнить длину двух линий, а несколько «подсадных» давали в их присутствии неправильные ответы. И 68% американцев соглашались не поверить своим глазам. Среди европейцев таких было от 40 до 60% в разных странах. Зато в считающейся коллективистской Японии конформистов выявили всего 20%, а среди эскимосов Канады таких не нашлось вообще.

Объяснение тоже несложное: стремление к индивидуальному успеху и независимости заставляет людей всё время переходить из одной группы в другую, обладающую более высоким социальным статусом. А на этом пути надо уметь приспосабливаться к мнению людей. Индивидуализм подразумевает также склонность человека к уединению, скрытность, нежелание посвящать других в свою частную жизнь. Разве это про современного западного человека, при первой возможности бегущего от одиночества в бар и выкладывающего в социальную сеть каждый свой чих?

Аналогично Россия выглядит страной всепобеждающего коллективизма только на первый взгляд. В наше понятие «коллектив» входят обычно только родственники, коллеги по работе, соседи, чьё мнение необходимо уважать. Европейцев, бывает, шокирует контраст между чуткостью русских по отношению к знакомым и их бесцеремонным хамством в общественном транспорте. Всё правильно – в трамвае с нами едут не «наши».

Ещё одна особенность, по мнению публициста Анны Фенько, – русский человек не столько любит коллектив как таковой, сколько недолюбливает тех, кто от него отбивается: «Личность – это «он», выскочка, добившийся богатства, власти или известности. А коллектив – это «мы», с которыми «он», личность, должен считаться. На человека, добившегося профессионального или личного успеха, в России смотрят с подозрением. Русский гораздо лучше умеет коллективно саботировать требования начальства, чем коллективно их выполнять. Большинство россиян уверены, что руководитель должен учитывать мнение коллектива при распределении премий и что руководитель должен уметь прощать ошибки сотрудников. Таких 74 и 82% соответственно». Оборотной стороной неприязни к выскочкам и карьеристам является терпимость к лихим и придурковатым выходкам вроде кругосветного плавания на старой автомобильной покрышке. Некоторые исследователи даже видят в готовности лично проверить, что лампочку изо рта вытащить невозможно, природную склонность к чудачеству и пренебрежению социальными нормами. Но если это так и есть, то не стоит удивляться, что русским вдвое реже американцев линии разной длины кажутся одинаковыми, если так считает коллектив.

Равнение на гадание

Означает ли это, что россияне всегда и во всём более независимы, чем американцы? Подобных обобщений в науке быть просто не может. В нашей стране 145 млн людей, мотивация, интересы и представления которых различны. Наука изучает, по каким критериям людей можно объединить, какие факторы на какие группы влияют. Почему кто-то просиживает штаны в бюджетном учреждении, а кто-то рискует на волнах предпринимательства? Почему один не может без ежедневных походов в офис, а другому нравится удалёнка на дому? Насколько влияют на его выбор место жительства, образование и возраст? Какие общественные институты стимулируют тот или иной его выбор?

Зная ответы на эти вопросы, правительству легко составлять «дорожные карты», а планам развития проще материализоваться. Но надо учитывать, что в общественных науках изучай не изучай, а математически точного закона всё равно не видать. Хорошая теория – это когда здраво объяснено наибольшее количество известных фактов. Но это всё же не таблица умножения.

Вот, например, Россия выглядит для Европы аномально суеверной страной. Нас часто пугают 1990-ми годами, когда в сглаз и порчу верили 38% сограждан. Но в 2012 г. таких стало в полтора раза больше – 59%. А в кризисном 2016 г. продажи лотерейных билетов одной только «Почты России» вдруг выросли сразу на 46% – почти до 40 млн штук. По словам научного руководителя НИУ ВШЭ Евгения Ясина, рост мракобесия – просто побочный эффект от усилий элит не допустить разброда в стране. Хотели укрепить власть путём подавления общественных дискуссий и независимых мнений, а получили рост инфантилизма и магического сознания.

Почему это важно? Потому что экономику развивают не станки, а люди. В любой стране банковская система стоит на доверии. И если завтра население, охваченное единым порывом, бросится забирать вклады из Сбербанка, экономике, мягко говоря, придётся туго. Проблема в том, что у россиян «единый порыв» может случиться на ровном месте, вне разумных предпосылок. По данным ВЦИОМ, в течение одного только 2015 г. доля россиян, считающих недвижимость самым надёжным вложением, менялась с 55 до 39%. Притом что никаких особенных потрясений рынок не претерпевал. Предчувствие, что завтра будет не купить гречки или доллар подорожает втрое, сродни «ожиданию чуда». И чем большая часть населения ему подвержена, тем выше процент по кредитам и тем хуже развивается хозяйство.

По словам декана экономического факультета МГУ Александра Аузана, 88% сегодняшних россиян говорят, что другим доверять нельзя, – что очень близко к абсолютному рекорду немцев после войны. Это подтверждают данные Edelman Trust Barometer – ежегодного глобального исследования уровня доверия граждан к государству, бизнесу, СМИ, где Россия занимает последние места. Поэтому в стране 5 млн охранников – в пять раз больше полицейских. И бензин на заправках чаще всего отпускают только после оплаты – анахронизм для развитой страны.

Исследователи ВШЭ, изучавшие аномальные для Запада российские заборы, пришли к выводу, что огораживание всего и вся связано с ненадёжностью правовых институтов, поскольку собственность в России в любой момент могут отнять. Недоверие друг к другу и ощущение условности владения ведут к появлению забора. А умудрившись припарковать машину в центре Москвы или Петербурга, никогда нельзя быть уверенным, что её не «запрут» другие авто – и придётся ждать и ругаться. Сейчас из-за парковочных мест, вероятно, происходит больше драк, чем из-за женщин.

Впрочем, недоверие граждан друг к другу не помешало развитию каршеринга в столицах. В моде и коворкинг: крупные компании пускают на свою территорию небольшие фирмы, предоставляя рабочие места с Интернетом, комнаты для переговоров. Додумались даже до того, чтобы обмениваться временем: сантехнику разумно потратить два часа, чтобы поменять кому-нибудь трубы, зато электрик сделает ему проводку, в которой он сам ничего не понимает. «Банки времени» тоже пришли в Россию со скрипом: у нас их пока два десятка, а в Японии – около тысячи.

Есть, к примеру, такая штука – совместные покупки. Хотите вы, например, недорогую мультиварку: в Интернете можно найти группу ушлых потребителей, которые кооперируются, чтобы купить 20 мультиварок мелким оптом напрямую у производителя. Организатор берёт с этого небольшой процент, но деньги платить нужно вперёд. И если такая тема в России развивается, то, значит, и доверие друг к другу вовсе не на нуле.

Многие готовы на троих с соседями купить в складчину перфоратор, которым пользуются раз в год. Купили три подружки на распродаже три модных пиджака и по кругу меняются. А то и совершенно незнакомые люди покупают в складчину редко используемые вещи: мольберт, книгу, лодку. Три семьи из Петербурга купили домик в Карелии. Место это удалённое, каждые выходные ездить не будешь. Однако красота неописуемая, а стоил при покупке всего 120 тысяч.

Однако бывает и иначе: четыре соседа по садоводству в Подмосковье купили в складчину газонокосилку. Идея вроде бы логичная: газон на шести сотках косят обычно раз в неделю час-другой. Однажды совладелец попользовался косилкой, а никого из соседей на даче не было. Он запер её в сарай и уехал в отпуск. Когда вернулся, оказалось, что обозлённые концессионеры залезли на его территорию, вскрыли сарай. Сгоряча пробил одному из них голову молотком, трое суток просидел в изоляторе, получил год условно.

«Так растёт у нас уровень доверия друг к другу или нет?» – вправе спросить читатель.

– Главное, что недоверчивость групп не свойственна какой-либо национальности априори, – говорит социолог Сергей Прозоров. – Она всегда – продукт институтов, отношений внутри социума. А отношения возникают из гремучей смеси традиций, законов, экономической динамики. Ещё недавно люди на ночь дворники с машины снимали, а после павловской денежной реформы 15 лет держали сбережения под матрасом. Вот где корни нашего недоверия. Но в наше время, чтобы зарабатывать или экономить, гражданам приходится доверять друг другу. Каршеринги ведь редко разоряются от того, что некоторые клиенты с фальшивыми данными разбивают машины и исчезают. Смысл работать всё равно есть. Специально воспитывать доверие не нужно, оно само возникнет при наличии свободного рынка и стимулов что-то предпринимать.

Точно так же не бывает коллективистских или индивидуалистских наций. Есть постепенное движение от традиции к модерну, от общины к индивидуализму. Уже никому не нужно доказывать, что на себя человек работает с большей выдумкой и отдачей, чем на «общее благо», которое перераспределяет «дядя». Не бывает общинного сознания «от природы». Община необходима на ранних этапах развития общества, когда ресурсов хватает только на выживание и всем нужна страховка: крестьянину от неурожая, князю – от недобора налогов. Когда вопрос выживания не стоит, «общинное сознание» исчезает само собой. Только путь этот долгий, и страна проходит его не как один рейсовый автобус. Скорее это большая-пребольшая армия, коммуникации которой растянулись на сотни километров.

Призраки народа

Психолог Анастасия Никольская признаёт, что сегодня «палитра общественных настроений не монохромная, а цветная». А предлагаемая ею классификация оценивает, с одной стороны, идеологический базис людей, с другой – их психологический статус. Среди тех, кто с надеждой смотрит на государство, выделяются «пожилые», «великодержавники», «хранители status quo», «аполитичные». А критически настроены «псевдоаполитичные», «саудадисты», «оппозиционеры». И это только «большие группы», за пределами которых осталась уйма народу. И вся классификация выглядит как попытки придать наукообразие хаосу. Той самой растянувшейся на всё Нечерноземье армии.

Кстати, одно из самых простых и спорных объяснений нашего общества гласит, что в течение 2010-х мы как раз утратили признаки народа. Нет никаких групп и подгрупп, есть десятки миллионов индивидуумов («единственных», как сказал бы Макс Штирнер). Они центрированы на себе, своём здоровье, комфорте и счастье, критичны к авторитету власти, церкви и старших. Они неплохо справляются без алкоголя, наркотиков и непрекращающейся болтовни. Конечно, быть совсем «единственным» психологически непросто – отсюда и стремление к кооперации (обычно краткосрочной), и поиск корней в генеалогии и локальном патриотизме.

За эту теорию говорит довольно спокойная адаптация людей к «режиму самоизоляции» во время пандемии коронавируса в 2020 г., которую было невозможно себе представить 30 лет назад, когда общество было намного ближе к общине. Анастасия Никольская объясняет, что в 1990-е годы ⁠нас выбросили в свободный рынок, как ребёнка на улицу, когда никто не был к этому готов: «Прошло около 30 лет, мы в какой-то степени адаптировались и в массовом сознании дошли до подросткового возраста. Нет ещё сложившихся политических установок, нет устоявшихся траекторий, куда двигаться. Это подростковое сознание: я уже не с родителями, но ещё и не один». Мы перестали быть советским человеком, но не стали западным, словно задумавшись: а хотим ли мы походить на «них»?

Социологи группы ЦИРКОН также пришли к выводу, что в российском обществе нет ценностей, способных консолидировать большие группы граждан. Точнее, для большинства ценностями являются здоровье (76%) и семейное счастье (62%), но с ними в атаку народ не поднимешь. Только 3–4% электората ориентированы на внятные непротиворечивые ценности. При этом 37% респондентов с либеральными взглядами выступают за запрет абортов, а 19% – за запрет усыновления детей иностранцами. Те, кто сегодня выступает против военной спецоперации, часто согласны с тем, что США ущемляют интересы России и проблему надо как-то решать. А самые ярые патриоты часто не готовы лично ехать воевать или отправлять на Донбасс своих детей.

По словам социолога Льва Гудкова, волны общественного воодушевления и разочарования в России слабо связаны с пониманием состояния общества и власти. Они питаются другими источниками – надеждами, иллюзиями, возмущением или чувством гордости и коллективного единства. Такие установки устойчивы, поскольку исходят из внутренних побуждений, а не из знания. Поэтому самым большим кошмаром для рейтингов власти были монетизация льгот в 2004 г. и пенсионная реформа 2018 г., которые непосредственно коснулись миллионов людей советской закалки. И тот же народ пропускает мимо ушей важнейшие изменения в экономике и политическом устройстве.

Поэтому если кто-то заволновался, что великий русский народ развалился на миллионы эгоистичных индивидуумов, – курилка живее всех живых! Потому что из сознания нельзя, как с флешки, стереть одни представления и записать новые. И радикальная смена ценностей возможна только через поколения.

Мы часто возмущаемся, встречая человека с очевидно неверными и странными (с нашей точки зрения) взглядами. Ну как вообще можно верить в такую чушь? Ведь вся информация доступна! Наверное, он просто идиот, мерзавец или лукавый лжец. При этом мы исходим из того, что мировоззрение человека формируется на основе строго рациональных процессов: критическое осмысление всей доступной информации, объективное сравнение разных версий, вдумчивое и осознанное построение картины мира. На самом деле это большая редкость.

Мы формируемся в детстве благодаря социальному окружению и эмоциям. Мозг старается создать красивую и удобную картину, а навыков корректировать его работу в критическом ключе у человека ещё нет. Точнее, их нет и у многих взрослых, если они не научились их тренировать.

Историк Николай Власов отмечает, что человек по умолчанию ищет не опровержения, а подтверждения своих взглядов – так устроен наш мозг: «А поскольку информации в мире много, найти подтверждения чему угодно труда не составляет. Выбор «надёжных источников», которые предлагают нам готовые версии и решения, сильно зависит от уже имеющихся взглядов. В сутках 24 часа, и разбираться досконально во всём просто нет времени. Если у нас нет сильных стимулов менять свои взгляды, то мы не будем тратить ресурсы на поиск противоречащей им информации».

Если у вас заболела голова и вы много лет лечили её цитрамоном, то вряд ли вы будете искать новое лекарство. Если у вас на работе хороший коллектив, адекватный начальник и зарплата устраивает, вряд ли вы станете ежедневно шерстить сайты вакансий, отправлять резюме, бегать на собеседования. Точно так же мы не занимаемся постоянной критической переоценкой своих взглядов – это слишком ресурсозатратный процесс.

Государство же ведёт себя как настоящий двуглавый орёл. Та его голова, что надеется вечно находиться при власти, инфантилизм народа всячески поощряет. Её идеал – поддатый бюджетник, лежащий на диване перед телевизором. Но вторая голова, смеющая заикаться о росте ВВП и экономическом развитии, понимает, что диван с места не сдвинуть, пока его владелец не повзрослеет. То есть начнёт действовать в соответствии с собственными планами, а не ждать, пока ему вдруг повысят зарплату в три раза.

В бизнес идут одни старики

Перемены в менталитете нации никогда не происходят из-за желания великих личностей его изменить. Зато экономическая необходимость сдвигает с места самый тяжёлый камень.


РОССИЙСКОЕ здравоохранение очень гордится, что количество специалистов у нас «значительно превышает» показатели многих развитых стран. Совершенно не учитывается, что наш медик неважно обучен, а его работа страшно забюрократизирована. Если американскому врачу никто не указ (он сам делает УЗИ, принимает анализы и сразу трактует результаты, делает несложные хирургические операции), то в России на каждую процедуру – свой спец, у кабинетов бесконечные очереди, а на простую постановку диагноза уходит неделя. Но государство не решается всерьёз реформировать государственное здравоохранение, чтобы не утратить контроль.

По сведениям Минздрава, в России трудилось свыше 540 тыс. врачей и 1, 3 млн медицинских работников со средним профессиональным образованием. А если сложить вместе терапевтов, педиатров, хирургов, офтальмологов, лоров и других специалистов, то получится чуть более 300 тысяч. По всей видимости, такова административная надстройка здравоохранения.

Похожая чехарда в сфере образования, где ещё недавно, по официальной статистике, числилось около 6 млн занятых. При этом в 53 тыс. школ насчитывалось 1, 3 млн учителей, а в вузах – 340 тыс. преподавателей. Допустим, что с преподавателями колледжей и техникумов непосредственно передают знания молодёжи 2 млн человек. А кто остальные 4 миллиона? Вероятно, контролёры, методисты, чиновники всевозможных роно и комитетов по образованию, которые есть на федеральном, областном, городском, районном и муниципальном уровнях.

Это и есть «традиционные ценности» – в стране, где 10 лет практически не растёт экономика, более 30 млн человек сидят на шее у бюджета. И это вовсе не врачи и учителя, как нас пытается убедить власть. И даже не силовики, которых вряд ли больше 5 миллионов. Средний россиянин работает в ГУПе, который может мутировать в АО с полным или частичным присутствием государства. Но суть останется та же: не зарабатывать деньги и платить налоги, а получать зарплату из казны.

В то же время «всё течёт, всё меняется»: за два года 2, 7 млн россиян официально зарегистрировались как самозанятые и заработали более 525 млрд рублей. По прогнозам, к 2025 г. самозанятых будет около 9 миллионов. В пандемию даже махровым бюджетникам, привыкшим высиживать на работе с 9 до 18 часов, пришлось перейти на удалёнку. А удалёнка – это конкретные задачи. Их лучше сделать эффективно и заняться своими делами. Боссы всех мастей тоже стали замечать, что больше толку, если все работают по домам, а не изображают рвение в переполненном офисе.

Можно было бы предположить, что по старинке предпочитают трудиться люди пожилые, а прогрессивная молодёжь рулит на фрилансе. Ничего подобного! Наблюдается аномальное падение зарплат в старших возрастах, а у переобучения взрослых очень низкий уровень. В прошлом году лишь 2% от общего числа нанятых сотрудников были старше 40 лет. То есть наш госкапитализм предпочитает молодых и красивых, а пожилым чаще приходится крутиться и предпринимать что-то самим. И похоже, они неплохо справляются: ведь есть и хорошее образование, и опыт, и умение выживать в катаклизмы. А привычку рассчитывать на себя рынок воспитывает как никто.