Столица Восточной Сибири в зеркале культуры и искусства

Проект Игоря Альтера «КультПроСвет» — это программа, в которой доктора наук разных направлений, преимущественно из Байкальского Государственного университета, принимают участие в дискуссиях о самых животрепещущих проблемах нашего многоликого социума. В студии медиацентра БГУ уже записано тридцать таких программ. Участники этого выпуска «КультПроСвета» беседовали в феврале. Но тема — из вечно острых. В студии по приглашению Игоря Альтера искусствовед, доктор геолого-минералогических наук, профессор Раиса Лобацкая и культуролог, доктор исторических наук, профессор Владислав Есипов.

ИГОРЬ АЛЬТЕР: Каждый город, независимо от того, на каком расстоянии он находится от наших культурных центров — Москвы и Питера — в большей или меньшей степени облачен «в художественные доспехи». И наш Иркутск в этом плане — не исключение. Каким же мы его увидим, если взглянем на него через призму художественных ценностей? Как он выглядит в зеркале культуры и искусства?

РАИСА ЛОБАЦКАЯ: Если говорить о культуре и искусстве, то, в целом, для такого провинциального города, далекого от центра, Иркутск выглядит очень неплохо. У нас большое количество театров с оч Колледжам тесно в старых стенах ень неплохим репертуаром и составом актеров. В городе очень хорошие музеи, например, художественный музей нисколько не уступает другим музеям Сибири, Дальнего Востока. В чем-то даже может сравниваться и с музеями центральными. И всё-таки Иркутск — это вузовский город, а там, где вузы, так или иначе, естественно, развивается культура и искусство. Поэтому я на сегодняшний день не так пессимистична по части развития культуры.

И. А.: С одной стороны, хорошо, что мы придерживаемся каждый своего мнения. Количество театров, действительно, для такого города, как Иркутск, вполне достаточно. С репертуаром, вопрос спорный. Если говорить о каких-то серьёзных постановках, которые остались в памяти, в драмтеатре, например, я бы назвал «Поминальную молитву», вышла, если не ошибаюсь, в 1998 году.

Р. Л.: Но не так давно был новый спектакль по этой же самой пьесе. Мне понравился и второй вариант.

И. А.: Владислав Витальевич, Вы рассказывали интересные вещи о том, как сложилась, в принципе, судьба культурологии у нас, в Иркутске, за последнее десятилетие. Если можно, начните с открытия Восточного факультета в ИРНИТУ.

ВЛАДИСЛАВ ЕСИПОВ: Это было, на мой взгляд, очень интересное и знаковое событие. Начало 90-х, время такой эйфории, свободы. Стали открываться специальности, даже не профильные для вузов. Цель была понятна. Нужно было расширить сферу образовательную, потому что тогда менялся, насколько я помню, статус: институты стали превращаться в академии. А потом и в университеты. Там была определенная иерархия.

И. А.: Была педагогическая академия, потом педагогический университет.

В. Е.: Университет требовал, конечно, «универсума» в специальности. Когда исконно наш технический вуз, заслуженный, стал открывать гуманитарные направления и, в частности, возникла интересная идея — потому что мы же всё-таки «случайно» находимся на Востоке нашей страны — «а не открыть ли нам восточный факультет, с ориентацией на Китай, Японию, Корею и, вообще, на весь Восток». Тогда возник восточный факультет. Все-таки не профильная специальность, и перед руководством вуза встала проблема: а чем наполнять-то этот факультет? Потому что факультет — это специальность. А что в мире есть такого? Есть, конечно, экономика, поэтому там возникла кафедра экономики. Есть там языки, естественно, восточные. Поэтому там возникла кафедра восточных языков. А что ещё? Юриспруденция. Возникли юристы. И не обошлись здесь без культуры. А как без неё? Самое главное — восточная культура. Тогда появились на факультете дизайнеры «общего дизайна». Потом появились искусствоведы, которых представляю и я в некоторой степени. Также были художники. Восточный факультет, вполне себе развивался, благоденствовал. О специальности «Культурология» хочется особо сказать. Очень интересная специальность, которой раньше и в помине не было. Дизайнеры и искусствоведы были всегда, а культурологи — нечто новое. Логика этой специальности понятна. Когда общественные дисциплины, которые много десятилетий у нас были, вы, наверное, их помните: «история КПСС», «марксистко-ленинская философия», «политэкономика» — морально устарели, мягко говоря, в начале 90‑х, их надо было чем-то заменить. Надо отдать должное нашему на тот момент ректору Сергею Борисовичу Леонову. Он вызвал Коноплева Анатолия Васильевича, такого обществоведа заслуженного, и сказал: «Толя, надо какую-то кафедру придумать, которая была бы не политической, а что-то связанное с культурой. Организуйте». И Анатолий Васильевич ответил: «Давайте будет кафедра искусства (или культуры?). «. Организовать-то организовали, а кто будет преподавать? Моя матушка тоже работала в Политехе на кафедре «истории КПСС». И Анатолий Васильевич ей говорит: «Валя, у тебя же сын понимает в искусстве? Давай-ка мне его». Я прихожу, и он говорит, мол, можешь что-нибудь по искусству. Я ответил, что могу, и, он сразу: «Давай, читай». И тогда я начал работать на его кафедре, читал «историю искусства», хотя называлось, может быть и по-другому.

И. А.: С тех пор пошло проседание образования?

В. Е.: «Проседание» — это вопрос отдельный. Так вот, тогда возникла общественная дисциплина, её стали преподавать для всех студентов всех ВУЗов России.

И. А.: Я хочу уточнить, все началось «снизу» и пошло «наверх»?

В. Е.: Это была инициатива Леонова.

Р. Л.: Вообще, это зависело, как раз от личности, от личности ректора. Сергей Борисович был человеком широких взглядов, и он понимал, что назваться университетом мало. Университет состоит из 3 составляющих: образование, наука и культура. И все эти составляющие должны слиться в один флакон, только тогда мы получим университет.

В. Е.: Потом объявили, что есть такая специальность «культуролог». И на международном факультете, который находился в бывшей школе Леонова, была организована кафедра культурологии. Что они из себя представляли, специалисты «культурологи», вопрос очень сложный.

И. А.: Более-менее понятно.

В. Е.: Вам так кажется, дорогой мой. А я, когда пришел на первый курс к девочкам, милым таким, выпускницам школ, ещё почти детям, они смотрели на меня наивными глазами и спрашивали: «А где мы будем работать, Владислав Витальевич? Что мы будем делать?». Так как раньше такой специальности не было. А я им отвечал, что они будут работать в сфере культуры. В государственных учреждениях, в музеях и галереях.

И. А.: Эта сказка благополучно закончилась. А как быстро?

В. Е.: Не быстро, потому что специальность была закрыта в 2010-е годы. Ну как закрыта, сократили бюджетные места. А померла сама.

И. А.: Этого достаточно, чтобы наступил антракт вечный. Это судьба культурологии. Раиса Моисеевна, согласитесь ли Вы со мной, если я скажу, что подлинная культура нашего Иркутска как образец и витрина сохранилась лучше всего в нашем художественном музее? У Натальи Сысоевой.

Р. Л.: Сложно поспорить. Музей мы помним при Фатьянове. Когда он ездил по стране, по коллекционерам, уговаривал их передать какие-то коллекции. И это туда пришло. Музей сейчас совершенно уникальный. На очень высоком уровне. При Елене Станиславовне Зубрий все это продолжалось. Музей, ведь это такая организация, она как айсберг. «Верхушечку» мы видим: выставки, активная деятельность. А «внизу» — огромная работа искусствоведов, музея, работа по систематизации громадной коллекции. Мы этого не видим, но, когда пришла 5 лет назад Наталья Сергеевна Сысоева, «верхушечка» засияла. Потому что стало огромное количество вернисажей открываться, выставки, одна за другой. Причем очень крупные, вровень, буквально, с выставками центральных музеев. Одна из экспозиций называлась «Город во времени» — по количеству экспонатов, и по качеству, и по оригинальности подачи не имеет себе равных. Грандиозная выставка. В этом году, совсем недавно, она получила продолжение — «Судьба моя Сибирь»… Плюс в январе прошла выставка, посвященная художественным связям России-Монголии. Мы можем гордиться иркутскими художниками. Мало в каком городе такая мощная организация, как «Региональное отделение союза художников». Кстати, Наталья Сергеевна и возглавляет эту организацию.

И. А.: «Ночи в музеях»… А что, дня маловато?

Р. Л.: Музейная ночь — это привлекательное событие, которое, во-первых, притягивает молодежь. Она же любит по ночам тусоваться. И хорошо, если культурно, в музее. Это, конечно, шутка. Люди почему-то очень любят ходить в такое время. Это ведь не только у нас. Ночь в музеях — общемировое событие. А молодым людям, как выяснилось, достаточно только один раз прийти в музей, как он их цепляет, становится привлекательным. Это с неба не падает, это нужно воспитывать.

В. Е.: Вы знаете, так уж случилось в моей жизни, что я — собиратель. Я люблю собирать. В том числе книги по искусству. У меня огромное собрание альбомов. Я с этого и начал в своей жизни. Наталья Сергеевна издает альбомы, причем часто и много… У тебя стоит книжка, ты достаешь её и — оказываешься в музее. Как говорит молодежь, «респект» ей за это. Потому что выставки закончиваются, а альбомы остаются.

И. А.: У нас в регионе насчитывается 13–14 творческих союзов, одних только писательских союзов 4. Раньше, когда был 1 — «писательская стенка». Он был больше, чем волгоградская писательская организация. В Иркутске было 62 человека, очень много по тем временам. Выходила Жени Суворова книжка, все её ждали. Алика Гурулева, Толи Кобенкова. Тоже все ждали. Сейчас писательские союзы разбежались по отдельным квартирам, и никто не знает, какие книжки издают, что и где выходит. Более того, у нас была очень мощная структура книгоиздательская — Восточно-Сибирское книжное издательство, которое благополучно приказало долго жить, аж в 2000 году.

Р. Л.: Хочу сказать в защиту популяризации изданий, в том числе, наших. У нас, конечно, 4 союза, нет такой мощной издательской базы, как будто бы. Но книги все равно пишут и издают. Библиотека Молчанова-Сибирского подхватила эту ситуацию, и — который год — проходит мощное событие «КнигаМарт»: целую неделю идут лекции, выставляются книги, идут презентации. Это событие очень люблю, потому что оно, буквально, насыщает нас на год. Этого маловато, конечно.

И. А.: Когда я говорю о культуре, в моем представлении это такой слой, который никогда не должен исчезать. Она должна быть заметна не 24, а 26 часов в сутки. Почему к культуре стали относиться не так, как (субъективно скажу) надо было бы… Хотя бы потому что наш город — величайших литературных традиций (Вампилов, Распутин), музыкальных традиций (Мацуев).

Р. Л. Я думаю, что значительное влияние оказывает время. Сейчас мы даже не можем себе представить Московский, например, политех, где с большой трибуны поэты выступали каждую неделю, и стекались туда сотни людей. На площади Маяковского и т.д.

И. А.: Вы имеете ввиду политех времен Вознесенского, Ахмадулиной?

Р. Л.: Конечно, это же другое время, это невозможно.

В. Е.: Причем ушло, как мы заметили, достаточно давно. Все при социализме ушло, не то что при новом порядке.

И. А.: А почему мы не зацепили оттуда то хорошее, это же было классно? Почему не осталось этого хотя бы в какой-то иной форме?

Р. Л.: Востребованности нет. Время изменилось. Стилистика взаимоотношений государства с нами, с людьми.

И. А.: «Но времена же не выбирают, В них живут и умирают» (стихотворение Александра Кушнера).

Р. Л.: Именно так. К сожалению, культура умирает, потому что бизнес культуру — в большом понимании — не востребовал. И остается она мелким вкраплением. Культуре очень сложно выдержать конкуренцию на рынке.

В. Е.: …На мусорке, представьте себе, я нередко нахожу книги…

И. А.: Интересные у Вас ассоциации с культурой города.

В. Е.: Смотрю стоят пачечки с вазочкой книг. Выбрасывают. Естественно, я мусор выбрасываю, а книги хватаю… Иногда они лежат в баках, что меня ещё сильнее удивляет. О чем это говорит? Конечно, о действительно удивительном современном феномене: о смерти книги.

И. А.: У нас, в самой читающей стране мира.

В. Е.: Только вы уточните, самой читающей В ПРОШЛОМ стране мира, теперь-то страна не читает.

Р. Л.: Почему же? На электронных носителях читают. Я задаю каждый год своим студентам первого курса, когда я с ними встречаюсь, один и тот же вопрос: «Поднимите руки, кто вообще читает художественную литературу?». Раньше поднималось там 33–35 рук. Сейчас 90%.

И. А.: Так поднять-то несложно.

Р. Л.: Я спрашиваю: «Кто читает конкретно какую-нибудь художественную книгу сегодня?». Поднимают руку примерно 60% аудитории, а дальше я спрашиваю, что они читают. У меня полный восторг, потому что они читают классную совершенно литературу. Тут я горжусь.

В. Е.: У меня другие студенты, которых я спрашиваю: «Вы это читали?». Например, Булгакова. Они говорят: «Нет».

Р. Л.: Они читают другую литературу сейчас. Не худшую, чем Булгаков.

И. А.: Не так давно я оказался в одной организации: там молодёжь 22–27 лет. Я спросил две вещи: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром, Москва спаленная пожаром, Французу отдана?...» и «Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог…». Я спросил, кто автор и как называется. Из восьми человек никто не ответил…

В. Е.: Но невольно хочется сказать, мы же этого хотели, мы к этому стремились, мы к этому шли. Вспомните 90-е, вспомните кризис нашего мира. Казалось, что вот приходит новый мир, который был там, за бугром, за железным занавесом. Вот и он. Вы, как изучавшие марксистско-ленинскую философию и политэкономию, должны понимать, что тот мир жесток. Там другие законы.

И. А.: Я не уверен, что «их» мир к нам пришел не в искаженной форме. Точно не один в один.

Р. Л.: Друзья, мы говорим о культуре. Вспомните, что каждое поколение всегда вступало в противоречие с предыдущим. И со времен фараонов.

И. А.: Остается проблема отцов и детей.

Р. Л.: Это же не проблема конкретно отцов и детей, хотя и она тоже. Это проблема поколений и изменений, которые неизбежны. Сегодня что-то принимают плохо, а завтра это уже становится рутиной, а послезавтра — классикой. Плохо это или хорошо — это совершенно другие категории. Это неизбежно, это естественно. Вячеслав Витальевич, вспомните, пожалуйста, начало 20 века в искусстве, когда спорили вообще по самым невероятным вещам. Отрицали. Были передвижники в России. А тут появились молодые люди, которые проповедовали другие идеи. И в пику им создали другое сообщество «Мир искусства». И все кричали, что это упадок культуры, и вообще, проседание всего. А сегодня мы вспоминаем «Мир искусства» с восторгом и благодарностью. С гораздо большим восторгом, чем передвижников. И так каждое поколение. Только что Игорь Григорьевич говорил о том, как спрашивал про автора строчек «Мой дядя самых честных правил…», и ему ответили, что никто не знает. А если бы ребята процитировали кого-то из тех, что читают они? Вы бы не ответили.

И. А.: Не ответил бы.

Р. Л.: Потому что это уже другое поколение, они нисколько не хуже. Я пытаюсь читать ту литературу, которую у меня читает внук. И я с большим удовольствием вижу, что все эти иносказательные вещи, которые я там читаю, не менее глубоки, чем классическая литература, к которой я обращалась в его возрасте.

И. А.: А почему сейчас сокращаются часы по преподаванию дисциплин гуманитарного направления?

Р. Л.: Общая установка такая. Каждый специалист должен быть практико-ориентированным. Поэтому увеличивается количество лабораторных практических занятий, например, в техническом вузе.

И. А.: По каким критериям мы сегодня определяем качество продукции культуры и искусства? Не завышены ли положительные оценки? За удовлетворительные кино, пьесы, спектакли, книги, концерты мы ставим 4, а хорошую оценку у нас подменяют отличной. Откуда такая снисходительность? Когда я учился в школе пьедестал под названием «наше все» занимал один человек. Звали его Александр Сергеевич Пушкин. Сейчас наших всех с этими же эпитетами «великий» хоть пруд пруди: начиная от Аллы Борисовны. Не потому ли обмелели наши реки культуры? Не по этой же причине появилось словосочетание «проседает образование», синонимом которого является, на мой взгляд, банальное отсутствие требовательности?

Р. Л.: Соглашусь.

В. Е.: Я тоже соглашусь. Но возникает вопрос: «А почему мы снисходительны?»… Раньше этот механизм отбора чего угодно — был. Все должно было проходить отбор, контроль, некие рецензии и цензуру, которую мы теперь ругаем. Иногда она, конечно, была действительно пристрастной и очень идеологичной… Теперь, конечно, такой отбор: популярен, интересен, актуален — и тебя читают.

Р. Л.: Теперь голосует читатель.

И. А.: А уровень читателя в массе своей не самый изысканный. Если говорить о вкусах.

В. Е.: Он всегда был таким. Хотя, вспоминая свою молодость, мы читали в экспедиции, тогда я был археологом. Мы читали вслух книги, один читает, потом второй и так далее. Купили Ремарка, и читали в палатке вечером по фрагменту.

Р. Л.: Читает молодёжь очень неплохую литературу. Никуда не делись прекрасные писатели, которые и у нас здесь.

И. А.: Кто в какой среде обитает, тот настолько и вооружен художественными доспехами. Я больше согласен с Владиславом Витальевичем, что мало мы читаем в массе своей. Если ещё человека спросишь, какую книгу он прочел, он скажет, но большинство придумает, чтобы казаться на высоте. А если спросишь: «Какую книгу ты в последний раз купил?», то ответят, что сейчас такой возможности нет. Не все, но многие скажут, потому что книги приобрести сейчас дорого.

Р. Л.: У них сейчас все в мобильниках.

В. Е.: А Вы туда заглядывали?

Р. Л.: На моем занятии они их не открывают…

Полная видеоверсия программы доступна на онлайн-канале Байкальского государственного университета.