В очередную годовщину августовского путча, ускорившего распад СССР, этот вопрос обсуждается всеми подряд. И хотя прошло 30 с лишним лет, эмоции бьют ключом. В одном углу ринга спорщики уверены, будто в голове короля партийной номенклатуры, всю жизнь прожившего в мире спецпропусков и спецдач, непостижимым образом сформировались демократические убеждения и он сознательно повёл страну в капитализм. А потом спелся с американцами и по их заданию развалил великую державу.

В другом углу полагают, что Горбачёв вёл страну к свету и всё делал правильно, но народ оказался его недостоин и всё развалил. Увы, оба эти полюса по-детски наивны. По-настоящему крупные перемены не достигаются целенаправленными усилиями великих реформаторов, у промышленных революций нет автора. Они порождены последствиями шагов миллионов людей, предпринимаемых для достижения совершенно других целей.

Дефицит добра

Звучит даже такой вопрос: а почему нельзя было всё оставить как раньше, до 1985 года? Ведь всё же было хорошо: жили мирно, в достатке, не было ни коррупции, ни серийных убийц, зато квартиры давали бесплатно, врачам не нужно было платить, а батон стоил 13 копеек. Но это картинка классической мелодрамы, в которой не сразу выясняется, что оба супруга имеют связь на стороне. Советский Союз тоже вёл двойную жизнь, про которую не рассказывали по телевизору и которая не могла не выйти наружу.

Когда в 1987 г. разрешили кооперативы, рынки уже на следующий день оказались завалены джинсами-варёнками, штанами-бананами, лосинами, пуховиками-дутиками и снегоступами кустарного производства, хотя открытие фабрики – дело хлопотное и долгосрочное, одни бумаги по полгода собирать. Однако сотни производств давно полулегально работали «налево», «в третью смену».

При средней зарплате в 180 рублей советскому человеку было бы непросто купить автомобиль «жигули» за 9 тысяч. Однако на них записывались в очередь – народ ещё и доплачивал, чтобы получить «красавицу» побыстрее, потому что у половины страны имелись «нетрудовые доходы», «халтуры» или «шабашки». И это без учёта банального воровства через метровые дыры в заборах.

Это всё есть в наших любимых советских фильмах. Герой Леонида Куравлёва в фильме «Афоня» – сантехник новой волны. В «Калине красной», «Вокзале для двоих» и «Бриллиантовой руке», пусть и сатирически, показан деловой народ, который готов и к разврату, и к переходу в капитализм. Потребительская психология уже всерьёз проступает в рязановском «Гараже», а с виду легкомысленный «Служебный роман», где на работу ходят, чтобы высиживать зарплату, флиртовать и спекулировать ширпотребом, исподволь показывает несоответствие экономической системы и устремлений людей.

Люди постарше помнят, как загремели в 1980-е годы коррупционные дела: гастроном №1, Главмосторг, «хлопковое дело». Покатились с высоких постов Щёлоков, Медунов, Рашидов, а из уст храбрых следователей Гдляна и Иванова страна узнала, что в братских республиках Средней Азии во главе райкомов стоят классические басмачи, использующие рабский труд и подносящие начальству бюсты из чистого золота. Но главный месседж Гдляна и Иванова таков: мафиозная структура существовала всегда – в 1970-е, 1960-е и даже 1950‑е годы. Равно как прецедент гастронома №1 не имеет никакого отношения к перестройке – система сложилась за много лет до. По не менее громкому делу фирмы «Океан» бригада следователей КГБ начала работу в 1978 году.

1990-е годы называют «лихими»: дескать, вся атмосфера была пропитана рэкетом оперившихся кооперативов. Тогда, мол, и расцвели у нас бандитские бригады. Расскажите это жителям Казани, где с 1976 г. по улицам устраивала «пробеги» группировка «Тяп-Ляп», калеча всех встречных. 31 августа 1978 г. толпа «тяпляповцев», вооружённых обрезами и металлическими прутьями, прошлась по Новотатарской слободе, оставляя за собой искалеченных людей, выбитые стёкла и подожжённые машины. Итог пробега – двое убитых и несколько десятков раненых, которые уверенно заявляли милиции, что не имеют претензий к бандитам. И дело тут не только в «казанском феномене»: молодёжь «закаляла» друг друга велосипедными цепями и в Ижевске, и в Воронеже.

«Братских народов союз вековой» тоже оказался частью двойной жизни империи. Как только центр ослаб, с окраин потянулись миллионы беженцев. Азербайджанцы убивали армян, абхазы – грузин, а «русские братья» оказались лишними практически во всех национальных республиках. В Таджикистане в 1989 г. проживало около 400 тыс. русских, к 2000 г. осталось 68 тысяч. «Не покупай квартиру у Маши, всё равно будет наша» – писалось на заборах по всему бывшему Союзу.

Неспешное течение жизни в застойные годы выстилает морок, будто так могло продолжаться вечно. Однако необходимость реформировать экономику появилась уже в середине 1960-х, но косыгинскую оттепель свернули после открытия тюменской нефти. Ведь появилась возможность содержать сателлитов и поддерживать стабильные цены, не порождая независимый бизнес и ни с кем не делясь властью.

В середине 1980-х треть бюджета улетала на поддержание цен на продовольствие, в пачке масла было 72% дотаций. В относительно свободной продаже находилось лишь 11% товаров народного потребления. А телевизоры, утюги и даже бритвенные лезвия нужно было «доставать». Политбюро снова нужно было что-то изобретать. Легко сказать!

Трудно быть Горби

Михаил Горбачёв был прагматичным гибким политиком – другого на посту генсека и быть не могло. Он и близко не демократ. Демократию вообще никто осознанно не строит. Это компромисс, способ организоваться так, чтобы различные группы интересов друг друга не уничтожили, когда ни одна не может победить силой. А иногда свои интересы даже проще защищать в условиях широкой политической и экономической конкуренции. Для Горбачёва демократизация идеально удовлетворяла двум главным целям.

Прежде всего советская экономика не могла больше на равных тянуть гонку вооружений с Западом: требовались «разрядка», сокращение вооружений и военных расходов. Добиться этого куда проще в образе реформатора демократического толка, с чем Горбачёв успешно справился – стал самым популярным русским в мире, сделавшим его безопасным. Выведя войска из Афганистана и «отпустив» страны советского блока, он существенно разгрузил бюджет и получил щедрые западные кредиты: внешний долг СССР при нём вырос в десятки раз.

Второй проблемой оставалась личная власть Горбачёва. Ведь политбюро могло его просто снять голосованием на съезде КПСС. Отличный способ выйти из-под партийного контроля давали свободные выборы, на которых популярный миротворец и стал президентом СССР. А дальше ему уже никакое политбюро не указ. И эту сложнейшую задачу Горбачёв решил удачно: впервые провёл свободные парламентские выборы, дал реальные полномочия 1‑му Съезду народных депутатов Верховного Совета СССР и даже вернул из ссылки его главную звезду – академика Андрея Сахарова. Понятно, не только от душевной широты: парламентские выборы стали ледоколом президентских.

Остальные проблемы для Горбачёва были уже не столь важными. Он считал, что нужно реформировать социализм: создать класс мелких собственников и дать больше мотивации руководителям крупных государственных заводов. При этом коммунист Горбачёв боялся широкой приватизации и свободных цен, примерно как Александр II – отмены крепостного права. Он был гораздо смелее в своих экспериментах с демократией, чем с экономикой, полагая, что отменить гласность проще, чем перейти к рынку.

«Крепкий хозяйственник» премьер Николай Рыжков провёл в 1987–1988 гг. реформу государственных предприятий. Декларировался отказ от административного характера социализма: пусть директора предприятий сами формируют план, определяют, что производить и в каком количестве. Заодно им придётся приобретать необходимые сырьё и материалы и сводить дебет с кредитом. Но «красные директора» слишком привыкли к госзаказу, при котором государство полностью обеспечивает их ресурсами. А многие из них и не мечтали производить пользующуюся спросом продукцию.

Полноценного перехода к договорным (то есть свободным) ценам тоже не получилось. Власти опасались, что это спровоцирует инфляцию, а дешёвые продукты вроде мела, гречки или резиновых сапог вовсе никто не захочет делать. На бритвенных лезвиях по 20 копеек за 5 штук разве разбогатеешь? Чтобы народ не взвыл от роста цен и чтобы ему было чем бриться, центр вынужден был сохранить госзаказ на слишком многие категории товаров. Соответственно, и их дефицит от повышения самостоятельности предприятий никуда не исчез.

Зато Закон «О кооперации» стал для «красных директоров» настоящим подарком. Де-юре кооперативы не были аналогом частной акционерной компании – ими владели трудовые коллективы. Зато через них можно было прекрасно доить собственное предприятие, превращая государственные деньги в частные. Можно было заказать кооперативу на своём заводе какие-нибудь работы, которые реально делали те же заводские работяги за зарплату. Можно было продавать через кооперативы наиболее интересные виды продукции по рыночным ценам. А ещё недавно это была уголовно наказуемая спекуляция.

Стабильных налогов не существовало. Чиновники спускали на предприятия вечно меняющиеся нормативы распределения прибыли. Могли 30% забрать, а могли и 95%. Естественно, директорам предприятий стало выгодно заносить своим кураторам долю от кооперативной деятельности. Тем более что чаще всего они годами вместе ходили в баню.

В итоге с эффективностью экономики стало едва ли не хуже, чем при Брежневе. При этом рекордные деньги вбивались в капитальное строительство и закупку новых станков – считалось, что это само по себе улучшит производство без учёта интересов непосредственных участников. Закрыть бреши попытались наиболее идиотским способом – включили печатный станок. Если бы цены отпустили уже тогда, возникла бы обычная инфляция, а при фиксированных ценах она была «скрытой»: пустые полки в государственных магазинах, а на рынках всё в десять раз дороже. Вот где причины, по которым гайдаровские реформы два года спустя станут «шоковыми».

Выхода нет

Горбачёв, может, и рад был бы вслед за неудачными экспериментами Рыжкова перейти к более эффективными рыночным реформам. Во всяком случае он заказал экономистам Григорию Явлинскому и Станиславу Шаталину программу «500 дней», осуществить которую так и не решился. И неудивительно. Уже после распада Союза меры «правительства камикадзе» Егора Гайдара и Анатолия Чубайса во многом повторяли «500 дней» – и реформаторов до сих пор не слишком любят в народе.

Но Горбачёв осторожничал не только из-за риска потерять рейтинг. К 1990 г. для серьёзных реформ практически закрылось окно политических возможностей, поскольку начался «парад суверенитетов». Демократизация ведь не только сделала Горбачёва независимым от политбюро, но и ослабила влияние центра на регионы. Более того, центр проморгал точку невозврата, а к 1990-му республики одной ногой были уже вне Союза. Как бы они выполняли предписания Москвы, если некоторые из них даже налоги центру не платят? Исполнять реформу в границах одной РСФСР? Так это окончательно добьёт империю. К тому же у России вскоре появится свой президент – враждебный Горбачёву Борис Ельцин. Советский лидер психует и вместо рыночной реформы даёт ход антирыночной.

В 21 час 22 января 1991 г. в программе «Время» было объявлено, что в целях борьбы с фальшивыми рублями, якобы завозимыми в СССР из-за рубежа, нетрудовыми доходами и средствами спекулянтов в полночь того же вечера прекращают хождение 50- и 100-рублёвые банкноты образца 1961 года. Обменять их на новые или более мелкие купюры можно будет лишь в течение трёх дней. И не более тысячи рублей на человека. Снятие наличных со счетов в сберегательных кассах ограничивалось 500 рублями в месяц (на последних страницах паспортов делались отметки). После объявления в крупных городах даже телефонное сообщение отключили: вдруг народ скоординируется, устроит протест или хотя бы начнёт сообща искать лазейки по обмену средств.

Самые расторопные умудрились за оставшиеся до полуночи три часа разменять деньги в кассах метро или у таксистов. Вокзалы стали Сезамом для самых находчивых: здесь ещё работали почтовые отделения, чтобы отправить самому себе перевод, а в кассах продавались билеты, которые можно было потом сдать с минимальными потерями.

Власти хотели, конечно, стабилизировать финансы. А получился удар по накоплениям граждан, не суливший экономике долгосрочных выгод, которые давало бы, например, введение свободных цен. В последнем случае можно было бы надеяться на постепенный переход к рынку, устранение товарного дефицита и рост доходов населения. Действия Павлова привели лишь к сокращению денежной массы на 14 млрд рублей ценой подрыва доверия населения к любым преобразованиям властей. Все 1990‑е любой благоразумный человек будет держать накопления в валюте.

Тот же Павлов введёт ещё и 5%-ный налог с продаж, вынуждавший частный бизнес уходить в тень – ведь в большинстве успешных стран налог взимают с прибыли. И снова целью власти было поддержание советской распределительной системы, а не переход к рынку. Стоит ли удивляться, что осенью 1991 г. никто не защищает распадающийся СССР.

Лидеры союзных республик не собирались специально его разваливать. Как и Горбачёв, они тоже были прагматичными политиками, понимавшими, что Союз после путча – просто чердак в доме, покинутый всеми из-за аварийного состояния. К примеру, грядёт зима, а Белоруссия из-за распада хозяйственных связей находится на грани топливной катастрофы. С кем белорусскому лидеру Станиславу Шушкевичу договариваться, если Горбачёв уже такие вопросы не решает? Получается, только с Борисом Ельциным.

8 декабря президенты Украины, Белоруссии и России подписывают соглашение о создании Содружества Независимых Государств (СНГ), где констатируется исчезновение СССР как «субъекта международного права и геополитической реальности». Содружество – это калька с англосаксонского Содружества Наций, где Лондон не имеет никакой власти вмешиваться в дела Канады или Австралии. Украина тоже категорически отказывается говорить о каком-либо союзе с центром в Москве. И Ельцин не спорит. Его цель – сделать Россию правопреемницей СССР и войти в цивилизованный мир во главе великой державы, а не заварить с ядерной Украиной вторую Югославию.

В охотничьей усадьбе «Вискули» в Беловежской Пуще, где оформился распад империи, не оказалось ни одного ксерокса, и этот факт сторонники реставрации СССР вспоминают уже 30 лет: документы на подпись копировали, пропуская через факс. Мол, даже бумага едва стерпела такое кощунство. Горбачёв сдался 25 декабря – подписал отречение, передал ядерный чемоданчик.

Мы пойдём другим путём

Часто спрашивают, почему Советскому Союзу при Горбачёве было не пойти китайским путём? Ведь исходные позиции были похожи: например, огромный неконкурентоспособный госсектор. Но это только на первый взгляд. Грандиозный рост экономики Китая базировался на переезде миллионов крестьян в города, где они работали на заводах за миску риса по 12–14 часов. Бизнес получал суперприбыли, поскольку на начальном этапе не требовалось крупных вложений в оборудование, и мог инвестировать в более современные производства. Россия получила схожий эффект от исхода крестьян в города во время индустриализации 1930-х. Но русская деревня перестала быть источником рабочих рук ещё в 1970-е. Да и уровень жизни в СССР был значительно выше китайского, никто не собирался надрываться за еду.

При внимательном рассмотрении можно найти ещё десятки отличий России от Китая. Например, в Поднебесной к 1995 г. (через 17 лет после начала реформ) более 40% предприятий были убыточными и дотировались из бюджета. В реальности эти заводики в провинции, конечно, обслуживали частников за взятки партийным боссам – это называлось «прикрыться красной шапочкой». Эта система стала локомотивом «китайского чуда»: она позволяла предприимчивым заработать стартовый капитал на одних только связях. А в советской глубинке просто не было ни государственных заводиков по пошиву пуховиков, ни дармовой рабочей силы.

Точно так же наша модернизация не могла пойти так, как в Восточной Европе. Даже когда российский реформатор Гайдар делал ровно то же, что и его польский коллега Лешек Бальцерович, результаты выходили разные. Мода на экономистов приходит в СССР слишком поздно, а в Восточной Европе дискуссии о путях модернизации велись с начала 1980-х. В отличие от поляков или чехов мы не хотим «встраиваться» в европейскую экономику. Бытует мнение, что мы – богатейшая держава, ровня Америке, и просто у нас сейчас небольшие проблемы. Поэтому надо провести в стране косметический ремонт, «перестроиться» и зажить ещё богаче американцев, поскольку у нас «всё есть»: и нефть, и газ, и лес.

Что модернизация обычно занимает десятилетия, все авгуры помалкивают. А у СССР была масса «отягчающих обстоятельств» по сравнению с той же Польшей. Например, у нас огромная оборонка, предприятия которой практически невозможно передать в частные руки. У поляков уже имелись частное сельское хозяйство, независимый фермер, а Союзу не хватало слоя предпринимателей в розничной торговле, в мелком бизнесе. Даже накопления простых тружеников убила «павловская» реформа. Если же в стране нет купечества, то некому выкупать госсобственность, а рынок приводит не к снижению цен за счёт конкуренции, а к их быстрому росту. Кроме того, экономика СССР валилась на фоне низких нефтяных цен: в 1990 г. был спад на 2%, в 1991-м – уже на 9% ВВП. Проводить структурные реформы, конечно, намного комфортнее при стабильной экономике.

К примеру, венгерским предприятиям гораздо проще найти инвестиции, чем российским. Куда скорее вложится иностранец – в предприятие на озере Балатон в 50 км от австрийской границы или в завод у нас на Урале? Где вернее случится реванш коммунистов – в Будапеште, исторически связанном с Веной, Миланом и Мюнхеном, или в Москве, где толпы разорённых пенсионеров требуют вернуть хлеб по 13 копеек? Как выразился экономист Александр Аузан, доверие людей друг к другу – важнейшее условие модернизации. Чтобы банковский процент по кредитам был приемлем, а общество не теряло из вида собственное будущее, необходим социальный капитал. Но оказалось, что поменять экономические правила не значит изменить страну.

Михаил Горбачёв, к его чести, никогда не отрицал, что несёт ответственность за распад СССР. Он хотел его сохранить и преобразовать, но не справился с управлением.

От традиции к модерну

Парадокс: современная наука даёт совсем иное представление о развитии цивилизации, чем школьные учебники. Самые большие отличия – в оценке роли личности, указов и битв. Какой великий ум породил голландское экономическое чудо в XVII веке или превратил Англию в промышленную державу?


ДЛЯ ПЕРЕМЕН должен сложиться комплекс обстоятельств. Левантийская торговля, барыши от крестовых походов и независимость городов на фоне борьбы гвельфов и гибеллинов «сделали» эпоху Возрождения в Северной Италии. Но её запала не хватило на создание национального государства. Этого добилась Франция при Ришелье: большая армия, большой бюджет, разветвлённая налоговая система. Но и этого не хватило для промышленной революции, пока соответствующий комплекс обстоятельств не сложился в Англии: гарантии прав собственности, техническая революция, заокеанская торговля.

Как сформулировал Роберт Лахман, все долгосрочные изменения оказались неожиданными, агенты этих изменений были «капиталистами поневоле». Флоренция проиграла Генуе и Венеции борьбу за средиземноморскую торговлю, но ещё круче поднялась на папских финансах, которые поначалу выглядели второсортным делом. Вопреки Марксу, развитые страны не могут показывать отстающим картину их будущего. Хотя бы потому, что специализируются на производстве разных товаров. Металлургический комбинат не может показать будущее швейной мастерской. Как отмечал Джонатан Тилли, встав на определённый путь развития, страна может впоследствии устремиться в погоню за лидерами, но не может начать с чистого листа. Веками складывавшиеся правила игры будут тормозить развитие до тех пор, пока не удастся избавиться от старых неэффективных институтов. В этом смысле нет ни буржуазных, ни социалистических революций, а есть лишь ломка стереотипов на пути от традиции к модерну, который витиеват и опасен. Как сказал Самуэль Хантингтон, «модернизированность порождает стабильность, но сам процесс модернизации нестабилен». И царская Россия, и СССР – лишь немногие из его жертв.

Читайте также: Умер Михаил Горбачев