Население России никогда не было таким чёрным ящиком, как сегодня. Социологи явно в растерянности, пытаясь объяснить, кто такой «средний россиянин», какие у него приоритеты и как он отреагирует на очередной катаклизм. Вроде бы большинство поддерживает специальную военную операцию, патриотические мотивы у него в крови, но на площадях не слышно «Вставай, страна огромная…». Наоборот, власть из последних сил старается показать, что на уровне потребления и привычек ничего не изменится: всё заместим, всё перевыпустим, всё преодолеем. Всеобщей мобилизации, скорее всего, не будет, а Турция и Египет по системе «всё включено» никуда из нашей жизни не исчезнут. И очень похоже, что именно поддержание стабильности обеспечивает сегодня высокий уровень лояльности внешнеполитическим амбициям Кремля. В конце концов, власть для народа такой же чёрный ящик, как и народ для неё.
Угадай мелодию
Власть хорошо выучила урок 30-летней давности, когда три четверти страны на референдуме в марте 1991 г. сказали «да» сохранению СССР. А когда спустя несколько месяцев Союз развалился, защищать его не вышел буквально никто. Хотя советскую империю с ностальгией вспоминают по сей день.
В декабре 1995 г. рейтинг президента Бориса Ельцина составлял 6%. А через полгода он пошёл на второй срок, выиграв выборы с 53% голосов. Премьер-министра Владимира Путина осенью 1999 г. узнавало 2–3% населения, а весной он победил на президентских выборах в первом туре.
Если иностранец попытается разобраться, каковы религиозные взгляды россиян, он, мягко говоря, запутается. По данным одних исследований, до 80% граждан России считают себя православными христианами. В то же время рождественские богослужения посещает в среднем 2, 5 млн россиян, то есть менее 2% населения. Эта цифра стабильна на протяжении многих лет и не меняется по мере открытия новых церквей. Даже на Пасху дорога приводит в храм 4, 5 млн верующих при 146-миллионном населении. В Страстную субботу, вершину Великого поста, рестораны, стадионы и общественные бани полны, как в самый обычный день. Более трети граждан признаются социологам, что никогда не посещают церкви, более половины делают это не чаще одного раза в год. По словам руководителя отдела социально-политических исследований «Левада-центра»* Бориса Дубина, 60% православных не относят себя к религиозным людям: менее 40% из них уверены в существовании Бога. А около 30% полагают, что Бога вообще нет. В 2012 г. исследовательская служба «Среда» и фонд «Общественное мнение» выяснили, что четверть верующих в Бога не исповедуют какую-то конкретную религию.
Даже специалистам мало понятно, что у людей в головах, а результаты социологических исследований противоречат друг другу даже при сносной репрезентативности. Если респондент искренне высказал своё мнение по какому-то вопросу, оно может через неделю измениться под воздействием «вновь открывшихся обстоятельств». Непонятно даже, какой общественный запрос доминирует: на стабильность или на изменения. Социологи пытались всё упростить: дескать, фрондирует креативный класс в городах, а «глубинный народ» в провинции сладко дремлет и всем доволен. Однако именно регионы показали протестное голосование, когда на выборах в Госдуму побеждал «технический кандидат». А экологические протесты в глубинке часто имеют «национальный привкус».
Социологи группы «ЦИРКОН» пришли к выводу, что в российском обществе нет ценностей, способных консолидировать большие группы граждан. Точнее, для большинства ценностями являются здоровье (76%) и семейное счастье (62%), но с ними в атаку народ не поднимешь. Только 3–4% электората ориентировано на внятные непротиворечивые ценности. При этом 37% респондентов с либеральными взглядами выступают за запрет абортов, а 19% – за запрет усыновления детей иностранцами. Те, кто сегодня выступает против нынешней спецоперации, часто согласны с тем, что США ущемляют интересы России и проблему надо как-то решать. А самые ярые патриоты часто не готовы лично ехать воевать или отправлять на Донбасс своих детей.
Мало того что с «непротиворечивыми ценностями» проблема, так народ снова массово повадился скрывать, что думает. В 2000-е в комментариях до половины пользователей писали реальные фамилию-имя и гордо ставили своё фото анфас. Сегодня все под хитрыми никами общаются на столь милом советскому человеку языке Эзопа. Даже по данным не слишком лояльных власти исследователей, 53% респондентов полагают, что телевидение объективно в освещении ситуации вокруг Украины.
По словам социолога Льва Гудкова, волны общественного воодушевления и разочарования в России слабо связаны с пониманием состояния общества и власти. Они питаются другими источниками – надеждами, иллюзиями, возмущением или чувством гордости и коллективного единства. Такие установки устойчивы, поскольку исходят из внутренних побуждений, а не из знания. Поэтому самым большим кошмаром для рейтингов власти были монетизация льгот в 2004 г. и пенсионная реформа 2018 г., которые непосредственно коснулись миллионов людей советской закалки. И тот же народ пропускает мимо ушей важнейшие изменения в экономике и политическом устройстве.
Одна консалтинговая компания путём исследования выяснила, что адекватное представление об уровне налогообложения рабочей силы есть только у 20% руководителей и 8% предпринимателей в Москве – федеральном «центре силы». В развитых странах 100% детей ещё до полового созревания знают, с кем и почему они должны делиться деньгами. У нас даже в столице о существовании НДФЛ знали 65% опрошенных, о взносах в Пенсионный фонд РФ и Федеральный фонд обязательного медицинского страхования (ФФОМС) в курсе 61 и 18% соответственно. Ради хохмы в опросники включили несуществующие сборы «на образование» и «на оборону» – от 3 до 10% респондентов заявили, что знают об их существовании.
Для 90% россиян оказалось шоком узнать, какую часть от их заработной платы работодатель платит во всевозможные фонды. Раньше они думали, что медицина и оборона оплачивались из «нефтяных» поступлений. Впрочем, как устроена Россия, часто не понимают даже специалисты.
Вещь в себе
Социолог Симон Кордонский, глава фонда «Хамовники» и бывший руководитель экспертного управления администрации президента РФ, – один из немногих, кто анализирует не чужие отчёты, а собственные «полевые» исследования. И на вопрос, сколько же людей живёт в России, отвечает с пролетарской прямотой: «А хрен его знает».
Официально в Москве живёт 12, 6 млн россиян. Но по объёму канализационных стоков (есть такая методика подсчёта) выходит около 30 миллионов. А мобильные операторы говорят про 27–28 млн человек. Кордонский предполагает, что по пятницам в забитых поездах из столицы сваливают миллионов пять жителей других регионов, которые пять дней в неделю являются москвичами. Со столицей происходит примерно то же, что и с деревнями. Часто говорят, что они вымирают. Приезжаешь зимой – так и есть. Приезжаешь летом – совсем другая картина. Численность населения Москвы «гуляет» чуть ли не вдвое в зависимости от сезона.
В западных странах перепись населения – это просто оценка её численности, которая охватывает не более 70% населения. При СССР учёт был построже: сам же Кордонский по молодости работал переписчиком – ходил с милиционерами, подтверждал 93% переписанных. А сегодня работают по домовым книгам, где и умершие, и уехавшие: «Я сейчас в любой аудитории спрашиваю: переписывались вы или нет? И никогда больше трети не было. В Москве часто не открывают переписчикам дверь. А вне Москвы было указание переписывать только тех, кто находится по месту жительства. Сразу выпали все отходники, которые ездят работать вахтовым методом, а реальная численность маленьких муниципалитетов оказалась завышена на 10–15%».
Казалось бы, проще простого переписать Россию по выданным паспортам. Но Кордонский объясняет, что силовики оцифровали огромные информмассивы загсов – и нашли только 90 млн россиян. То ли руки не до всех отделов дотянулись, то ли какая другая причина – точно никто не знает. Можно, конечно, от балды придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение. Но это уже не социологическая наука.
В «Хамовниках» суммировали все земли, проходящие по Роскадастру. Оказалось, что территория официально кадастрированных земель в полтора раза больше, чем территория России вместе с шельфами. А на предприятиях «двойная бухгалтерия» является нормой: один отчёт – для себя, другой – для внешних контролёров. Один институт известен производством промышленных ускорителей, но на экспорт поставляет только трансформаторы, на которые, понятно, другие налоги. В Брянской области социологи обнаружили девять швейных фабрик на дому, куда из головного предприятия распределено оборудование. Часть произведённой продукции попадает в отчётность фабрики, а часть – просто толкают через вещевые рынки. Кордонский отмечает, что районирование финансовой и общей статистики часто не совпадает: «Географически межрайонная статистика в одном месте, межрайонная финансовая инспекция – в другом. Корректно привязать их к одной организации невозможно».
Как следствие: и динамика ВВП – одна большая спекуляция. Кордонский вспоминает, как после пожара на крупном нефтепроводе, выяснилось, что труба толком никому не принадлежала: «Если по территории проходит газопровод, значит, есть врезка и кирпичный заводик рядом, как, допустим, происходит на Кавказе. Если есть нефтепровод, опять же врезка, разгонка и продажа бензина в канистрах». Как это всё можно учесть при подсчёте некоего совокупного продукта? «Приезжаешь в район, по официальным документам ни одной лесосеки там нет. Но на путях стоят эшелоны с хорошо обработанным, упакованным на экспорт лесом. Похожая история и с рыбой, и с зерном», – уверяет социолог. В итоге товар в России не совсем товар, деньги – не совсем деньги, производство – не совсем производство, и даже потребление только внешне сходно с классическим потреблением, знакомым специалистам по институтским учебникам.
С недоверием к ближнему
Облик российских городов, среда обитания людей значительно изменились уже к началу «потерянных» 2010-х. Доходящее до абсурда благоустройство превратило внутренности кварталов в лабиринт из шлагбаумов, заборов и заборчиков. Часто видишь, что вокруг поликлиники огорожено 10 метров асфальта. Школы и детсады функционируют внутри каркассонов, каких на Западе нет вокруг тюрем и психбольниц. И оказалось, что остановить процесс невозможно: загородки возникают по инициативе самых разных инстанций. Например, заборчики вокруг каждого куста – это муниципалы, а школы, поликлиники и детские сады – это город.
Но не стоит всё валить на чиновника. Ведь собственность в России в любой момент могут отнять. А недоверие друг к другу и ощущение условности владения ведут к появлению забора. Умудрившись припарковать машину в центре Москвы или Петербурга, никогда нельзя быть уверенным, что её не «запрут» другие авто – и придётся ждать и ругаться. Сейчас из-за парковочных мест, вероятно, происходит больше драк, чем из-за женщин.
Впрочем, недоверие граждан друг к другу не помешало развитию каршеринга в столицах. Хотя полно случаев, когда клиент разбивал машину и испарялся, а предоставленные им сведения о себе оказывались фейковыми. Но даже в областных центрах можно взять машину напрокат, а для совместных покупок объединяются совершенно незнакомые люди.
С советских времён трое соседей могли купить в складчину перфоратор, которым пользуются раз в год. А сегодня и незнакомцы, найдя друг друга по Интернету, приобретают велосипед, книги, одежду. Купили три сверстницы на распродаже три модных пиджака и по кругу меняются. Или в будни человек снимает свою жизнь на смартфон, а в поездки хотел бы брать хорошую зеркалку. Но в целом массового развития совместные покупки не получают из-за того же недоверия друг к другу: купили шуруповёрт на двоих, отдал парню деньги, после чего у него телефон «вне зоны».
Однако кооперация в стране со стагнирующей экономикой неизбежна. В моде коворкинг вместо дорогостоящего офиса. Большинство вещей, из которых вырастает ребёнок, продают через ресурсы вроде Avito. А сервис Youdo предлагает поиск исполнителей: одному гражданину необходимо доставить документы в пригород, а другому срочно нужна тысяча рублей на еду. Чтобы экономить на бензине, соседи-незнакомцы по очереди возят друг друга на работу и обратно. Додумались даже до того, чтобы обмениваться временем: сантехнику разумно потратить два часа, чтобы поменять кому-нибудь трубы, зато электрик сделает ему проводку, в которой он сам ничего не понимает. «Банки времени» тоже пришли в Россию со скрипом: у нас их пока два десятка, а в Японии – около тысячи.
В профессиональной сфере проявляются две разнонаправленные тенденции. С одной стороны, чиновник окончательно воцаряется над предпринимателем. Мало того что у чинуши есть масса рычагов получать с бизнеса взятки, у него ещё и официальный доход вырос в разы: начальник отдела областной администрации получает 150–200 тыс. рублей. Перспективной молодёжи внушают: предпринимательство – это риск, а если ты при должности, то тебе государство кругом должно – квартиру, дачу, машину с водителем, премии, надбавки.
Но с другой стороны, в моде фрилансерство. Особенно молодёжь оценила роскошь работать дома, в удобное время, не иметь начальников и зарабатывать хорошие деньги. Программисту, дизайнеру, журналисту или бухгалтеру уже необязательно ездить в офис – по Интернету можно работать и с греческого пляжа. У многих изменилось качество жизни: можно закончить работать к обеду, если не тратить на дорогу 2–3 часа, не ходить на бесконечные перекуры и не трепаться с коллегами. Это западная тенденция, где грамотный профессионал стремится стать фрилансером, именно чтобы больше зарабатывать. В России же издавна статус соответствовал должности, а «внештатный автор» при этом – социальное дно.
Россияне стали массово интересоваться своими корнями. Подавляющее большинство ничего не знало об истории своей семьи дальше деда или прадеда. В 1990-е первые генеалогические конторы чаще всего получали заказы на создание родового древа от клиентов, имеющих дворянские корни или желавших их сфабриковать. К 2010 г. тысячи людей искали в архивах документы самостоятельно. Частный, никак не стимулируемый государством поиск ответов на вопрос «Кто я, откуда и куда иду?» преобразил многие кладбища, в 1990-е выглядевшие «диким полем», на которое сбросили атомную бомбу. Люди даже перестали ломать принесённые цветы пополам – их теперь воруют гораздо реже. А в крупных городах, где наиболее культурное население, и мода на оградки уходит.
Впрочем, нельзя сказать, что семья в 2010-е – всему голова. С одной стороны, специалисты говорят о детоцентризме. Это когда со страничек соцсетей взрослых людей смотрят румяные малыши, воспитание которых является приоритетом для всей семьи: особая еда, особые памперсы, семь языков, крикет и сквош. С другой – всё больше молодых женщин смело заявляют, что детей плодить не намерены – и это даже не вопрос денег. В Москве «чайлдфри» около 20% – на уровне Западной Европы.
В стране наметился крен от потребления товаров к потреблению впечатлений. Достроив дачу и купив 10 пар обуви, человек чаще задумывается, что будет вспоминать, когда прозвенит звонок. В точном соответствии с «теорией праздного класса» Торстейна Веблена, россияне 1990-х воспроизводили модель потребления, характерную для бедного общества, придавая чрезмерное значение еде и одежде. Словно загулявший студент из советского анекдота: «Официант! Ещё пять стаканов чая!» Камамбер, креветки и дорогой алкоголь служили подтверждением статуса, доказательством того, что вы имеете дело с достойным человеком. В 2010-х таким товаром стали приключения. А когда Милан и Дубай «закрылись» на пандемию, народ поехал в Астрахань и Уфу.
Сложный русский
Мы хотим не столько правдивых, сколько простых и понятных объяснений. Например, поделить 146-миллионное население на национальности, классы, группы, либералов и патриотов. Мол, эти за то, а те за это, одни развиваются, другие деградируют. Но даже у корифеев общественных наук так давно не выходит. Психолог Анастасия Никольская из исследовательской «группы Белановского» признаёт, что «палитра общественных настроений не монохромная, а цветная». А предлагаемая ею классификация оценивает, с одной стороны, идеологический базис людей, с другой – их психологический статус. Среди тех, кто играет на власть, выделяются «пожилые», «великодержавники», «хранители status quo», «аполитичные». А критически настроены «псевдоаполитичные», «саудадисты», «оппозиционеры». И это только «большие группы», за пределами которых осталась уйма народу. И вся классификация выглядит как попытки придать наукообразие хаосу.
Кстати, одно из самых простых и спорных объяснений нашего общества гласит, что в течение 2010-х мы как раз утратили признаки народа. Нет никаких групп и подгрупп, есть десятки миллионов индивидуумов («единственных», как сказал бы Макс Штирнер). Они центрированы на себе, своём здоровье, комфорте и счастье, критичны к авторитету власти, церкви и старших. Они неплохо справляются без алкоголя, наркотиков и непрекращающейся болтовни. Конечно, быть совсем «единственным» психологически непросто – отсюда и стремление к кооперации (обычно краткосрочной), и поиск корней в генеалогии и локальном патриотизме.
За эту теорию говорит довольно спокойная адаптация людей к «режиму самоизоляции» во время пандемии коронавируса в 2020 г., которую невозможно себе представить в 1990-м. А против – научные представления о формировании сознания, из которого нельзя, как с флешки, стереть одни представления и записать новые.
Анастасия Никольская объясняет, что в 1990-е годы нас выбросили в свободный рынок, как ребёнка на улицу, когда никто не был к этому готов: «Прошло около 30 лет, мы в какой-то степени адаптировались и в массовом сознании дошли до подросткового возраста». В нулевые годы доминировал запрос на сильную руку: люди хотели, чтобы кто-то пришёл и навёл порядок. А сегодня доминирует запрос на справедливость. С одной стороны, народ требует уважения от собственной власти. Его задевают отдельные высказывания политиков, повышение налогов, повышение пенсионного возраста – граждан ставят перед фактами, не советуясь с ними и ничего не объясняя. С другой стороны, люди готовы поддержать эту власть, когда она хочет надрать холку фашистам и защитить русскоязычное население в любой из соседних стран.
Во многих исследованиях красной нитью проходит: наш современник слишком часто безынициативен, верит в чудеса и тоскует по Сталину – а значит, двинуть страну вперёд не имеет шансов. Государство же ведёт себя как настоящий двуглавый орёл. Та его голова, что надеется вечно находиться при власти, инфантилизм народа всячески поощряет. Её идеал – поддатый бюджетник, лежащий на диване перед телевизором. Но вторая голова, смеющая заикаться о росте ВВП и экономическом развитии, понимает, что диван с места не сдвинуть, пока его владелец не повзрослеет.
Никольская резюмирует: «Нет ещё сложившихся политических установок, нет устоявшихся траекторий, куда двигаться. Это подростковое сознание: я уже не с родителями, но ещё и не один». Мы перестали быть советским человеком, но не стали западным, словно задумавшись: а хотим ли «мы» походить на «них»?
Отчёты авгуров
К концу 2018 г., когда слово «коронавирус» было известно только специалистам, Росстат насчитал 48, 2% россиян, которым денег хватает на еду и одежду, но товары длительного пользования и мебель они позволить себе не могут.
Всего 3, 7% заработков уходит в накопления – хуже было только в 1998 г. после дефолта. Две трети российских семей на сегодняшний день вообще не имеют никаких сбережений. А средний класс практически испарился.
Тем не менее в марте 2020 г. из Кремля сообщили, что в России 70% жителей относятся к среднему классу, вызвав бурю критики и насмешек. Хотя власти как бы исходили из методики Всемирного банка: все люди, доход которых в полтора раза больше минимального размера оплаты труда, и есть средний класс. Но можно ли считать зажиточным человека, зарабатывающего чуть более 17 тыс. рублей в месяц?