В 2022 году Петру Великому исполняется 350 лет

О «роли личности в истории» написано много. И отрицать эту самую роль наивно и бессмысленно. Но часто бывает так, что роль конкретной личности со временем претерпевает сильнейшие метаморфозы под влиянием как времени, так и отношения потомков к свершениям исторического персонажа. Какие-то события забываются, какие-то переоцениваются и могут даже несколько раз изменить знак с плюса на минус и обратно в соответствии с колебаниями господствующей политической линии, какие-то мифологизируются и обрастают несуществующими подробностями. Пётр I – один из таких людей. Современникам он мог казаться злодеем, рушащим традиционный уклад Руси, потом стал проводником цивилизации в тёмную Россию и гениальным первопроходцем. Но кем он был на самом деле? Ответ прост – он был и тем и другим. Неординарный человек на сложнейшем этапе истории, который совершал великие дела и великие ошибки.

В конце мая (по старому стилю) Петру Великому исполняется 350 лет. И мы наверняка услышим знакомые каждому со школы штампы. Но на самом деле Пётр не проводил модернизацию и не собирался сделать жизнь в России «как на Западе». Строя Петербург, он и не думал «прорубать окно в Европу». И очень удивился бы, что его «парадиз» называют «Северной Венецией», хотя он никогда не видел Гранд-канала. Он и системными реформами занялся только во второй половине своего царствования, когда исход Северной войны стал очевиден и требовалось закрепить успех. Его действия, с одной стороны, сделали Россию передовой европейской державой, а с другой – способствовали консервации многих явлений Средневековья. Во многом Россия до сих пор едет по колее, проложенной Петром.

В начале странных дел.

Для своего времени Пётр был аномально высок ростом – 2, 04 метра. При этом не богатырского сложения – носил обувь 39‑го размера, а одежду – 48‑го. Он был 14‑м ребёнком царя Алексея Михайловича от второго брака – вроде бы шансов на престол немного. И тем не менее он с 17 лет (1689 г.) единолично правил Россией.

Юный самодержец не получил традиционного православного образования: дьяки Зотов и Нестеров учили его грамоте всего 4 года, и Пётр даже в зрелые годы писал на слух: «книшка», «афицер». Пробелы в образовании не помешали ему освоить 14 профессий: матроса, плотника, каменщика, артиллериста, капитана, инженера-кораблестроителя, токаря, часовщика и даже врача – специальностей выше по техническому уровню к началу XVIII в. не существовало.

Эмоции у Петра часто торжествовали над разумом: даже к концу его правления сановники подмасливали кабинет-секретаря Макарова, чтобы подал их бумаги, когда государь спокоен. Разносторонние знания и переписка с Лейбницем не изменили его пренебрежительного отношения к людям. Пётр мог пожурить палачей («ноздри вынуты малознатно», а надо – до кости) или приказать отловить в тундре пяток «самоедов»-ненцев «подурнее рожищем» в подарок флорентийскому герцогу. Мог предоставить женщине широкую свободу и при этом бить свою супругу кнутом.

Петру досталась чрезвычайно слабая в промышленном отношении страна. Железо везли из Швеции, два-три железоделательных завода в Туле построили голландцы. Своего серебра тоже нет, монеты «перечеканивали» из иоахимсталеров (ефимок), которые без всякой меры разбавляли медью. Все ведущие европейские армии в XVII в. были наёмными, а Россия от безденежья была обречена на поместную систему формирования войска. Царь даёт боярину в пользование землю с крестьянами, а тот является на зов вместе с боевыми холопами «конно, людно и оружно». Ещё до рождения Петра эта система исчерпала себя: малоподвижная армия сбивалась в «гуляй-город» из щитов и не могла победить столь же архаичных поляков. А в 1634 и 1659 гг. и вовсе капитулировала вместе с главнокомандующими.

В Европе у России был крайне низкий престиж. Посольство князя Долгорукова в Париже пыталось указывать Людовику XIV, где ему нужно вставать и снимать шляпу при упоминании русского царя. В итоге – разрыв дипломатических отношений с Францией почти на 20 лет. Внутри страны тоже раскол: старообрядцев травят, как собак, в лесах полыхают «гари». Царская армия 4 года штурмует Соловецкий монастырь и вешает на его стенах 500 православных монахов! Разумеется, не все готовы умирать за веру: многие горожане на людях крестятся «кукишем», а дома – двумя перстами.

Социальная структура верхов имеет мало общего с западным вассалитетом – бояре «вручают себя» государю как хозяину.

В Смуту верхи возмущались, что Лжедмитрий на пирах в Кремле ест вилкой («рогатиной»), а не руками – значит, «ненастоящий царь». Но именно этот «рыхлый» народ выделил представителей, произвёл масштабный сбор средств, организовал армию, изгнал иноземцев, посадил Романовых на трон да ещё и самообложился налогами на подъём державы. А раз народ может мобилизоваться, с ним имеет смысл договариваться. Русские соборы при Романовых похожи на ранние европейские парламенты: ни о какой демократии на них речи не шло, но согласовывались цели, размер и формы налогообложения, прочих «интересов». Если оставить нюансы, между царём, сословиями и «землёй» существовали не зафиксированные письменно правовые отношения. И царь не мог опубликовать указ о престолонаследии в духе императрицы Анны Иоанновны: дескать, трон перейдёт нерождённому сыну её малолетней племянницы, которой и мужа ещё не выбрали.

А перемены в России накапливались весь XVII век. В описях конфискованного у бояр имущества – зеркала, гобелены, посуда. Они уже не кладут в рот икру горстями. К моменту воцарения Петра русская пехота уже на две трети состояла из полков иноземного строя, обученных иностранцами (78 тыс. человек), а стрельцов было 17 тысяч. Далеко не Пётр придумал посылать молодых россиян учиться в Европу и приглашать иностранных спецов в Россию. Иначе откуда бы взялась в Москве Немецкая слобода, где он любил околачиваться в юности. Россия потихоньку двигалась по пути модернизации. Но слишком уж потихоньку, и процесс этот мог затянуться на века. Петровские реформы нарушили её естественный ход, дав ему решительный импульс.

Хотя у России не было своего флота, торговля с Европой неплохо велась через Архангельск. Он только на карте далеко на севере. А по сути, товары удобно сплавлять по Северной Двине по веками отлаженной инфраструктуре, к которой «прилагалось» много вольной рабочей силы. Короткая навигация не была помехой – всё равно в XVII в. два рейса за год в одном направлении никто из европейских купцов не делал. К тому же на Неве напротив нынешнего Смольного богател шведский город Ниеншанц, собиравший в сезон сотни кораблей и русских купцов, привлечённых щадящими пошлинами.

«Первый министр» царевны Софьи князь Василий Голицын готовился создать полностью регулярную армию, ликвидировать государственные монополии и даже отменить крепостное право. Но его попытки привлекать иностранцев и основать университет вызвали неудовольствие церкви: Петра в конфликте с Софьей поддержал патриарх Иоаким, требовавший еретические храмы и фактории «разорити». Да-да, тогда в глазах элиты Пётр был мейнстримом, противостоящим реформам. А чего же хотел сам молодой царь?

Кум королю.

Согласно канонической истории, Пётр в 1698 г. отправился в передовую Европу с Великим посольством: учиться самому, чтобы потом учить всю страну. Но Пётр не был в этом оригинален: в XVII в. и англичане, и шведы, и итальянцы давали своим купцам и дипломатам наказы шпионить за голландскими технологиями (самый ранний подобный документ подписан курфюрстом Бранденбурга в 1642 г.). Зато это был первый случай в истории, когда русский царь покидал свою страну.

Главная цель посольства – найти союзников против турок, от которых только что огребли под Азовом. И она провалилась. Но Пётр в Европе, похоже, и вправду многое понял. В Вестминстерском дворце его удивили барристеры в мантиях и париках: «Законники? К чему они? Во всём моём царстве есть только два законника, и то я полагаю одного из них повесить, когда вернусь». В последующие четверть века он мало что перенял для своей страны из голландских и английских институтов. Его больше интересовали механизмы, обеспечивающие развитие, – он полагал пересадить их на российскую почву мудрыми указами, для чего нужно научить народ послушанию и трудолюбию. По словам вице-канцлера Остермана, Пётр говорил: «Возьмём с Запада всё, что нам надо, и повернёмся к нему задом».

– Пётр видел, что новый мир, существующий в Голландии и Англии, отличается от старого большим числом кораблей, – говорит научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета Дмитрий Травин. – Как наш мир отличается большим числом компьютеров и мобильных телефонов. Качественные корабли могут с большой скоростью перевозить крупные грузы зерна, вина или шерсти на дальние расстояния. С торговли удобнее собирать налоги, чем с крестьянства, – значит, это магистральный путь наполнения казны для оплаты войн. Появились всякие новые товары вроде кофе, табака и сахара. И если население будет их в большем количестве потреблять, то и торговля окрепнет, и денег больше. На них можно собрать большую армию и завоевать удобные выходы к морю. А заодно построить военный флот, чтобы защищать своих негоциантов от конкурентов. Для чего в этой системе нужны вольности, сословное представительство и парламенты, непонятно. Гораздо важнее понять, как оптимально собирать налоги. Как сформировать госаппарат, способный управлять финансами и поддерживать коммерцию? Как правильно перекачивать ресурсы на укрепление армии и флота?

Опыт XVII в. подсказывал, что ответы надо искать во Франции, Пруссии и Швеции. Французские генеральные штаты и близко не имели такого влияния, как британский парламент, но все европейские дворы равнялись на Версаль и Людовика XIV, у которого была самая большая армия на континенте. По легенде Пётр несколько часов просидел у гробницы кардинала Ришелье: «Я был бы рад отдать тебе половину моей страны, если бы ты научил меня управлять второй половиной».

Ришелье и его предшественник герцог Сюлли получили вызов с открытием Испанией колоний в Новом Свете. Как теперь с ней воевать, если через океан прут и прут галеоны с золотом и серебром, а французский бюджет в 10–15 раз меньше испанского? И структура общества не менее рыхлая, чем в допетровской России. Плюс коррупция, продажа должностей и дворянских титулов, дающих освобождение от налогов.

Но раз нет богатых колоний, значит, нужно доить своё население: вводить налоги на вино, дрова, шпаги и создать эффективную бюрократию для их сбора. Ришелье не продавал должности интендантов, контролировавших деятельность чиновников на местах. В помощь им сформировали налоговую полицию в виде лёгкой кавалерии. Её содержали откупщики, которых уполномочило государство. Каждому городу или округу устанавливали фиксированную сумму сборов – всё, что сверху, шло в карман откупщикам. Случился недобор – сборщик гниёт в тюрьме. Трясти каждого башмачника нет нужды – если он сбежал или умер, за него заплатят соседи. Петру это всё не могло не нравиться: круговая порука при выплате податей была сутью русской крестьянской общины.

Точно так же города должны были поставлять определённое число новобранцев в армию. Как пишет Дмитрий Травин, большая армия, большой бюджет, формирование бюрократии, способной собирать налоги, и единообразие управления различными регионами из центра – всё это черты новой эпохи, начавшейся с Ришелье. При правительстве Жана-Батиста Кольбера составляют генеральный кадастр земель, чтобы систематизировать сбор тальи (земельного налога). В интересах торговли и мануфактур усилился протекционизм – импорт почти ограничивался покупкой сырья. В итоге к 1710 г. Франция могла содержать 380-тысячную армию – космос по тем временам.

И в Вене, и в Берлине, и в Стокгольме правители осознали: сильная армия – это ещё и способ сломить сопротивление своей аристократии. В Швеции король Карл XI отнял у магнатов земли короны, которые его же предки продавали, и раздал их служилым людям. У него подданных было в 10 раз меньше, чем у Людовика XIV, приходилось ещё эффективнее использовать ресурсы. Наёмники насытили офицерский корпус и конницу, а в пехоту набирали рекрутов: десять крестьян давали королю одного солдата, обученного и натренированного. Но от земли парня надолго не отрывали: пока призывник ходил строем в учебке, соседи обрабатывали его надел. А случись война, армия собиралась в считаные дни: план мобилизации включал точки сбора каждой роты у какой-нибудь кирхи под командой знакомых офицеров.

Вот какие вещи хотел перенять Пётр. В учебниках написано, что они принесли России оглушающий успех. И действительно: Ништадтский мир стал для страны паспортом великой державы. Соседи стали бояться. Шведы не могли менять конституционную монархию, а наследников приходилось согласовывать в Москве. Полякам не позволили избрать королём принца Конде, а навязали саксонского курфюрста Августа Сильного, давнего союзника Петра.

Демидовские начинания на Урале привели к тому, что к 1740 г. Россия выплавляла больше железа и чугуна, чем Англия, – 25 тыс. тонн. Артиллерию и боеприпасы полностью производили сами. Военные корабли до поры строили в Голландии, но для их оплаты всерьёз расширили линейку экспортных товаров. В Средние века ганзейцы везли из Новгорода только меха и воск, а при Петре торговали хлеб, лес, лён, масло, жир, юфти, железо. К концу царствования Петра I существовало уже 233 завода, в том числе более 90 крупных мануфактур. И когда началась промышленная революция, без русской пеньки, парусины и мачтовых лиственниц не мог нормально функционировать британский флот.

Что написано Петром.

Другое дело, что пересаженные Петром институты никак не вытекали из развития общества и на российской почве дали гибридные плоды. Заимствованные в Швеции коллегии выросли из сложного государственного механизма (четырёхсословный парламент, госсовет, коллегиальный суд), где были приводным ремнём. А Пётр строил вертикаль. Но при этом хотел, чтобы члены его коллегий были также независимы при обсуждении, и указом предписал им сидеть на таком расстоянии друг от друга, чтобы один замминистра не мог достать другого под столом ногой.

При этом каждый чих чиновника был регламентирован. В определённом смысле Пётр переплюнул шведов, объединив все инструкции в Генеральный регламент, который в Стокгольме приняли только через 50 лет.

Купеческие гильдии и городские магистраты, которые в Европе складывались веками и были инструментами отправления бюргерской свободы, Пётр учредил указом в 1721 году. Отсюда вместо независимости – полицейские функции: выявлять пришлых, выдавать паспорта, организовывать уличные патрули. У этого «самоуправления» не было гарантированных законом источников доходов, поэтому и городскую экономику они развивать не могли. Зато над ним стояло «министерство городов» – Главный магистрат.

Петровский Сенат также не был представителем людей. А в гильдии и цеха разом записали всех горожан – вплоть до нищих. Знаток эпохи Евгений Анисимов подтверждает: «Основной целью образования цехов и гильдий было вовсе не развитие торговли и ремесла, а решение сугубо фискальных проблем. Власти стремились, чтобы все городские жители были положены в оклад подушной подати».

Пётр попытался пересадить на наши суглинки шведскую рекрутскую систему и брал солдата с 20 дворов. Но Россия побольше Швеции, и в ней хуже с дорогами, поэтому в родную деревню призывник больше не возвращался. Петровская армия почти не имела казарм, и на зиму её заселяли «на постой» в дома простых граждан – заодно и налоги соберут, как во Франции. Но у лёгкой кавалерии Ришелье были свои дома и семьи, она не любила задерживаться на службе по полгода. Историк Василий Ключевский пишет, что полковые команды были разорительнее самой подати: «Не ручаюсь, хуже ли вели себя в завоёванной России баскаки времён Батыя». Пётр забрил в солдаты 400 тыс. рекрутов, из которых погибли 200 тыс. – большинство от болезней и невыносимых условий службы.

Пётр изобретал налоги и указы буквально на ходу: увидел, что хоронят покойников в выдолбленных гробах, – запретил, чтобы не тратить строевой лес. В 1721 г. он повелел своему народу снимать хлеб косами вместо серпов. Или похожий петровский указ: «А кто будет делать юфти по-старому, будет сослан в каторгу и лишён всякого звания». Историк Борис Миронов резюмирует: «Начиная с Петра I правительство предписывало подданным: из чего строить дома и печи, какого покроя должно быть платье, на скольких лошадях ездить какому чину, по какой модели строить корабли».

Но инвестиционную активность нельзя стимулировать царскими указами. За петровское правление рухнула элита русского купечества – гостиная сотня: из 226 человек к 1715 г. торговые промыслы сохранили 104 купца. Целые районы льноводства вдруг объявлялись заповедными, и закупать там продукцию могли только государственные агенты. Или вводилась госмонополия на соль: а у людей годами выстроены связи, логистика, кредиты. Пётр запросто приказал запретить вывозить из Архангельска пеньку и юфти – хотел дать преимущество Петербургу. Отступился только на фоне возможного разрыва торговых отношений с Голландией, купцы которой были завязаны именно на Архангельск.

Первый олигарх империи Никита Демидович Антуфьев поменял фамилию на Демидов для удобства царя, привыкшего звать его Демидычем. Ему, как и многим перспективным предпринимателям, давали ссуды, крепостных, мощности. Мало того что это разрушало конкурентную среду, так ещё и могли в секунду всё отобрать: чуть ли не 100% продукции производилось по госзаказу и уходило на армию. Права собственности на землю не появилось, а рынок свободной рабочей силы, без которой никакой капитализм невозможен, Пётр удушил собственными руками. В 1723 г. он указом отменил вольный статус у пятой части населения на Русском Севере, Сибири, Поволжье, Юге – все крестьяне с неопределённым состоянием стали «государственными».

Царь следовал идеям меркантилизма Кольбера, который сгонял люмпенов в сферу наёмного труда. Но Пётр приписывал крестьян к заводам, где наёмным трудом не пахло. Его система была смесью ГУЛАГа и опричнины: новый строй, новая «опричная» столица, деградация старой элиты, узкий слой новой, где «птенцы» вроде Меншикова имели много общего с Малютой Скуратовым. На страну обрушился целый вал денежных и натуральных повинностей: «запросные», «драгунские», «корабельные». Царёвы «прибыльщики» изобретали, что бы ещё обложить налогом: бани, дубовые гробы, бороды. Оседлали даже традицию борьбы за чистоту браков в Башкирии: за чёрные глаза брали 2 алтына подати, за серые – 7 алтын, а за голубые – 13. На полном серьёзе!

Крестьяне обязаны были возить казённые грузы, работать в счёт податей на казённых заводах, строить Петербург, каналы и крепости. За петровское правление казённые доходы выросли в три раза, нагрузка на реальную душу населения возросла не менее чем на 50%. Рост производства достигался принуждением, поэтому предприниматели до Великих реформ конца XIX в. не превращались в буржуа с их инициативностью, частными капиталами, высокой самооценкой и корпоративной этикой. Краткосрочный рывок ради победы над шведами потребовал создания системы, на долгие годы проложившей колею к отставанию и крымской катастрофе 1856 года.

Главным человеком при Петре стал не предприниматель, как в Европе, а чиновник. Не созидатель и плательщик налогов, а их вороватый распределитель. А ведь модернизация – это прежде всего рост доходов людей.

Как пишет Евгений Анисимов, перпетуум-мобиле бюрократии был запущен и, как вышедший из-под контроля реактор, стал сбивать все казённые «системы защиты» в виде судей, прокуроров, ревизоров, фискалов. В итоге с петровских времён и по сей день Россией правит бюрократия. А телега запряжена впереди лошади.

Богатыри Невы.

Основание Петербурга также окружено мифами. До 1703 г. в 5 км от нынешнего Эрмитажа несколько веков стоял 4-тысячный Ниеншанц в окружении ингерманландских деревень. К 1710 г. Пётр даже не закончил строить крепость на Заячьем острове, как Россия отбила у шведов прибалтийские порты Ревель (Таллин), Нарву, Ригу. И в «окне в Европу» на невских берегах не было ни малейшего смысла.

Но Питер был для царя столицей его «опричнины», где ничего не происходит без его воли. «Восточный Амстердам» гораздо больше подходит для него, чем «Северная Венеция». Но если голландцы строили каналы по необходимости, то Пётр собирался прокопать 259 вёрст каналов больше для красоты. Линии Васильевского острова потом пришлось засыпать.

Дома должны были стоять «сплошной фасадой», а не в глубине двора, где лучше защита от ветра. Трезини разработал три типа домов: одноэтажный – для подлых, с мезонином – для зажиточных, 2-этажный – для именитых. На лето опечатывали казённой печатью все печи и бани, чтобы снизить риск пожаров, а полицейская «нюхательная команда» вынюхивала дым, выписывала штрафы. Каторжники носили по улицам огромную раму, чтобы соблюдалась заданная царём ширина проспектов. Рама не прошла – виновнику разбирали крышу, чтобы перестраивал дом скорее. Впрочем, царь мог отобрать любой дом и не вдаваясь в подробности – просто земля требуется «для нужд».