Невстреченные

Один из солдат 1-й мировой из «Иркутских историй» Валентины Рекуновой подсчитал: «Если всё железо, всю сталь, весь уголь, цинк и свинец, что потратили на оружие, пустить на прокладку железных дорог, то уже опоясали бы земной шар на два раза и по третьему бы пошли!». Если сегодняшние военные расходы планеты пустить на мирное обустройство, мы точно бы жили на земле как в раю.

Овечки, бедные сердечки

Прежде, до войны, Катя Гусева с Боженькой разговаривала подолгу. Ей и в церковь не нужно было спускаться со своей Хорошевской улицы: на куст черёмуховый посмотрит, чуть прикроет глаза — и рассказывает, рассказывает. Но когда её старшего брата Георгия посадили в воинский эшелон, родителей отвезли в тифозный барак, а оттуда на кладбище, родилась коротенькая молитва: «Папа с мамой пусть себя не винят: я ведь знаю: не хотели они нас оставлять. А брат пусть вернётся; даже если без рук, без ног, пусть вернётся!»

Комиссовали Георгия в январе 1919-го. Со станции Красноярск пришла телеграмма, что выехал с эшелоном раненых, просит встретить. На вокзал Катерина пошла с соседом, Алексеем Валериановичем, а младших сестрёнок своих не взяла — надо было их подготовить к тому, что увидят, а она и сама не знала.

Сначала выносили тяжелораненых, и было не понять — кто есть кто. Катерина бросалась из стороны в сторону, а Алексей Валерьянович её останавливал: «Да погоди ты!». Между тем начали спускаться ходячие, с костылями и забинтованными руками. Георгия и среди них не нашлось. Он последним выпрыгнул из вагона (да-да, именно выпрыгнул! ) и замахал сестре обеими руками. Только голова его как-то неестественно дёрнулась, да глаза вблизи оказались совсем чужими, будто подменили их там, на фронте.

Оба ранения были в голову, и комиссовали Георгия по причине психического расстройства. Внешне он казался спокойным, шутил, но во время приступов страшно кричал и метался по двору. Катерина очень скоро поняла: теперь у неё на руках три сестрёнки и больной брат; девочки подрастут и станут помощницами, а брата надо будет поддерживать до конца.

После смерти родителей Катерина пошла на завод, кожевницей. Сюда же устроилась её крёстная мать Александра Николаевна Фереферова, вдова фронтовика, содержавшая двух дочерей и свекровь. А месяцем позже приняли и соседскую девочку Клаву Пушкарёву. Ей только-только пятнадцать исполнилось, а на вид лет двенадцать, такая щуплая и низкорослая. Ей бы делать цветы из бумаги да плести кружева, но таким трудом не прокормишь больную мать и сестру, а у кожевников хорошо платят. И девушек принимают туда охотно: работают они с той же нагрузкой, что и мужчины, но за меньшую плату; к тому же не страдают похмельем, не собачатся с мастерами и друг с другом.

Катерина жалела маленькую Клаву, как жалела и крёстную с её одышкой. А Александра Николаевна часто вздыхала «Мои овечки, бедные сердечки…». Когда Катерина ещё только пришла на завод, Алексей Валерьянович по-соседски поддержал её:

— Ты только раньше времени не отчаивайся! Конечно, будет казаться тебе, что не сдюжишь, но, если втянешься, то и пойдёт. Главное, втянуться, Катюша.

Она и втянулась. За год и три месяца на выделке кож ни разу не заболела. Но в июне нынешнего, 1919-го, и её-таки подкараулил тиф. Когда вышла из беспамятства, то уже и черёмуха глядела в окно, вся в цвету — и как в прежние, довоенные времена Катерина принялась рассказывать Боженьке обо всём, что случилось с ней.

Во всё время болезни заводские приглядывали и за ней, и за братом, и за сестрёнками. Катерине не терпелось поскорее встать на ноги и пойти их благодарить. Только силы было мало ещё. Алексей Валерианович принёс ей брусничного морса, по конфете сестрёнкам. Георгию передал рубанок («Мне покуда без нужды, а ты построгаешь»). Сел поближе к Катерине, но тут же поднялся:

— Сокращения у нас на кожевенном. Так получилось, что за счёт слабых и вышли из положения: всех женщин поувольняли. И даже без выходного пособия. Но ты пойми: мы — мужики, кормильцы, нам без работы никак. Насчёт выходного пособия я, конечно, не поддерживаю, но что мой голос-то против всех? Сходили мы с Анной Николаевной, крёстной твоей, в редакцию журнала «Сибирский рабочий» — думали, вмешаются, пропесочат, вынудят заплатить. Но там прямо сказали: будь предприятие частное, разнесли бы за милую душу, но вы же ведь от городского союза союзов, и не следует подрывать его авторитет. А какой там авторитет, Катерина, если наши кожи плохой выделки? Из них и ботинки выходят корявые, притом, что обходятся нам очень дорого. Да и как им не вздорожать, когда мы воруем напропалую? Только с предпоследней ревизии растащили материала и обуви на 28 тыс. руб., а общий убыток перевалил за 130 тысяч!

Катерина долго молчала. И когда уже Алексей Валерьянович уходил, обронила:

— Поеду с братом и сёстрами в Старый Акульшет. Дядя у нас там двоюродный писарем — очень уважаемый человек. Может, не прогонит.

— Ох, Катя-Катя! Не хотел я тебе говорить, да придётся. Тут в газете сегодняшней… Ах ты ж, беда на беде!

Он сходил домой и принёс Катерине номер «Нашего дела» с обведённым абзацем: «В Тайшетской волости писарь Старого Акульшета Ковалёв, вернувшийся в 1917 году с позиции с оторванной ногой, убит красными за то, что в 1918 по распоряжению волостной управы собрал более половины недоимок за прежние годы. Расстрелян также брат его Николай 15 лет, посланный отцом за скотом и хлебом, увезёнными красноармейцами».

Мешок счастья

В июне 1919-го учреждён был губернский союз помощи больным и раненым воинам, их семьям и семьям убитых. Алексей Валерианович разузнал об этом что мог — и сейчас же к Гусевым. Шёл четвёртый час пополудни, но Катерина заколотила в окошко Тимке-извозчику — и тот от изумления отвёз в центр. И она застала ещё сероглазого с длинным носом и узкими бакенбардами господина, оттиравшего чернильные пятна с письменного стола. Он усадил Катерину в миниатюрное кресло с закруглёнными подлокотниками и сейчас же бросился к телефонному аппарату:

— Не закрывайтесь пока: сейчас подойдёт к вам барышня. Нет, она без мешка — может, хоть бумажный соорудите? На подоконнике должна быть плотная упаковочная бумага — я вчера завозил. Значит, договорились? Записку, разумеется, напишу — и он, выхватив непонятно откуда четвертинку листка, что-то там набросал. — Рядом с домом №3 по Большой есть небольшое помещение для пожертвованных вещей. Там дежурит наш человек; он дождётся вас и выдаст всё, что вы отберёте. Только не стесняйтесь и помните о предстоящей зиме. Тёплые вещи и тёплая обувь для брата и сестёр будут кстати. Если окажется велико, то берите на вырост.

— В газетах писали, что ваш союз устраивает приюты, помогает с лечением и с работой…

— Точно так! Но всё это требует средств, и немалых, а мы ничего от правительства не имеем, существуем исключительно на пожертвования. Ваш брат-инвалид получает паёк?

— Да, 1 пуд 28 фунтов муки, 10 фунтов крупы, 4 фунта соли и 1 фунт постного масла в месяц.

— Вот-вот: без дополнительной помощи или приработка на таком пайке выжить трудно, а у нас в губернии на сегодня нет общественного призрения. Земства должны принять его на себя, но в Сибири они пока мало развиты — вот и пытаемся мы хоть как-то заполнить брешь. Впрочем, не мы одни. На днях Дамский комитет Красного креста устраивает в Александровском сквере гуляние с лотереей. Иркутское отделение Торгово-промышленного союза открывает свой комитет помощи больным и раненым воинам. Так что следите за прессой, барышня, и не стесняйтесь обращаться!

…Катерина боялась, что бумажный мешок порвётся, и несла его перед собой, краем глаза взглядывая на дорогу. Она прошла почти всю Большую, когда с Граматинской показалась большая группа эвакуированных раненых. Они еле передвигались и жадно ловили взгляды прохожих. «Им ещё тяжелее, чем нам!» — только и подумала Катерина, доставая из мешка фуфайку и уже выглядывая самого несчастного.

Справочно

Из газеты «Наше дело» от 19.01.1919: «В понедельник 20 января в городском театре симфоническим оркестром Средне-Сибирского корпуса (60 чел.) под управлением дирижёров Суницкого и Смагина будет дан благотворительный симфонический концерт в пользу увечных воинов. В концерте принимает участие тенор Матвеев и другие артисты».

***

Из газеты «Наше дело» от 09.05.1919: «Культурно-просветительный кружок при 1-й конной батарее чехословацких войск в с. Усолье пожертвовал 1 тыс. руб. в пользу больных и раненых воинов».

***

Из газеты «Наше дело» от 15.07.1919: «Королевский греческий консул в Иркутске г. Абаджи препроводил в распоряжение командующего войсками Иркутского военного округа 30 тыс. руб. в ознаменование 98-й годовщины возрождения Греции. Деньги предназначены на создание дома воинов-инвалидов».

***

Из газеты «Наше дело» от 03.11.1919: «Губернской земской комиссией получен перевод на 130 руб. от правления Бирюсинского общества потребителей «Земледелец» Верхоленского уезда. Деньги предназначены Иркутскому инвалидному дому».


Теперь Катерина Гусева читала все газеты, которые приносил ей Алексей Валерианович. Начинала с местной хроники и объявлений, потом смотрела новости с фронтов и так постепенно доходила до передовиц. Встречалось много незнакомых слов, но значение их угадывалось, а если нет, узнавала в библиотеке. Ближе была городская публичная, и с конца марта там приняли дополнительных служащих, так что двери теперь оставались открытыми до восьми часов вечера, да и очереди стали много меньше. Но книги, по-прежнему, давались лишь под залог и потому Катерина шла дальше — в Нагорное отделение бесплатных потанинских библиотек. Им задерживали городскую субсидию, и заболевших было некем (то есть не на что) заменить. В августе Катерина дважды сходила впустую, зато в губернском союзе помощи больным и раненым воинам познакомилась с адвокатом Леонидом Аполлоновичем Белоголовым. С виду-то он — важный барин, сидит откинувшись, поглядывает свысока, но весь форс слетает, едва лишь заговорят о публичной библиотеке. Леонид Аполлонович там председателем Попечительского совета. А ещё он открыл и ведёт Инвалидный дом для бывших воинов. Катерина напросилась туда на экскурсию и посмотрела все мастерские: сапожную, переплётную, портновскую и ортопедическую.

— Хотите, чтоб сами себя обрабатывали? — прямо спросила она.

— Хочу, чтоб обузой себя не считали. И кстати сказать: протезы, что выходят из нашей ортопедической мастерской, вполне конкурируют с японскими!

— Не все станки у вас заняты…

— Ждём десять воинов-инвалидов из Омска. Тогда с нашими сорока двумя будет полный комплект.

— Почему же из Омска, если в Иркутске очередь?

— Потому что хотим получить правительственный кредит и не только расшириться, но и открыть первый в Сибири приют для безнадёжных больных.

Не туда пустили

По воскресеньям к Гусевым приходит Егор Брилин. Он недавно из плена, страдает недостатком мышечной массы и на улице его сильно бросает из стороны в сторону. Цепные псы беспощадно его облаивают, да и хозяева не отстают. Егору бы отлежаться да откормиться, но жена недавно потеряла место кожевницы, и скудный инвалидный паёк делится на четверых: у Брилиных двое ребятишек. Егор перебивается случайной работой, а воскресные вечера проводит у Гусевых и, кстати, берёт у них прочитанные газеты. В одной из них Катерина вычитала постановление о назначении пенсий инвалидам, бывшим в плену, и подумала: «Ну наконец-то! Может, и оправится наш Егор?»

Сам Брилин принял известие очень спокойно:

— Много не дадут, но всё-таки какая-никакая поддержка. Рано я женился, похоже, надо было подучиться сначала, чтоб не только на руки-ноги рассчитывать, но и на голову. С учёной-то головой и хромому можно семью прокормить. Я в плену много слушал одного образованного человека. Другие-то всё о доме да о еде, а этот подсчитывал урон от войны. Если, говорил, всё железо, всю сталь, весь уголь, цинк и свинец, что потратили на оружие, пустить на прокладку железных дорог, то уже опоясали бы земной шар на два раза и по третьему бы пошли!

Справочно

Газета «Мысль» от 28.02.1919: «Пенсия семьям бурят, погибших на войне. В докладе на имя министра внутренних дел П. Д. Яковлев возбудил вопрос о пенсии семьям бурят, погибших в прошедшую войну во время реквизиции их на земельные работы, или вообще о какой-либо форме помощи оставшимся сиротам. До сих пор её ни правительством, ни бурятским самоуправлением не оказывалось.

***

Из газеты «Наше дело» от 05.04.1919: «Министерство внутренних дел разъясняет, что пособия семьям солдат, находящихся в плену или без вести отсутствующих, можно выдавать только при документально установленных фактах. Но такими документами должны считаться и те, которые имеют не официальный, а частный характер. Как, например, письма сослуживцев пленного или пропавшего без вести».

***

Из газеты «Наше дело» от 08.06.1919: «В управлении санитарно-эвакуационных частей при Верховном главнокомандующем началась регистрация пострадавших во время всемирной войны и желающих получать пенсию от казны. Никаких денежных выдач ещё не производится, и положение о выдаче пенсий и пособий ещё не выработано».

***

Из газеты «Наше дело» от 08.06.1919: «Военная комиссия в Омске постановила: военнопленных-инвалидов, нуждающихся в усиленном питании и медицинском наблюдении, помещать в лечебные учреждения, а при невозможности сделать это — в особые помещения в концлагерях для военнопленных».

***

Из газеты «Наше дело» от 21.06.1919: «Служащие таможни собрали в пользу возвратившихся из австро-германского плена 67 руб.»

Реставрация иллюстраций: Александр Прейс