«Май в городской управе считался хорошим месяцем — именно тогда поступали налоги: восьмипроцентный добавочный подоходный, нотариальный, аукционный, строительный, с утверждённых планов за технадзор, за выданные знаки, с катания на лодках, оценочный, трактирный, извозный, водовозный, ассенизационный, вывесочный, рекламный, с торга вразнос, со зрелищ и увеселений, с частных лошадей, с автомобилей, с собак, временный и приютский». Новая глава «Иркутских историй» Валентины Рекуновой подсказывает, сколько казалось бы навсегда забытого нам еще предстоит вспомнить.
Дрова требуют овса
Печи в думском зале нужно было затопить в два часа пополудни, но с утра навалило много снега, и дворник освободился, когда солнце садилось и мороз крепчал. Вечером гласные поёживались от холода, а «вождь» кадетов Горчаков невесело пошутил: «В думе революционная температура…»
Всю зиму с 1918-го на 1919 в Иркутске жили под страхом остановки электростанции — из-за нехватки угля. Распределением топлива занимался районный уполномоченный, отправлявший наряды на Черемховские копи. За два месяца, с начала декабря 1918-го по конец января 1919-го, Иркутск должен был получить 1 млн пудов угля — на поверку же вышло только 379 тыс.
Причину усматривали в недостатке вагонов, а их, действительно, не хватало, и городская управа одалживалась у коменданта чехословацких войск. Но оказалось, что и отправленный груз таинственно исчезает на разных участках между Черемхово и Иркутском; особенно часто — на станции Иннокентьевской. 120 вёрст пути преодолевались неделями, «уголь как бы везут на быках, причём всю дорогу эти быки усиленно этим углем питаются» — язвила газета «Наше дело». И если электростанция не перестала работать, то исключительно потому, что военные реквизировали запасы угля у частников.
Правительство считало, что выход — в национализации угольных копей, а владельцы, разумеется, были против. Что до иркутского самоуправления, то оно решилось взять в свои руки заготовку дров. Требовалось около 3-х млн рублей, и добыть их думские предполагали двумя путями — взяв у правительства беспроцентную ссуду и выпустив дровяные облигации. Министр финансов и министр внутренних дел после двухнедельного торпедирования телеграммами выдали разрешение на выпуск 20 тыс. облигаций, по 100 руб. каждая.
Разумеется, горожанам обозначили сроки, ведь дрова надо было успеть просушить и доставить. Но пришлось продлить подписку до 25 мая: обыватели тянули, раздумывали и только в последние две недели у бухгалтерского окошка городской управы зазмеились «дровяные» хвосты. Очередь двигалась медленно: учреждения покупали облигации пачками, тюремная инспекция, например, приобрела их на сумму 50 тыс. руб. И всё-таки время было упущено: вместо двух миллионов получили лишь 700 тыс. руб.
Дрова по городским облигациям начали отпускать с начала сентября. По 140 руб. за сажень. Рыночная стоимость в эту пору дошла уже до 2 тыс. руб.
Справочно
Из газеты «Наше дело» от 30.08.1919: «В Канске реквизирован овёс, предназначавшийся для отправки в Иркутск. И тотчас же встал городской водовозный обоз и обоз, предназначавшийся для поставки дров».
***
Из газеты «Наше дело» от 27.09.1919: «Управляющий губернией сообщает городскому голове, что Знаменский монастырь за неимением дров начал жечь одно из своих старых зданий. Он предлагает отпустить для монастыря около 250 саженей дров, а в сжигаемом здании разместить беженцев».
***
Из газеты «Наше дело» от 17.09.1919: «При подписке на городской дровяной заём иркутская почтовая контора не приобрела облигаций и пыталась сделать собственную заготовку в уезде. Теперь начальник конторы просит у города (ввиду того, что заготовка не удалась, а покупать дрова на рынке у служащих нет средств) 300 саженей дров. С такой же просьбой обращается губернская земская управа, мотивируя тем, что в момент подписки у служащих не было денег. Приходится напоминать, что всем служащим подписка делалась в рассрочку и выдавались дровяные авансы».
Да, они притязательные. А вы как хотели?
Май в городской управе считался хорошим месяцем — именно тогда поступали налоги: восьмипроцентный добавочный подоходный, нотариальный, аукционный, строительный, с утверждённых планов за технадзор, за выданные знаки, с катания на лодках, оценочный, трактирный, извозный, водовозный, ассенизационный, вывесочный, рекламный, с торга вразнос, со зрелищ и увеселений, с частных лошадей, с автомобилей, с собак, временный и приютский. Как и предполагалось, выплаты возросли; особенно ощутили это владельцы гостиниц и ресторанов — им предстояло расстаться с четвертью миллиона. Восемь членов их профсоюза демонстративно отказались принять новую налоговую раскладку, но демонстрация не вышла за рамки собрания и газетной заметки, налог же был выплачен полностью и своевременно. Всего в первом полугодии 1919-го поступило с пени и недоимками 2 млн 22 тыс. 268 руб. 4 коп. И в июне городская дума повысила ещё два сбора — с торговых документов (на 20-30%) и торгово-промышленных предприятий (на 10%).
Газета кооператоров «Наше дело» сочла нужным отметить, что «последняя городская приходная смета составлена очень удачно». При этом было очевидно для всех: управа натурально скребёт по сусекам. Гласные местной думы как будто намеренно подставлялись под удар; взять хотя бы новый налог на очистку дымовых труб — ясно же, что газеты его перекрестят в налог на дым — и пойдёт, помчится писать губерния!
Ну да, поёрничали, конечно, а всё же обратили внимание: вырученные деньги пойдут на содержание трубочистов. Что очень важно, ведь в последние годы обыватели сильно экономят на них. Новый налог защитит Иркутск от пожаров «по причине загорания сажи в трубе». При этом богатые заплатят за бедных: под обложение попадёт лишь недвижимость, приносящая чистый доход.
Не возбранялось искать ошибки в расчётах и добиваться «восстановления справедливости». Равно как и использовать право на компенсации и надбавки к жалованию. В апреле 1919-го Союз городских служащих представил в городскую финансовую комиссию список претендентов «первой руки». Сам он вопросов не вызвал, но дискутировалась регулярность компенсаций. А в сентябре канцелярия городской управы подала в президиум думы и во фракции заявление: «Обещанная прибавка на дороговизну (50% к жалованию) нас далеко не удовлетворяет. Просим в добавление к ней безвозвратное пособие в размере оклада». Вспомнили и об используемых для служебных нужд личных велосипедах и экипажах — предложили компенсировать амортизацию налоговыми послаблениями.
Когда заместителю головы Кузнецову пеняли на притязательность подчинённых, Евгений Петрович, по обыкновению, замечал: «Чины городского самоуправления тем и отличаются от правительственных, что позволяют себе быть притязательными. Хотя бы и потому, что органы самоуправления не сменяют друг друга с такой быстротой, как временные правительства».
19 сентября состоялось последнее заседание Иркутской городской думы старого состава, и председатель Павел Васильевич Зицерман коротко подытожил:
— Проезжающие через Иркутск отмечает живопись магазинных витрин, лёгкое подшофе обывателя и весёлую музыку, не умолкающую даже ночью. Но мы-то знаем, что город прирастает отнюдь не новыми зданиями — он прирастает кладбищами. И не только для умирающих в госпиталях. Нет, мы не имели иллюзий, когда начинали работать: городское самоуправление уже давно переживало кризис. Особенно тяжело было при большевиках, под напором которых разрушалась самая основа нашей работы, и в конце концов мы были разогнаны. Но с уходом большевиков лучше не стало, и мы справлялись лишь с текущими задачами — не закрывать школы и больницы, обеспечивать горожан продовольствием и промышленными товарами. Однако и эти задачи отнимают у нас все силы.
В сентябре же приступила к работе и новая дума. Бывший председатель Зицерман избран был городским головой. Единогласно. Редчайший случай единодушия в таком городе, как Иркутск.
Троицкий пятачок
Городские налоги были бы терпимы, но и Временное правительство обложило: с каждой лошади 1-го разряда (беговой, выездной) взималось по 240 руб. + 600 руб. с экипажа; с лошади 2-го разряда — по 120 руб. + 150 руб. с экипажа; с лошади 3-го разряда (под телеги, сани, дровни) — по 100 руб.; с велосипеда — по 30 руб.; с мотоциклета — по 50 руб. с каждой л.с.; с пассажирского автомобиля, моторного судна и лодки — по 100 руб. с каждой л. с; с того же, но для перевозки пассажиров — по 200 руб. с каждой л. с.; с грузового авто — по 50 руб. с каждой л. с., с парусной яхты — по 260 руб.
15 сентября в газетах появился указ о дежурствах выборных от гражданского населения на линии железной дороги Томск—Иркутск. Видимо, для кого-то это стало последней каплей: в квартальном комитете близ храма Троицы возроптали. И церковный староста тоже немного пошумел, хоть, вернувшись домой, раскаялся. А после вечерней службы задержался у отца Николая:
— Устали люди от бесконечных повинностей, податей, сборов. Раздражены. И без того в голове сумятица, а тут думай ещё, с какой стороны ощиплют министры!
Священник выслушал его молча. Молча же проводил до калитки, а потом долго смотрел ему вслед. И в воскресной проповеди почему-то говорил об оливах Гефсиманского сада, пока вкус их плодов не стал ощутим. А потом неожиданно:
— Сейчас по железной дороге в нашу сторону отправляется множество эшелонов с ранеными. И не хватает сил позаботиться обо всех так, как должно. А поэтому на больших и на малых станциях местные жители выходят к вагонам, встречаются со страдальцами как с родными — исполняют свой христианский долг. И в Иркутске городская управа сейчас организует дежурства на вокзале. Всё пойдёт через квартальные комитеты, по графику, так что нагрузка (100 выборных в сутки) не должна быть очень обременительной. Но крайне важно, чтобы пошли добровольцы. Не только с гостинцами — с добрым словом. Всё — как в давние времена, то есть всё зависит от нас. Встанет ли солнце над Гефсиманским садом? Нальются ли соком оливы? По вкусу плодов их будем судить о себе.
И снова молчаливые проводы до калитки. Но, ступив за ограду, церковный староста оборачивается:
— Хотел спросить вас о юбилее…
В коротком взгляде священника только недоумение.
— 35-летие вашей пастырской службы, отец Николай.
— Господь с вами! У духовенства (равно и у мирян) отмечают четвертьвековое служение, а затем уже только пятидесятую годовщину — если будет на то воля Создателя.
— В 1899-м несколько иркутян, выпускников Петербургского университета, устроили ужин в день 80-летия альма-матер… Может, и не по правилам — зато от души. Правила люди пишут, а душу вдыхает Бог — значит, богоугодное это дело. И не я — прихожане решили отметить 35-ю годовщину священства.
Отец Николай (а в миру Шергин Николай Григорьевич) не радел о карьере — может быть, и потому, что рядовые священники ближе к пастве. Соборных настоятелей от прихожан отделяли ключари и простые «батюшки», а Шергин знал всех своих поимённо, включая и умерших уже, и только вчера крещённых. Каждый день его протекал на прихрамовом пятачке, изредка размыкаясь — когда уходил в попечительство о бедных духовного звания и в совет церковного братства. Каждый день отца Николая выстраивался прихожанами, и не принять их Благодарственный адрес он, конечно, не мог.
23 сентября трапезную наполнили выборные, и сияющий староста произнёс нараспев:
— Ваше преподобие… отец Николай! Тридцать пять лет священства высчитаны нами по календарям, но они теперь плохо поспевают за жизнью. Разве уместить в тридцать дней то, что пережито в декабре 1917-го? И если мы сохранили тогда живу душу, то лишь вашими молитвами и заступничеством Святой Троицы. Пусть не покажется высокопарным наш слог — мы всего лишь пытаемся передать свои чувства. Обычно священникам преподносят иконы или кресты ювелирной работы, или искусно изданные евангелия; но мы никогда не видали у вас ничего дорогого. В иное время собрали бы на стипендию вашего имени в духовном училище, а покуда личное пособие вам, — он низко поклонился и протянул Шергину конверт.
От неожиданности и стыда Шергин растерялся. И рассердился: «Как будто я жаловался кому-то и что-то просил!», но сияющие прихожане уже окружили его, прося благословения.
С 1903 по 1916-й скудный доход отца Николая прибавлялся уроками закона Божия в училище слепых, а ещё он преподавал один год в учительской семинарии. Теперь же учебные помещения отдавались военным и беженцам. Да и епархия бедствовала; заведующая училищем Знаменского монастыря обивала пороги управы, прося денег на содержание школьного здания; сельские священники от нужды набирали уроки в нескольких деревнях, а наезжали не часто. Земские составляли на них протоколы, а редакции их охотно печатали.
Справочно:
Из газеты «Наше дело» от 04.09.1919: «ПАСТЫРЬ ДОБРЫЙ. С назначением в с. Тулун священника о. Никиты Горнакова привился новый обычай — требование за метрическую справку по десяти рублей».
На сентябрьском епархиальном собрании много раз повторялось: прихожане не выполняют своих обязательств по содержанию храмов и причтов. Шергин слушал и думал в смятении, как на этом фоне выглядит его чествование. Но уже и видел в нём известную справедливость: «Протоиерей Фивейский проповедует при громадном стечении публики у Московских ворот, собирает отряды Святого Креста для борьбы с большевиками, а мой долг — помогать своим прихожанам. У Фивейского высокие цели, и он смотрит поверх голов, а я буду, как прежде, смотреть в глаза».
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс