Пройти по краешку

Незамеченный поворот

Позже Фёдор Казанцев много раз слышал, что в июле 1919‑го и случился тот перелом настроений, что развернул жизнь Иркутска и направил по новому, каменистому руслу. Но сам‑то он этот поворот не заметил. И не то чтоб газеты совсем не читал, но до них ли, когда самая маковка лета? К тому же на июльские именины родители подарили ему фотокамеру, и страсть как хотелось закрепить уроки, взятые у опытного Евдокимова. Он-то и посоветовал отправляться на экскурсию по окрестностям и обещал разместить удачные снимки в витрине своего ателье на Большой. Казанцев и поехал в Усолье ближе к середине июля, да так увлёкся, что прожил два лишних дня, и возвращаться пришлось вместе с дачниками, буквально сидевшими друг на друге. Не только буферы были забиты, но и с крыш вагонов свисали ноги отчаянных пассажиров. Плач, брань, потасовки на всём протяжении семидесятивёрстного перегона, кажется, были привычны для большинства, Фёдор же очень боялся за фотокамеру. В Иркутске толпа рванула на перрон, и Казанцева тоже подхватило и понесло. Приятный молодой человек говоривший с ним всю дорогу, сочувственно улыбнулся, ловко перехватил у Фёдора кофр и соскочил на перрон:

— Встретимся у касс!

А Казанцева отшвырнуло к окну, и он выбрался из вагона одним из последних. Побежал к кассам, но приятного молодого человека там не оказалось. Прождал целый час, оставил адрес кассирше, но незнакомец так и не появился. Казанцев разнёс по редакциям объявление — и снова мимо. Пришлось признаваться родителям, но ожидаемого разноса не случилось: отец с матерью были на чём-то очень сосредоточены.

Оказалось, из Омска за подписью начальника главного инженерного управления поступило срочное предписание восстановить разрушенное в декабре 1917‑го. То есть у домовладельцев вдруг появился шанс вернуть утраченное за счёт строительно-хозяйственного отделения военного округа. Условием выставлялась отдача помещений в аренду под армейские нужды или же их продажа. Власти, естественно, отдавали предпочтение большим каменным зданиям, у которых сохранились остовы и фундамент, а за Казанцевыми числился небольшой деревянный флигель, сгоревший дотла. Для военных он вряд ли представлял интерес, а вот для Казанцевых был источником постоянного, пусть и небольшого, дохода — и потому супруги обивали пороги, умоляя сначала о включении в список на восстановление, а потом уже только о выделении материалов. Второй вариант оказался вполне реальным, и до самого снега Казанцев‑старший работал с артелью плотников. Сына же он отправил представлять интересы семьи в огородном товариществе. Дело же в том, что военное ведомство вознамерилось строить аэродром, и под изъятие угодили около тридцати десятин, выделенных в аренду товариществу. Их успели обработать, а на пяти, наиболее плодородных, уже наливалась картошка. Вернуть землю никто из огородников не надеялся, но урожай-то хотелось снять, и не в начале июля, а в сентябре, как положено.

Люди волновались и злобились, так что Фёдор поначалу решил: отрезаемые 28 соток и есть вся земля товарищества.

— Как ты мог такое подумать! — возмутился Самойлов Глеб Фаддеевич, приятель отца. — У нас большая площадь под баклажанами, помидорами, кабачками (34 парника), а также конюшня на 20 лошадей, склад сельскохозяйственного инвентаря и склад дровяной (уже заготовили 4870 погонных саженей). А всего под арендой 182 десятины земли. Тут не только себя накормить, но и полгорода обеспечить можно!

— А военных?

— Нет разницы, кому продавать, гражданским или военным! А ты, парень, к чему клонишь‑то? Ай, молодца: мы же их по интендантской части сможем облагодетельствовать!

13 июля 1919 года состоялось общее собрание Иркутского товарищества огородников. Докладчик Самойлов представил контракт с военным округом на поставку 15 тыс. пудов капусты и 10 тыс. пудов картофеля. И про задаток в 20 тыс. руб., уже полученных, сообщил. И про то, разумеется, что не придётся собирать урожай раньше срока.

Что сказал он Казанцеву-старшему, Фёдор не знал, но только отец так и не попрекнул его фотоаппаратом. А владелец ателье на Большой Евдокимов, действительно, разместил у себя перед входом превосходные снимки иркутских окрестностей. Только в октябре кто-то из иркутских «ценителей» вскрыл витрины прямо средь бела дня. Ни от кого не таясь, не опасаясь, что схватят за руку. И надо сказать, мало кто удивился: время устанавливалось такое. Перелом, как потом говорили, в июле и обозначился.

Однажды, году уже в двадцать третьем, Казанцев-младший просмотрел подшивку газет за 1919 год и узнал-таки: 7 июля на губернском земском собрании гласный Иванов-Мартынов предложил резолюцию с осуждением ноябрьского, 1918 года, переворота и политики пришедшего таким образом к власти колчаковского правительства. Гласный Гаряев и Дядькин выступили против Иванова-Мартынова, однако большинством голосов при четырёх воздержавшихся резолюция была принята.

Несостоявшаяся отставка

Пока управляющий губернией Павел Дмитриеавич Яковлев ездил в Омск, местное, иркутское, время сильно ускорилось — будто неведомый механик подкрутил часовой механизм, и события сбились в кучу. Опытнейший Корейша, оставленный на губернии, рассорился с профсоюзом курьеров, швейцаров, рассыльных и сторожей. Командующий войсками округа грубо вмешался в работу местного самоуправления — лишил звания гласного секретаря городской думы Пихтина и председателя Бодайбинской земской управы Иванова-Мартынова. Секретарь Шамановской волостной управы Заболотский, ни в чём не подозревавшийся, скрылся, а председатель той же управы Клочков убит вместе с милиционером Бобровниковым. Есть и раненый — милиционер Петров.

Похоже, и самого Яковлева не ждали из Омска, по крайней мере, без конвоя. В особенном изумлении пребывала группа доносчиков, регулярно писавших министру внутренних дел — о том, что он, Яковлев, смягчает наказания арестованным большевикам, не дал закрыть клуб социалистов, создал альтернативную контрразведку, а пленных красноармейцев собрал в отряд особого назначения и разъезжает с ним по уездам. А также при его попустительстве губернское земское собрание вынесло резолюцию об осуждении общего курса правительства как курса недемократического. И едва ли не он стал причиной ползущих по городу слухов о будто бы создаваемом в Иркутске параллельном правительстве.

Коротко говоря, объяснение с министром внутренних дел Пепеляевым сделалось неизбежным, и тот не скрывал, что последствия этого разговора будут очень тяжёлыми. Был, конечно, уверен, что Яковлев попытается оправдаться, но Павел Дмитриевич неожиданно сделал жёсткое заявление о просчётах правительства в их отношениях с управляющими губерниями. И, пользуясь замешательством Пепеляева, быстро откланялся:

— Не смею опаздывать к главе кабинета.

Он, и в самом деле, договаривался с Вологодским о встрече. Все их разговоры по прямому проводу были весьма продолжительны и показывали редкое понимание. На фоне своих министров Пётр Васильевич казался несколько рафинированным и, кажется, мучился от бессилия положить конец своеволию военных начальников. Он и сегодня несколько раз затрагивал эту тему, а закончил неожиданно:

— Завтра я буду с докладом у Верховного; вот, кстати, и представлю вас. Наверняка будет спрашивать о мобилизации.

Так и было. Но во второй половине дня, а в первую Яковлев прогулялся по министерским складам, так что 4 сентября «Наше дело» не без торжественности сообщило: «Из Омска управляющий губернией привёз 21 тыс. аршин полотна для белья милиционерам и отряду особого назначения из запасов МВД».

На губернской политической сцене всё интереснее проявлялись новые игроки — земства. Только в Бодайбо им чинят препятствия, и небезуспешно: в кассе ни копейки и куча долгов. Золотопромышленники откровенно злорадствуют и надеются земство вовсе изжить. Прямо заявляют об этом, что весьма показательно: они, безусловно, раздражены и будут меряться с земством силой, покуда не разглядят в нём союзника. Куда опаснее скрытое противостояние, ведь когда оно станет явным, надо будет перестраиваться на ходу, не имея времени для обдумывания. Хорошо ещё, что у него теперь новый помощник — Церерин. Собственно, и прежний, Агапьев, был неплох, но для другого, уже прошедшего, времени. А наступившее, плотное по событиям и быстроте перемен, требовало охоты к скольжению на краю, но при этом исключительной цепкости и осторожности. Церерин и был такой человек. Знакомясь с китайской диаспорой, слушал почтительно уверения в дружбе, взаимопомощи — а в подходящий момент очень ловко подхватил, что помощь да, безусловно, требуется — и стремительно выстрелил из портфеля большим подписным листом в пользу Знаменского попечительства о бедных. А японцев в считанные минуты раскрутил на партию перевязочных материалов — и в течение часа развёз их по лазаретам и больницам.

Исход дела решил один пулемёт

В ночь на 12 сентября анонимный источник сообщил управляющему губернией о готовящемся якобы нападении на Александровскую пересыльную тюрьму. Уточнил, что имеет в виду отряд Каландаришвили — того самого, что недавно ограбил фабрику Перевалова. Усольская и Александровская милиция подтвердили опасения, а ближе к рассвету передали и точные сведения: освобождённые уже осаждают каторжную тюрьму, а помогают им… солдаты местного батальона — 150 человек во главе с прапорщиком Багаевым. Не случайно хорошо охраняемое здание «пересылки» с часовыми на вышках и по обоим периметрам, внутреннему и внешнему, было взято почти без сопротивления группой из… тридцати человек.

На рассвете Яковлев выдвинулся из Иркутска с отрядом особого назначения и чешской конницей. В ожидании их александровские милиционеры заняли позицию на ближайшей к селу возвышенности. Неизвестно, удалось ли бы им уцелеть, но на помощь пришли два десятка чехов, занятых в мастерских центральной тюрьмы. Все они были при оружии и с пулемётом — он‑то и решил исход дела. Нападавшие рассеялись по лесу, а в скором времени подтянулись и чешская конница, отряд особого назначения и рота пехоты.

Ещё до начала расследования часть тюремной администрации была отстранена от обязанностей, и хоть это было вполне естественно, Яковлев хорошо понимал: и пассивность этих чинов отражают происходящий перелом в настроении общества. Одно отрадно: из почти тысячи обитателей пересыльной тюрьмы (главным образом пленных красноармейцев) 580 не покинули её стены и отказались от предложенного оружия.

Справочно:

Из газеты «Наше дело» от 17.09.1919: «События в Александровском внесли немало беспокойства в местное общество и породили ряд нелепых легенд. Одна из них (об уходе из центральной каторжной тюрьмы 5 тыс. арестантов) дошла до Омска».

***

Из газеты «Наше дело» от 18.09.1919: «Отрядом поручика Рябухова поймано 55 сбежавших из Александровской пересыльной тюрьмы. Среди них и 8 солдат Александровского батальона. При стычке отряда особого назначения с красноармейцами, выпущенными из пересыльной тюрьмы, смертельно ранен боец отряда доброволец Мясоедов».

***

Из газеты «Новая Сибирь» от 01.02.1919: «Седановская республика. Из Нижне‑Илимска управляющему губернией доносят, что крестьяне Седановского сельского общества, расположенного в верховьях Карапчанской волости, в самой глухой части Киренского уезда, заявили и земцам, и милиции, что они, седановцы, не признают Временного Сибирского правительства, губернского комиссара и Киренского уездного воинского начальника. Не будут подчиняться их распоряжениям, а также распоряжениям Карапчанской волостной земской управы и не желают платить подати. Выборы гласных в волостную земскую управу седановцы провести отказались. Начальник милиции сообщил, что, когда он командировал милиционеров для прекращения выгонки самогонки и отобрания оружия казённого образца, то крестьяне милиционеров к производству обыска не допустили, заявив, что они не желают подчиняться властям.

Карапчанское волостное земское собрание со своей стороны постановило просить управляющего губернией о привлечении седановцев к ответственности. «Мы признаём, — пишут гласные, — действия седановцев несправедливыми и незаконными и поступок их осуждаем как недостойный граждан свободной Сибири и идущий в разрез с интересами крестьян».

Реставрация иллюстраций: Александр Прейс