В год 85-летия Иркутской области мы продолжаем публикацию глав из готовящегося к печати нового тома «Иркутских историй» Валентины Рекуновой о самом драматичном периоде на сломе веков — беспощадной мельнице человеческих судеб и непримиримой схватке мировоззрений.
С приданым едут
Директор реального училища, что в Ораниенбауме, готовился к эвакуации загодя. И прежде всего раздобыл подробную карту Восточной Сибири. Глубоко вдохнул от её необъятности — и выставил первый флажок: дальше Иркутска не ехать! Осторожно примерился: «В губернском центре, конечно, не зацепиться: что, не видели там реальных училищ? А в уездах только четыре города, и лишь к одному из них (Нижнеудинску) можно добраться на поезде! Решительно непонятно, о чём думали наши заводчики, когда в 1917-м задумали эвакуацию в… Киренск. Как рассчитывали они доставлять оборудование в этот северный угол, не имеющий даже промышленных площадей? Но для училища там, пожалуй, нашлось бы подходящее помещение, — вновь склонился над картой, посчитал расстояние от Иркутска. — Нет, Нижнеудинск всё-таки гораздо южней»! — и в тамошнюю думу полетел телеграфный запрос.
Ответили быстро, но весьма неожиданно: реальное училище есть, и в нём классы наполовину пусты. Снова пройдясь по карте, директор присмотрелся внимательнее к Верхоленску. Но и там оказалось занято: Воткинская гимназия окопалась, перехватила весь ученический кадр. Пришлось переключаться на сёла. Из Тулуна отвечали торжественно, что давно уже хлопотали о реальном училище — и потому к ним неделю назад пожаловали педагоги из Пермской губернии. В полном комплекте и даже с учебниками. «Чёрт, чёрт, чёрт!»
Прорвавшийся гнев лишь немного смягчила ёрническая заметка в одной из сибирских газет: «Тулун принято считать культурным центром. Ещё бы! В нём есть гимназия, высшее начальное училище, несколько начальных и в довершение всего… казённый винный склад — одно из самых лучших и красивых зданий».
Пришлось заключить, что небольшие культурные центры в Сибири — совершенно не то, что в его Виленском учебном округе. И что надо иметь внушительное приданое, дабы как-то обосноваться там. Не случайно коллеги-реалисты из Валдайского города Сосновицы забрали из банка все деньги. А пожарное общество Екатеринбурга эвакуировалось с новенькой машиной (40 вёдер воды в минуту). А служащие авиапарка Кургана прихватили в Иркутск… собственно авиапарк. «На этом фоне мы просто нищие, но и просто сидеть, ждать погибели невозможно! — опять рассердился директор. И положил непременно дозвониться до управляющего Иркутской губернией Яковлева.
— Неважно, куда предпишут эвакуироваться: министерство внутренних дел разрешает нам менять места назначения, — заверил молодой бодрый голос. — В Голумети вот-вот достроят высшее начальное училище, а педагогов не набрали ещё. Жалование? Формально меньше, чем в Иркутске, но при готовой квартире и тамошней дешевизне продуктов получается больше. Так что приезжайте, получайте подъёмные и отправляйтесь для занятия должностей!
Вряд ли к нам теперь нагрянут грабители
Чем ближе к Иркутску, тем неохотнее Маслов отвечал на расспросы и признавался, что он не беженец, не эвакуированный и даже не командированный, а приглашён на работу в университет. В таком статусе больше не было никого в этом поезде — либо кто-то неплохо замаскировался, опасаясь раздражения и неприязни попутчиков.
Маслов ещё не избавился до конца от недавних приступов страха, к тому же он понимал: развернись события чуть иначе — и сам оказался бы в положении беженца или голодал в Петрограде-Москве, ожидая ареста. Но так совпало, что именно в эту пору в Иркутске открылся университет, а ректором стал хороший знакомый — Моисей Матвеевич Рубинштейн. Он прислал спасительное приглашение — и на профессора, и на его семью из шести человек.
Иркутск был ещё очарован своей университетскостью; все вокруг соревновались в помощи его педагогам и студентам, чуть не о каждом пожертвовании торжественно сообщалось в газетах. Ректор говорил по прямому проводу с председателем совета министров и министром народного просвещения. Правда, он сразу предупредил профессора Маслова, что с жильём очень плохо:
— Городская комиссия по уплотнению подчинена управляющему губернией — в результате на одни и те же квадраты выдаётся по нескольку ордеров. Гласные думы опротестовывают решения через суд, отзывают своих представителей, жалуются в Омск, но, в сущности, в этом противостоянии нет ни правых, ни виноватых. Конфликты и просто недоразумения неизбежны при нынешнем наплыве беженцев и эвакуированных: сюда ведь целыми уездами прибывают. Пока не остановится этот поток, ничего не изменится.
Несколько недель Масловы перебивались в гостинице, а потом получили три комнаты на семерых. Но одну у них тут же реквизировали под кабинет начальника сыскного отделения. Отдельного хода не было, и он мог попадать на рабочее место только через Масловых. Так же проходили к нему подчинённые, задержанные и просители.
— Один плюс в этом всё-таки есть: вряд ли к нам теперь нагрянут грабители, — утешил профессор домашних.
Справочно
Из газеты «Наше дело» от 17.09.1919: «С 30 августа по 4 сентября в Иркутском переселенческом пункте зарегистрированы: управление Пермской железной дороги, Оренбургский женский институт, Тургайская областная земская управа, Тургайская уездная земская управа, Златоустовская тюрьма, Петропавловское высшее начальное училище, Петропавловское акцизное управление, Екатеринбургское управление министерства продовольствия, Уфимский губернский контроль, Челябинская уездная земская управа, Челябинский обывательский комитет, Челябинское акцизное управление, Кизеловское железнодорожное училище, Уфимский государственный контроль, Троицкий окружной суд, Уфимское управление земледелия, Бирский съезд мировых судей, Типография Камышловского земства, Шадринская уездная земская управа, Шадринское воинское присутствие».
Из постановления управляющего Иркутской губернией П.Д. Яковлева от 23.01.1919: «Лица, не исполняющие постановления Иркутской комиссии по уплотнению квартир, а также чинящие ей препятствия, будут привлекаться мною как уполномоченным министра внутренних дел к ответственности в административном порядке с наложением взыскания до 3-х месяцев тюремного заключения с заменой штрафом до 3000 руб.».
Занятия на историко-филологическом факультете начались 21 сентября, а на физмате и того ещё позже — 2 октября. Лекции читались в две смены, вплоть до 10 часов вечера. Не отказались и от двухгодичных педагогических курсов, причём земство поддержало их десятью стипендиями, по 2400 руб. каждая.
Из массы пожертвований профессора Маслова особенно впечатлило одно, сделанное душеприказчиком Поротова. И не только внушительностью завещанного капитала, но и его необычным происхождением. Ведь это был не эффектный жест удачливого предпринимателя, а накопления обыкновенного служащего. Андрей Аверкиевич родился в семье киренского почтмейстера и после Иркутской гимназии определился на военную службу. В 33 года вышел в отставку в чине штабс-капитана и устроился в Верхне-Амурскую золотопромышленную компанию. Отработал там сорок лет, получая хорошие деньги, но тратя на себя очень мало. Супруга, кажется, разделяла эту странность; по крайней мере, не оспорила завещание после смерти Андрея Аверкиевича в 1917-м. «Неужто это запоздалый гром просветительства? — спрашивал себя Маслов. — Довольно неожиданная сублимация для семьи приискового служащего. Неожиданная, но очевидная! Должно быть, университет представлялся ему не просто источником знаний, но и чертой, за которой совершенно другая жизнь. А это обязывает: на кого больше ставится, с того больше и спросится!»
Увы, проводники в «совершенно другую жизнь» заявили претензию на усадьбу Иркутского женского института — как будто вполне этично одному учебному заведению расширяться за счёт другого. Профессора Пономарёв и Огородников присмотрели в городской публичной библиотеке подборку литературы и сочли этичной передачу двойных экземпляров университету. Им отказали, и рассерженные учёные демонстративно покинули заседание Попечительского совета. Сам ректор пошёл на публичную ссору с губернской гимназией, которую в своё время окончил. Отношения выяснялись сначала в прессе, а затем в судебном заседании, откуда снова попадали на страницы газет. Увы, альма-матер из нового университета покуда не получалось.
Беженец замедленного действия
Провожая Рубинштейна в командировку (ректор ехал в Омск по телеграмме министра просвещения) Маслов не заметил каких-либо перемен ни в самом здании вокзала, ни на прилегающей площади, ни на перроне: те же хвосты очередей за кипятком, те же бесчисленные лоскуты объявлений: беженцы ищут пропавших родных. Пути забиты эшелонами раненых и бесчисленными теплушками, здесь же и туалеты, и кипячение чайников… Одним словом, всё как и в день его приезда в Иркутск, единственное отличие — глашатаи комитетов помощи беженцам — молодые люди с осипшими от натуги голосами: раз за разом они повторяют короткие объявления с адресами для регистрации.
Ещё направляясь в Иркутск, Маслов обратил внимание на двух энергичных господ из Уфы — Кастрова и Зубакина: сразу же по приезде они собирались объединить беженцев из Уфимской губернии. И, действительно, очень скоро открыли приём в квартире одного земляка. Свой комитет учредили и самарцы; регистрировали прибывших в магазине Урало-Сибирского товарищества, помогали с работой. Прикамцы не стеснялись просить о поддержке и иностранные представительства. Отделение американского Красного креста выделило им партию тёплых вещей и предоставило рабочие места в мастерской по пошиву белья для армии. А к осени беженцы из Прикамья собирались открыть для своих детей среднее учебное заведение.
Все территориальные комитеты объединились в Иркутский союз помощи беженцам. Он, конечно, был озабочен возвращением в родные места, но первейшим делом считал заполнить своими людьми вакансии в местной думе — как только они появятся. Присмотрелся новый союз и к Черемховским копям, а после умело проведённых переговоров опытным горнякам с Урала были предложены 52 рабочих места. Правда, их ещё предстояло освободить… Но администрация срочно провела сокращение штатов — и тотчас заполнила вакансии беженцами. Профсоюз вмешался, привлёк внимание губернских властей; противостояние обострялось и тем, что работа на копях давала бронь от призыва в армию. «Похоже, у нас в тылу обозначилась новая линия фронта», — печально резюмировал управляющий губернией Яковлев.
Справочно
В апреле 1919 г. в Иркутской духовной семинарии расквартировали воспитанников Оренбургского кадетского корпуса. При этом расположенный здесь Псковский кадетский корпус не только не перевели, но и увеличили на 60 чел. В апреле же отдали под общежитие для беженцев Еврейское училище, а в сентябре реквизировали под столовую для беженцев помещение Гоголевского училища. К этому времени и Сиропитательный дом Е.М. Медведниковой потерял последний из корпусов — его отдали Оренбургскому женскому институту.
***
Из газеты «Наше дело» от 07.10.1919: «СТОИМОСТЬ БЕЖЕНСКОГО ПОСТОЯ. Сиропитательный дом просит у города 22.220 руб. за постой беженцев. То есть плату за доставку воды, освещение, вставку стёкол вместо разбитых, очистку выгребных ям и арендную плату за занимаемое помещение».
***
Из газеты «Наше дело» от 15.09.1919: «Особое присутствие по продовольствию доводит до сведения граждан города, что ввиду слабого поступления муки и с притоком беженцев вынуждено в интересах граждан прекратить свободный отпуск хлеба из своих пекарен. С 18 сентября он будет отпускаться исключительно по хлебным карточкам по 1 фунту на порцию».
Если поспешим и не проворуемся
После командировки в Верхоленский уезд управляющий Иркутской губернией Яковлев разобрал накопившуюся прессу и в публикациях местных газет явственно различил опасную, жалобно-раздражённую интонацию и повторяемую из номера в номер мысль: когда бы не эти ненасытные беженцы!..
В тот же день все редакции получили телефонограммы: начальник губернии сделает заявление. А час спустя Павел Дмитриевич уже диктовал:
— Мне по многу раз на день напоминают, что беженцы вдвое увеличили население города, очень стеснили всех и сильно объели. Но давайте посмотрим и с другой стороны! Правительство выделило для них хорошие деньги на новую больницу, с баней и прачечной. Ещё 48 миллионов рублей даны на жильё. В Черемхово переведены средства на создание пятидесяти дополнительных койкомест. Профинансировано и строительство современного карантинного пункта, с больницей, на станции Иннокентьевской; при этом откомандирован из Омска нам в помощь специальный инженер. Особо отмечу, что всё возведённое таким образом (то есть за государственный счёт) после войны перейдёт органам местного самоуправления. Так что нам должно двигаться навстречу правительству. А именно: укладываться в отведённые сроки и использовать средства исключительно по назначению. А прессе должно за нами глядеть!
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс