30 лет назад, 26 декабря 1991 года, Совет Республик Верховного Совета СССР принял декларацию о прекращении существования Советского Союза. Многие в России, определяя своё отношение к историческим событиям, оглядываются на президента В. Путина, и долгое время в обществе преобладала его оценка распада СССР как «крупнейшей геополитической катастрофы века». Однако в последние годы президент расставляет акценты иначе: распад СССР был предопределён при его создании, предопределён «миной», которую заложил В. Ленин «под здание нашей государственности». Гость «АН» – историк и политолог Олег НЕМЕНСКИЙ, научный сотрудник Института славяноведения РАН.
– Декабрь 1991 года – не поражение Советского Союза, а его победа, победа заложенных в нём принципов, – пишете вы, Олег. Разъясните этот парадокс.
– Сначала на Западе, а затем и у нас принялись верить, что Советский Союз распался постольку, поскольку Запад победил его. Это неправда. Главные причины – внутренние. Конечно, были предатели, работавшие на врагов Советского Союза, но в целом его распад – это закономерность, закономерность всей той системы, которая была создана с 1917 по 1936 год с принятием сталинской Конституции. И если мы не проанализируем эти внутренние причины, если не извлечём уроки, то не обезопасим себя от рисков наступить на те же грабли.
Большевики хоть и были носителями классового самосознания, они считали, что выстраиваемое ими общество превозможет классовое деление, отменит его. Поэтому классовое самосознание они оставляли больше для описания истории и раннего периода своей власти, покуда чуждые классы не были уничтожены или изгнаны из страны. Советское общество довольно скоро было объявлено бесклассовым, при этом большевики и не думали объявлять его не-национальным, а-национальным. Интернационализм – это вовсе не а-национализм, не может быть никакой дружбы наций в обществе, где наций не существует. Интернационализм не отрицает национального принципа организации общества, а утверждает его.
Большевистская партия была западнической, даже, я бы сказал, самой западнической партией в России начала XX века и оставалась таковой даже после того, как советская власть рассорилась с Западом. Коммунистическая идеология возникла именно на Западе, где к моменту её возникновения сформировались нации. Разница между этносом и нацией в том, что национальное самосознание в отличие от этнического предполагает границы нации, институты её представительства, равенство членов нации перед законом. В Российской империи наций не было (кроме разве что польской и финской), и, взяв власть, коммунисты принялись создавать их. Принялись отстраивать нации, но только не русскую нацию.
– В чём же провинились русские?
– Именно так большевики и считали: русские провинились. Провинились перед остальными народами империи. Ленин поставил задачу «защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника», а Бухарин заявил, что русские должны «искусственно поставить себя в положение более низкое по сравнению с другими», чтобы тем самым «купить себе настоящее доверие прежде угнетённых наций».
– В том же ключе высказался и Сталин в 1923 году: «Решительная борьба с пережитками великорусского шовинизма является первой очередной задачей нашей партии». Именно так и выстраивался Советский Союз институционально: РСФСР в отличие от прочих союзных республик не обладала собственными компартией, комсомолом, столицей, академией наук, телерадиокомитетом. Да и национальной республикой она не являлась. «Она не русская, она российская», – подчёркивал Сталин, говоря о РСФСР. Чем объяснить этот подход большевиков? Иррациональной русофобией?
– Западная культура, западное правовое мышление, носителями которых являлись большевики, обусловливали характерное для Запада отношение к русскому народу, «опасному для цивилизованного мира». Такова многовековая русофобская традиция. Страх перед русскими, совмещённый с желанием утвердить вину русского народа, был для большевиков вполне естественной формой мысли. В то же время ничего иррационального в устройстве Советского Союза не обнаруживается. Напротив, оно было очень даже рациональным, продуманным. Это государство держалось на перекачке ресурсов из русских регионов в национальные окраины – соответственно, равноправность РСФСР в данной системе невозможна, Советский Союз попросту престаёт существовать, если РСФСР начинает добиваться её. В 1991 году именно это отчасти и произошло. Но не только. Распад СССР был предрешён логикой действия всего механизма: процесс создания наций неизбежно приводит к постановке вопроса об их суверенитете, об их независимости – так стоит ли удивляться, что Украина, Белоруссия и прочие союзные республики отправились в свободное плавание. Также не стоит удивляться тому, что государство, устроенное большевиками, не любившими сам феномен государства и грезившими миром без государств, – в итоге прекратило существование.
– Вы сказали, нужно извлечь уроки. Какие?
– Прежде всего я говорю об уроках, связанных с национальной политикой. Увы, РФ полностью унаследовала её от СССР.
– Не хотите же вы сказать, что нужно расформировать национальные автономии?
– Конечно, нет. Права трудно давать – и ещё труднее их отнимать. Расформирование национальных республик неизбежно приведёт к конфликтам. Нужно вести речь не об ограничении прав нацменьшинств, а об их расширении. Более половины татар проживают в России за пределами Татарстана, притом их национальные права гарантированы только в Татарстане. Это неправильно.
– А что насчёт нацбольшинства?
– Долгое время наши власти пытались воплотить в жизнь проект так называемого россиянства, то бишь растворить население, проживающее за пределами национальных автономий, в некоей усреднённой массе без национального самосознания. Этот эксперимент провалился. Остаётся единственный путь – эволюция Российской Федерации в русское национальное государство. Быть сильным может только то государство, которое обладает идентичностью большинства своего населения (в этом и состоит урок: мы увидели, к чему привели старания советской власти превратить крупнейший народ страны в а-национальную «новую историческую общность»). Тем более с присоединением Крыма изменился политический дискурс: если раньше говорить о русском народе и его правах было в России попросту небезопасно, то теперь чиновники, кажется, произносят слово «русский» даже чаще, чем слово «россиянин». Но пока, увы, это только разговоры.
Ещё один урок в том, чтобы изменить сам подход к определению национальной идентичности. От СССР нам достался биологический подход. И нацистское, и коммунистическое понимание национальности вышли из одного того же источника – из научной (или псевдонаучной) мысли того времени, из расологической мысли. Эти две идеологии сделали из расологического подхода разные выводы, но в самом подходе совпадали. Запад отказался от него в 1945 году, а мы до сих пор его придерживаемся, что, несомненно, разрушает русскую идентичность.
– Почему разрушает?
– Мало кто может заявить о своей «чистокровной» русскости, а значит, большинство русских становятся уже «не совсем русскими». Ну а поскольку все помнят об ужасах немецкого нацизма с его постулированием ценности «кровной чистоты», то «смешанность кровей» становится предметом гордости – люди хотят быть «не совсем русскими». Боятся своей русскости и желают от неё избавиться. Биологический подход раскалывает на части не только общество, но и каждого отдельного человека, делящего себя на половинки, четвертинки, восьмушки и так далее. Это подрывает консолидацию русского народа, а также его способность ассимилировать инокультурных людей. Пора наконец признать на уровне государства: национальность определяется не мифической «кровью», а языком, культурой. В древнерусской литературе народы так и называются – «языки». Да и у Пушкина то же самое: «Назовёт меня всяк сущий в ней язык». Национальность – это не порода собаки.
– В своих публикациях вы сравниваете этнополитическое устройство Советского Союза со средневековой Трансильванией, где этническое большинство было исключено из политической жизни. Корректно ли ваше сравнение, если в 1980-е русские составляли 67% ЦК КПСС при 52%-ной доле в населении СССР?
– СССР и княжество Трансильвания существовали в разные эпохи, поэтому сравнение, конечно, условное и сознательно натянутое. В то же время представленность русских в политической элите Советского Союза ни о чём не говорит. Представленность сама по себе не означает представительства. Чиновник может быть какого угодно происхождения, вопрос в том, чьи интересы он выражает. В советской политической элите постоянно изменялась процентовка тех или иных национальностей, и никогда коммунисты не стремились закрыть русским доступ в госорганы. Речь о другом: не было системы выражения русских интересов. Если какой-то чиновник и брался отстаивать их, ему приходилось воображать эти интересы. Сегодня – то же самое. Представительства русских как не было, так и нет. В рамках наших национальных республик вполне оформились нации, а русская нация только начинает формироваться.
– Давайте подытожим. Чем является распад СССР лично для вас? Избавлением России от союзных республик-нахлебниц и возрастанием национальной монолитности? Или же трагедией русского народа, разрубленного по большевистским границам?
– Конечно же, трагедией. Я говорю не про нерусские окраины, отсоединились – и ладно, не мы на них наживались, а они на нас. Беда в том, что распалась Русская земля. Большевики разделили русский народ на тех, кому они оставили русскую идентичность (великороссы, восточные казаки, поморы), и на тех, кому не оставили её (украинцы и белорусы). Да и Южную Сибирь (Северный Казахстан. – Прим. «АН»), преимущественно населённую русскими, мы потеряли. Если бы в своё время был поставлен вопрос о том, что русские (люди русской культуры и русского языка) имеют в СССР право на воссоединение поверх национальных границ, мы бы жили сегодня совсем в другой общности. А распад Советского Союза произошёл бы иначе.