В будущем году в Государственной думе планируют рассмотреть законопроект, разработанный в недрах Минпромторга. На кону – будущее народных художественных промыслов (НХП), которые президент Путин называл «национальным достоянием» и призывал не отдавать на откуп регионам. В Минпромторге подумали и, не советуясь с профессиональным сообществом, летом 2020 г. вывесили проект поправок: ввести что-то вроде госстандарта, в соответствии с которым помощь получат 70–80 относительно крупных предприятий, а тысячи мастеров, которые и так едва живы, окончательно сложат зубы на полку. Может быть, тогда власти задумаются: распинаясь на каждом углу о культурной неповторимости и «особом пути» нашей державы, что мы сможем предъявить миру своего – незаимствованного и заслуживающего восхищения.
Гамлет в зелёных трусах
15–19 декабря в столичном «Экспоцентре» прошла ежегодная выставка «Ладья. Зимняя сказка – 2021». Для мастеров НХП это как открытый чемпионат страны: свои лучшие изделия представляют хохломская и городецкая росписи по дереву, гжельский фарфор, великоустюжское черневое серебро, ростовская финифть, вологодское и елецкое кружева, богородская резьба по дереву, кубачинские изделия из серебра, холмогорская и тобольская резная кость, жостовская и нижнетагильская роспись по металлу, скопинская и псковская керамика, торжокское золотное шитьё. Обычно медиа рассказывают о подобных событиях в приторно-благожелательном стиле: мол, есть какие-то светлые люди, раскрашивают блюдца и чашечки, распевая частушки при лучине. На них не жалеют эпитетов вроде «уникальный коллектив», «самобытная технология». Но при этом как будто хвалят детей, которые здорово собрали конструктор. Дескать, настоящее искусство – это театр, балет, кино, литература, живопись.
Даже если читатель затрудняется дать определение слову «искусство», он всё одно догадывается, что произведением будет считаться эстетически прекрасная вещь, выполненная при помощи особенной техники, которой сто лет учиться и которую никогда не заменит конвейер. Потому что интерес покупателя рождает прежде всего критерий качества. А если ему предлагают штампованную в Китае «хохлому», то зачем держать такое барахло в доме на полке?
И почему театральная постановка, в которой исполняющий роль Гамлета молодой актёр остаётся на сцене в зелёных трусах под разоблачительный монолог «Быть или не быть…», считается произведением искусства, а златоустовский булат нет? Почему непередаваемые по глупости «исторические» фильмы получают государственную поддержку, а резчики по кости из Тобольска нет? Разве не они прославили Россию, завоевав Золотую медаль на Всемирной выставке в Брюсселе? А кого за границей заинтересовал фильм «Зоя»? Почему картины выдающейся художницы, осуждённой по делу «Оборонсервиса» Евгении Васильевой, выставляются в Академии художеств, а шедевры касимовского литья – в деревенском клубе?
На выставке «Ладья» мастера рассказывают и показывают, как делается, например, жостовский поднос: как железо по несколько раз шлифуется, грунтуется особым составом на основе сажи и каолина, покрывается несколькими слоями цветного лака. Причём каждый слой должен быть хорошо просушен – при этом, собственно, к росписи мастер ещё не приступал. Когда он закончит (легко сказать, в его работе десятки нюансов), изделие снова будет неоднократно лакироваться и полироваться до зеркального блеска.
Неудивительно, что в советские времена промыслы курировало Министерство культуры, а мастера состояли в Союзе художников. Казалось бы, придумать им другую объединяющую силу затруднительно. Но при СССР стали возникать и относительно крупные предприятия, где доля ручного труда составляла 30–50%, а для обжига и сушки изделий использовались современные печи. Их продукция почти полностью выкупалась госструктурами: на выставки, на продажу в «Берёзках», на подарки иностранным гостям. Тем не менее даже крупнейшая фабрика «Хохломская роспись» ежегодно производит 50 тыс. матрёшек – в Китае небольшой цех клепает столько сувениров в неделю. Конечно, качеством и ручным трудом у китайцев и не пахнет, ведь настоящую хохлому надо 5 раз покрыть лаком и закалить в печи.
Тем не менее наличие фабрик подсказало правительству странную идею «передать» НХП Министерству промышленности. Направление по работе с тысячами художников возглавила бывший аудитор КамАЗа, а ныне заместитель министра Гульназ Кадырова. А главным исполнителем стала замдиректора Департамента развития промышленности социально значимых товаров Лилия Нургатина, до госслужбы занимавшаяся торговлей комбикормом. При них симпатии Минпромторга резко сместились в сторону крупных производств, и это понятно – любому начальнику хочется выстроить всех в шеренгу, назначить командиров, которые лично ему будут целовать саблю, а не подстраиваться самому под творческих людей.
Основная идея чиновников в том, чтобы регулировать работу народных промыслов посредством реестров стилей, управленческих надстроек, сторонних дизайнеров, посреднических организаций в виде СРО. Всё это чревато обременительными для кустаря расходами и административным прессингом. Места, где он всю жизнь жил и работал, нередко вообще перестают быть «родиной» того или иного промысла – власть признаёт им только территорию завода, который собирается поддерживать материально.
Творчество по ГОСТу
Поэтому и на выставке «Ладья» в нынешнем году бурлило недовольство мастеров надвигающейся революцией. Ведь кто, как не сами участники процесса, подскажет, как лучше организовать их работу. Самое главное лицо в НХП – это художник. С него начинается промысел, а не с «реестра элементов». Как художника заставить творчески работать и развивать промысел, если всё что выходит из-под его руки, подвергнуть ГОСТу?
– Цифровизация и систематизация, которые пришли в нашу жизнь, должны облегчить жизнь мастера, а не усложнить, – говорит председатель правления «Союза гжельских мастеров» Валентин Розанов. – Если художнику поставить такие искусственные рамки, то он превратится в оператора по конструированию изделий по аналогии с конструктором «Лего». Хотя любой народный художественный промысел зарождался как авторский «продукт». Они никогда не развились бы до высших форм искусства, до мировых брендов, если бы изначально были ограничены чем-либо кроме технологии, законов искусства, творчества и конкуренции. Нам, художникам Гжели, трудно представить, что в подобное прокрустово ложе поместили бы керамики Азулежу или итальянскую майолику. Мы уже наступали на эти грабли в 1920-х годах, когда советская власть сначала разрушила фарфоровую империю гжельских купцов Кузнецовых, ввела запрет на профессию на гжельском промысле, а некоторых мастеров ликвидировала физически. Но даже большевики сумели со временем понять, что нужно стимулировать именно художников, чтобы искусство не превратилось просто в производство сувениров.
Критическое отношение к инициативе Минпромторга выражают как отдельные мастера, так и руководители предприятий НХП. Ассоциация «Народные художественные промыслы России», в составе которой более 80 предприятий, полагает, что, прежде чем резать, нужно по-человечески отмерить. То есть создать Стратегию развития НХП, сформулировать долгосрочные цели, нарисовать «дорожную карту», которые так любят составлять чиновники.
По словам председателя правления «Национального союза НХП» Вячеслава Долгова, отечественные народные промыслы и так находятся в тяжелейшем положении, поскольку начиная с 2014 г. снижается и объём сбыта, и количество мастеров. Кто-то удивится: у нас же, если верить отчётам правительства, бурно развивается внутренний туризм. Но при этом народ беднеет, а число интуристов из богатых стран стремится к нулю. К тому же изделия НХП не имеют потребительских свойств, они не относятся ни к товарам первой необходимости, ни к товарам повседневного спроса. Их покупают из эстетических соображений люди «русского мира», когда у них есть деньги. Поэтому продажи с 2015 по 2019 г. крякнули на 25–30% – до 4 млрд рублей.
В условиях пандемии сбыт вовсе пробил днище. В 2020 г. у различных предприятий НХП продажи рухнули ещё на 30–55%. За 11 месяцев 2021 г. отыграть обвал не удалось, объём продаж ожидается на уровне 70–80% от показателей 2019 года. Правда, по ряду керамических изделий наблюдается небольшой подъём, поскольку в период пандемии временно прекратился ввоз в нашу страну контрафакта из Китая. По идее, власть должна сейчас обращаться с «национальным достоянием» как с пережившим блокаду дистрофиком, а не предъявлять ему новые ГОСТы по росту и весу, сахару и витаминам в крови, которым он должен соответствовать.
Искусствовед и историк Андрей Гилодо, работающий в музейной системе с 1976 г., полагает, что в столь жёсткой ситуации промыслы не находились никогда: ни в конце XIX века, когда земство занялось вопросами сохранения промыслов, ни в 1920‑е годы, когда Советское государство стало восстанавливать утраченное в ходе Гражданской войны: «Законопроект, который предлагается Минпромторгом, по сути дела, уничтожает промыслы как некую категорию национальной культуры и искусства вообще и, что самое печальное, не решает ни одного экономического вопроса, ни одного! Идея создания саморегулируемых организаций говорит о том, что ставится задача лишить промыслы господдержки. А чем её заменить? Создают лоббистскую структуру, которая всю прибыль будет тратить на саморазвитие и содержание аппарата. Предлагается вносить поправки в ту базу, которая в своей основе абсолютно деструктивна. Представьте себе, что подписан приказ отрубить голову, а дальше вносите поправки – отрубить топором, тупым топором, мечом, саблей, отпилить. Но то, что голова будет отделена от тела, остаётся в базе. Хотя я бы сравнил значимость промыслов со значением русского языка».
Хотели как лучше
Может создаться иллюзия, что в Минпромторге собрались вредители, желающие уничтожить народные промыслы. Но никакого злодейства нет: просто чиновник живёт логикой собственной карьеры, подстраиваясь под существующие правила игры. Во-первых, президент России Владимир Путин предложил объявить 2022 г. Годом народного искусства и нематериального культурного наследия народов. А это значит, что какие-то телодвижения в сфере НХП просто необходимо совершить. Но из этого не следует, что мастерам станет легче жить и работать. Например, в 2018-м у нас был «Год волонтёрства». «АН» неоднократно рассказывали, насколько усложнил жизнь благотворителям принятый «под дату» закон, согласно которому они лишь оказывают помощь чиновнику в его деятельности на благо людей.
Во-вторых, раз объявлен «год показухи», значит, на эту сферу можно ахнуть миллиарды. Но какие-то результаты инвестиций придётся предъявлять первым лицам, и нужны довольные руководители отдельных предприятий НХП, которые будут чиновника хвалить. Тут совершенно не нужна массовость или подлинный расцвет искусств, но необходимы выставочные образцы.
Вот, например, в России чудом сохранились лучшие в мире шедевры деревянного зодчества. Главный выставочный образец в этой области – 22-главая Преображенская крепость в Кижах. К концу 1970-х 600-тонный деревянный сруб 38-метровой высоты просто сгнил. Его нужно было закрыть и разобрать, чтобы заменить гнилые брёвна новыми, но карельские коммунисты боялись пойти на такой шаг – снести (пусть на время) символ республики, да ещё и лишить её потока туристов. По словам реставратора Александра Попова, из церкви удалили всё внутреннее убранство и залепили внутрь противотанковые ежи, на которых она висела, как чучело на кресте. Под фундамент залили бетон. Простреливали брёвна, чтобы выяснить их плотность. Покрывали дерево панельной пропиткой, от чего оно, естественно, превращалось в труху.
Реставрация Кижей началась только в 2009 году. Разбирать снова не решились, выбрав другой путь – норвежский лифтинг. Его суть в том, что внутри церкви ставится металлическая конструкция, каркас приподнимают, словно на домкратах, и меняют брёвна слоями, начиная снизу. В Норвегии, где высота деревянных церквей не превышает 10–12 метров, это оправданно: ставят 4–5 распорок, поднимают здание и быстро меняют брёвна. А высота Преображенки – почти 40 метров.
Тендер выиграла фирма из Петербурга, не имеющая отношения к реставрации и занимающаяся металлоконструкциями. Фирма участвовала в конкурсе одна. При установке металлоконструкций сразу выпилили бензопилой старинные полы, которые играли роль несущих конструкций и диска жёсткости. В карельской прессе публиковалась цифра в 300 млн рублей на начальном этапе применения лифтинга – это примерно в 10 раз дороже, чем стоила бы традиционная раскатка. По статье «разработка плана управления объектом культурного наследия» потрачено 1, 3 млн рублей.
К 2018 г. в Москве занервничал министр культуры Владимир Мединский: мол, как так, церковь построили за один сезон, а мы реставрируем уже 10 лет. Сдать объект планировалось летом 2020 г., но комиссия Минкульта не приняла проект, хотя фанфары уже нагрелись в руках оркестрантов. Первая экскурсия в церковь случилась лишь летом 2021-го.
Вся эта «санта-барбара» касается единственного выставочного объекта деревянного зодчества. А эффективной программы защиты всего наследия нет: реставрируют по мелочи, деньги берутся из разных карманов. В прежние годы большинство деревянных церквей в Архангельской области спасали на средства зарубежных грантов, а сегодня их нет.
– Когда говорят о проблемах туристической отрасли, обычно вспоминают гостиницы, дороги, безопасность, профессиональных гидов, толковые путеводители, рестораны, развлечения. Отмечают, что всё это должно представлять собой систему, – говорит историк Сергей Ачильдиев. – Как-то само собой разумеется, что Россия – страна с богатейшим прошлым и здесь много чего есть посмотреть. На самом деле мы бедны количеством достопримечательностей на квадратный километр. Предлагают в основном монастыри и храмы, а это далеко не всем интересно. Тем более после большевиков и немцев уцелело немногое. В селе Анхимово под Вытегрой существовал деревянный храм с 21 куполом, на один купол меньше знаменитой Преображенской церкви в Кижах. В советские времена там устроили клуб, который спалили по пьянке. Из происшедшего сделаны выводы? Сегодня в 30 километрах от Вытегры умирают две потрясающие церкви Саминского Погоста: Тихвинская уже рухнула, Ильинская реставрируется довольно формально. Власти редко восстанавливают то, что трудно продать туристам. Остатки дворянских усадеб не имеют шансов, если находятся вдалеке от туристических троп, будь они трижды уникальные.
Это не значит, что нечем законно похвастаться. На Вологодчине в Музее деревянного зодчества Семёнково вложили 2 млн рублей в интерактивную программу: нажал кнопку, и перед вами разворачивается 3D-имитация крестьянского схода. Нажал другую – перед глазами поплыли документы ушедшей эпохи: письма, циркуляры. В школьном классе вполне реальная земская учительница посадит вас за парту с откидной столешницей и проведёт урок по лекалам XIX века. А в амбаре вы сможете поторговаться с ушлой крестьянской четой за семечки, подоить корову, войти в долю на покупку маслобойки и поработать на ней. А могли бы, как в Кижах, потратить весь бюджет на «разработку концепции».
Но Семёнково – всё же исключение. А правило в том, чтобы снять с государства хлопотные обязательства по сохранению культурного наследия. Один из самых успешных турпроектов Северо-Запада – «возрождённая деревня» Верхние Мандроги в глуши между Подпорожьем и Лодейным Полем. Это своего рода попытка создать Диснейленд а-ля рус на пути следования прогулочных теплоходов из Питера к Волге. В деревне собрали коллекцию подлинной деревянной архитектуры и скарба, настроили теремов в псевдорусском стиле, начинили территорию удалыми тройками и гармонистами. До пандемии при цене блинчика с рыбой в 500 рублей здесь было не протолкнуться от туристов. Повлиял ли успех этого проекта на жизнь соседних Подпорожья и Лодейного Поля? Очень сомнительно.
Ведь когда правительство анонсировало 350-миллиардную программу развития внутреннего туризма, чиновники не уставали повторять, что всё это ради подъёма глубинки. Де-юре развитие народных промыслов нужно, чтобы сами мастера и их семьи стали жить богаче. Реставрируем церкви и усадьбы, чтобы москвичи, что приезжают на них поглазеть, оставляли в глуши побольше денег и подпитывали местную инфраструктуру. Но когда у чиновника искажена мотивация, его забота тоже выйдет искажённой.
– Такие известные туристические бренды, как Плёс, Мышкин, Тотьма, не предназначены для массового туризма, – говорит директор туристической компании Павел Принцев. – Это не Сочи. Они интересны до тех пор, пока в них живо очарование прошлого – их основной капитал. Конечно, можно повысить турпотоки на 20–30% без особого ущерба, но некоторые концепции требуют увеличения в разы! Губернаторам не оставили реального шанса инвестировать в производство, им ничего не остаётся, кроме как пришпоривать туристическую клячу. Проблема ещё и в том, что крупные города, за исключением Москвы и Питера, всё менее интересны. За 5–7 лет не стало деревянного купеческого Нижнего Новгорода, вместо него бессистемное нагромождение зданий различных эпох. Многим не нравится, как изменился после 1000-летия Ярославль, как обновляется Краснодар.
Рассказывают, что Владимир Путин искренне беспокоится за судьбу народных художественных промыслов. Откликаясь на его пожелания, Сбербанк и АФК «Система» вложили 1, 5 млрд рублей в бывшее «Объединение «Гжель», вокруг которого появились километры тротуарной плитки. А Минпромторг провёл за 140 млн очередной Ремесленный конгресс. Но тысячам мастеров НХП такая поддержка – как мёртвому припарки. Скорее уж их результатом будет размножение хозяйчиков салонов, торгующих китайскими матрёшками и смотрящих на потомственных художников как солдат на вошь.
Не думай о начальстве свысока
Распространено обывательское мнение, будто во власть идут воровать. Но исследования показывают, что это не так.
По словам участника одного из них, доцента кафедры теории и практики государственного управления ВШЭ Александра Калгина, все три уровня власти выбирают выпускники с более высоким уровнем честности, альтруизма и нежелания давать взятки, чем идущие в частный сектор. Отсюда гипотеза: в России коррупция является результатом того, что мироощущение и поведение честных чиновников меняется в процессе службы. А тех, кто не прогнулся, «выталкивает система». Конечно, для изучения этой гипотезы нужны лонгитюдные исследования, которые никто не решается запустить. Хотя вопрос для государства архиважный.
По словам Елены Панфиловой, заведующей лабораторией антикоррупционной политики ВШЭ, сказать «нет» давлению среды могут только чиновники, достигшие определённого статуса и возраста. А молодёжь обычно копирует начальство. Однажды Панфилова читала лекции в Университете МВД, и один студент ей признался, что первая его обязанность после получения диплома – отбить деньги, заплаченные родителями за поступление и учёбу.
По данным Росстата, на гражданской службе в федеральных госструктурах трудится менее 40 тыс. человек. Ещё в России 983 тыс. региональных и муниципальных служащих. Но большинство из них не сможет стать взяточниками, даже если захочет.
– Возьмите областной комитет по социальной политике или образованию – там методисты сидят, главные специалисты всякие, которые, кроме бумаг, ничего не видят, – рассказывает сотрудница администрации Нижнего Новгорода. – Чтобы вырасти до руководства комитета без покровителя, им не хватит всей жизни. Однако я знаю случай, когда социалку в крупном регионе возглавляет логопед по образованию, всю жизнь проработавшая в детском саду. Взгляды её представляют собой смесь эзотерики, православия и женских романов: оказывается, проституция – это хорошо, потому что позволяет зарабатывать на жизнь и получать удовольствие одновременно. Как она попала на госслужбу? Есть три типа блата: первый – когда ты приводишь человека, который тебе знаком. И эти люди приходят, чтобы работать. Второй – это когда нужно прикрыть кем-то свои грязные делишки. Третий – это когда силовики продавливают. Такой персонаж приносит с собой дух системы: обмен услугами с коллегами, помощь в надувании показателей. А корпоративная солидарность для него и есть главный закон. И где тут место заботе об интересах населения, к которому он относится в лучшем случае с подозрением?