Пять с половиной месяцев в подземелье – с середины мая по конец октября 1942 года – без света, с минимумом провизии и медикаментов, в условиях острой нехватки воды, защитники Аджимушкайских каменоломен близ Керчи давали жесткий отпор врагу. Они выполняли приказ Ставки Верховного главнокомандующего «Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности». Численность укрывавшихся в ущелье по некоторым данным могла доходить до 15 тысяч человек. В конце октября, через 170 суток обороны, живыми в плен были взяты только 14...
После войны тему обороны Керчи, а также и Аджимушкайских каменоломен, старались обходить стороной из-за просчётов и ошибок командования. Все воины, сражавшиеся там, числились пропавшими без вести. Лишь в 50-60-х годах прошлого столетия к этой странице Великой Отечественной войны стали обращаться историки. Однако много времени было упущено, документы были расформированы – что-то было найдено в архивах, что-то у родственников тех, кто оборонял каменоломни, что-то – поисковыми экспедициями в самих подземельях. Сегодня основные сведения хранятся в Музее истории обороны Аджимушкайских каменоломен.
Подземный «город» в осаде
Поисковики недаром сравнивают оборону Аджимушкайских каменоломен в Керчи с обороной Брестской крепости, случившейся годом ранее. Продержавшийся 112 дней Крымский фронт прекратил своё существование. Некоторые части удалось эвакуировать на Таманский полуостров, но с огромными потерями – очевидцы вспоминали, что синие воды керченского пролива были красными от крови. Но те солдаты и офицеры, которые остались, а также примкнувшие к ним гражданские, в том числе старики, женщины и дети, не сложили оружия. Были сформированы партизанские отряды, которые укрылись в каменоломнях Аджимушкая. Можно сказать, здесь возник небольшой осадный город, численность «жителей» и защитников которого поначалу доходила до 13 000, а по некоторым данным даже до 15 000 человек.
Каменоломни были неплохо изучены ещё со времён гражданской войны, здесь же находились и склады с провизией, а зимой сорок первого укрывался партизанский отряд, который фашисты безуспешно пытались выкурить из подземелья, полагая, что там находится чуть ли не целая армия.
В Центральных каменоломнях оборону возглавили полковник Павел Максимович Ягунов, старший батальонный комиссар Иван Павлович Парахин и подполковник Григорий Михайлович Бурмин, в Малых (Еврейских) каменоломнях старший лейтенант Михаил Григорьевич Поважный, батальонный комиссар Митрофан Николаевич Карпекин.
Из книги военного историка, исследователя Всеволода Валентиновича Абрамова «Керченская катастрофа 1942»:
«16 мая линию обороны западнее пос. Аджимушкай удержать не удалось. В архиве сохранилось последнее донесение полковника Ягунова Н.М. из каменоломен. Привожу его полностью.
«Командующему войсками фронта (в его отсутствие командующему 51-й армии) 9 ч. 30 мин. Каменоломня. 16 мая. Противник до 2-х рот при поддержке 16 танков овладел селом Аджимушкай. В 8.30 16 мая мною была предпринята атака с целью выбить противника из села. Атака оказалась неудачной ввиду отсутствия артогня. Имеются убитые и раненые. Потери подсчитываются. Связь с подразделениями и частями потеряна, за исключением подразделений, непосредственно охраняющих участки над каменоломнями. Справа в 8.30 прошли танки и автомашины от высоты 133,3 м направо. Полковник Ягунов».
Содержание этого документа говорит о многом. Но еще больше ощущаешь то, что между строк. Это просьба, даже мольба: разрешить отход к переправам. Дошло ли это донесение до командования? Вовремя не дошло. Командир связи, которому было приказано доставить это донесение, все же сумел добраться до берега Керченского пролива, но до крепости Еникале, где располагалось командование 51-й армии, не добрался. В общей неразберихе около переправ он сумел переплыть пролив и передал это донесение командованию, когда уже было поздно что-то решать и предпринимать. Да и вряд ли командование дало бы свое согласие на отход группы Ягунова П.М. от каменоломен».
Таким образом, 17 мая район каменоломен оказался полностью в окружении врага. К группе командиров и политработников резерва Крымского фронта примкнули представители практически всех воинских подразделений, которые не смогли перебраться на «большую землю» - остатки 83-й бригады морской пехоты, запасных полков из Дубровки на Волге, Новитлуги из-под Тбилиси, Воронежской школы радиосвязи, Ярославского авиационного училища. А также командиры-выпускники пехотных училищ Краснодара, Степанакерта, командиры, которые окончили курсы при военной академии в Ташкенте и батальон железнодорожников из 95-го погранотряда.
Им противостояли специальная команда войск СС, два отборных полка пехоты 46-й дивизии, 88-й сапёрный батальон, танки и миномёты.
Три этапа обороны
Первое время аджимушкайцы контролировали участки территории около выходов, совершая вылазки, но враги обстрелами загоняли защитников внутрь подземелий. Через некоторое время, когда бои в Керчи и её окрестностях стали стихать, большая часть местного населения стало покидать каменоломни – благо, фашисты этому не препятствовали.
Из воспоминаний участницы обороны Центральных Аджимушкайских каменоломен, медсестры подземного госпиталя Марии Тимофеевны Шкандиной-Мелохиной (хранятся в научном архиве ГБУ РК «ВКИКМЗ» (Керчь):
«Немец полностью оккупировал нашу Керчь, в том числе и Аджимушкай. И вот завхозу госпиталя дают указание – там жители, уходя на поверхность из каменоломен, побросали кой-какую посуду, пойдите, посмотрите, может, что пригодится для госпиталя. И мы пошли несколько человек смотреть, что нам может пригодиться. Вот тут я и узнала, что все мирные жители вышли на поверхность, в том числе и моя семья. Полковник Ягунов не препятствовал мирным жителям выходить на поверхность, в основном тут были дети, женщины, старухи, старики. Естественно, полковник Ягунов видел, в каких условиях придётся вести борьбу с немцами, а дети и женщины – это только … для дальнейшей нашей борьбы в тягость, а [кроме того], ведь он видел, сколько скопилось тут в скалах воинских частей, а продуктов было завезено мало. И вот мы пошли собирать всякую посуду, вёдра, тазы, паровые утюги. Впоследствии нам паровые утюги пригодились крепко. В общем, мы брали всякую посуду. Она нам пригодилась, у нас было недостаточно для лежачих раненых уток и судна тоже не хватало, нужно было приспосабливаться. Когда жители выходили на поверхность, они побросали кое-какой скот, всё это было взято под строгий контроль».
Историк Абрамов условно делит оборону каменоломен на три этапа:
«Боевые действия гарнизона Центральных каменоломен можно разделить на три неравных периода. Первый — с момента окружения и до газовой атаки (с 18 по 24 мая). Этот небольшой отрезок времени характеризуется ожесточенными боями, цель которых прорвать кольцо окружения и выйти на берег пролива для дальнейшей эвакуации. Второй период можно назвать активной обороной, он значительно больше по времени: с 25 мая и до (приблизительно) начала августа. В этот период велась перестрелка, разведка, делались попытки установить связь с Большой Землей, керченским подпольем, периодически проводились вылазки против фашистов, окружавших каменоломни. Третий период (последний) можно назвать пассивной обороной, он длился с августа до конца октября. В этот период сил на большие вылазки у подземного гарнизона уже не было, оставшийся в живых личный состав охранял выходы, не допускал в каменоломни фашистов. Кроме того, велась разведка, иногда шла ружейно-пулеметная перестрелка. Такая периодизация боевых действий относится только к гарнизону Центральных каменоломен, так как для Малых третий период, как это видно из дневника Клабукова А.И., начался значительно раньше».
Брали приступом и травили газом
Поначалу гитлеровцы думали, что им легко удастся уничтожить защитников каменоломен. Были предприняты несколько попыток взять их приступом через входы в подземелье. Как вспоминает Мария Тимофеевна Шкандина-Мелохина, «ходы были настолько большие, что мы даже видели, что под кров каменоломен заходили грузовые машины». Но здесь фашисты оказались лёгкими мишенями, поскольку были хорошо освещены и куда хуже ориентировались в темноте – их расстреливали практически в упор.
Понимая, что засевшие в каменоломнях русские являются потенциальной угрозой, фашисты решили применить против защитников химические отравляющие вещества, которые, кстати, были запрещены к применению по международным соглашениям ещё в 1925 году согласно Женевскому протоколу. Первая газовая атака была осуществлена группой СС и 88-м сапёрным батальоном 25 мая.
Долгое время считалось, что в результате этой атаки погибло много местных жителей, но это не так. Практически все они, как сказано выше, вышли из каменоломен. «Под землей осталось несколько семей коммунистов из Керчи, представители иудейской религии (евреев и крымчаков), которых фашисты еще не уничтожили в конце 1941 г., гражданских служащих, обслуживавших воинские части еще до наступления, и других по самим разным причинам. Но таких было сравнительно немного, не более 150–200 человек в обеих каменоломнях». (В.В. Абрамов).
Из воспоминаний Марии Тимофеевны Шкандиной-Мелохиной:
«А в это время фашисты стали усердно с утра до вечера вести свою пропаганду из громкоговорителей, но ни один человек не поддался на фашистскую пропаганду. Тогда фашисты стали спешно заваливать все ходы и выходы из-под скалы. Ну, мы думали, что они нас лишают доступа свежего воздуха, а враг делал своё чёрное дело, фашисты подогнали машины со специальными устройствами и стали нагнетать специальными насосами химический газ «Адамсит». Этот газ вызывает слезоточивость, поражает всю слизистую дыхательных путей, вызывает страшный кашель, от которого лопаются кровеносные сосуды в лёгких, и человек гибнет, истекая кровью. Хотя наш командир Ягунов поставил железную дисциплину, когда стал поступать газ в первые минуты кое-кто растерялся, но сразу услышали голос командира: «Надеть всем противогазы», но их не всем хватало. Ведь никто никогда не думал, что фашисты отважатся на такое чёрное дело. Это самое страшное – пустить газ, лишив подземный гарнизон доступа свежего воздуха. Вот это было самое страшное, что можно было видеть, нет воды, нет света, нет свежего воздуха, а кругом крики: «Спасите, задыхаюсь!», а газ идёт, как стена надвигается, и делает своё чёрное дело. Человек у тебя на руках умирает, а ты ничем не можешь помочь. Это что-то такое страшное, что не возможно описать. Вот в этот момент некоторые не выдерживали этого удушья и пускали себе пулю в лоб».
Из дневника младшего лейтенанта Александра Ивановича Трофименко:
«…Грудь мою что-то так сжало, что дышать совсем нечем. Слышу крик, шум, быстро схватился, но было уже поздно. Человечество всего земного шара, люди всех национальностей! Видели вы такую зверскую расправу, какую применяют германские фашисты? Нет! Я заявляю ответственно — история нигде не рассказывает нам о подобных извергах. Они дошли до крайности. Они начали давить людей газами. Полны катакомбы отравляющим дымом. Бедные детишки кричали, звали на помощь своих матерей. Но увы, они лежали мертвыми на земле с разорванными на грудях рубахами, кровь лилась изо рта. Вокруг крики: «Помогите! Спасите! Покажите, где выход, умираем!» Но за дымом ничего нельзя разобрать. Я с Колей был без противогазов. Мы вытащили 4-х ребят к выходу, но напрасно: они умерли на наших руках. Чувствую, что я уже задыхаюсь, теряю сознание, падаю на землю. Пришел в себя. Мне дали противогаз. Теперь быстро к делу — спасать раненых, что были в госпитале. Ох, нет, не в силах описать эту картину! Пусть вам расскажут толстые каменные стены катакомб, они были свидетелями этой ужасной сцены. Вопли, раздирающие стоны, кто может — идет, кто не может — ползет, кто упал с кровати и только стонет: «Помогите, милые друзья! Умираю, спасите!» Белокурая женщина лет 24-х лежала вверх лицом на полу, я приподнял ее, но безуспешно. Через 5 минут она скончалась. Это врач госпиталя. До последнего дыхания она спасала больных, и теперь она, этот дорогой человек, удушена. Мир земной, Родина! Мы не забудем зверств людоедов, живы будем — отомстим за жизнь удушенных газами. Требуется вода, чтобы смочить марлю и через мокрую дышать. Но воды нет ни одной капли. Таскать к отверстию нет смысла, потому что везде бросают шашки и гранаты… Выходит, один выход — умирать в противогазе… Может быть, и есть, но теперь поздно искать. Гады, душители. За нас отомстят другие. Несколько человек вытащили ближе к выходу, но тут порой еще больше газов. Колю потерял, не знаю, где Володя, в госпитале не нашел, хотя бы в последний раз взглянуть на них. Пробираюсь на центральный выход, думаю, что там меньше газов. Но это только предположение… теперь я верю в то, что утопающий хватается за соломинку. Наоборот, здесь больше отверстие, а поэтому здесь больше пущено газов. Почти у каждого отверстия 10–20 человек, которые беспрерывно пускают ядовитые газы-дым. Прошло 8 часов, а он все душит и душит. Теперь уже противогазы пропускают дым, почему-то не задерживают хлор. Я не буду описывать, что делалось в госпитале на Центральной, такая же картина, как и у нас, но ужасы были по всем ходам, много трупов валялось, по которым еще полуживые метались то в одну, то в другую сторону. Все это, конечно, безнадежно. Смерть грозила всем, и она была так близка, что ее чувствовал каждый. Чу! Слышится пение «Интернационала». Я поспешил туда. Перед моими глазами стояли 4 молодых лейтенанта. Обнявшись, они в последний раз пропели пролетарский гимн…»
Катастрофические потери
Если Малые каменоломни не столь сильно пострадали от действия отравляющих веществ (возможно потому, что они были глубже, а движение воздуха, соответственно, хуже), то в Центральных положение была почти катастрофическим.
Трофименко в своём дневнике пишет о том, что в подземных штольнях только на территории одного батальона было подобрано и похоронено 824 человека. Судя по всему, примерно столько же погибших оказалось снаружи.
Из объяснительной записки врача полевого подвижного госпиталя Николая Ивановича Зеленина, которую он писал в конце декабря 1956 года:
«… Немцы стали забрасывать шахты шашками, доведя концентрацию до такой степени, что противогазы не выдерживали. 25 мая, не знаю какими судьбами, я очнулся на поверхности раздетый, с опухшим лицом, руками и шеей, с рачьими глазами. Я издавал пищащие звуки при вдохе и выдохе. Позже я узнал, что мёртвых немцы сваливали в братскую могилу, там и были позже найдены мои документы, которые были пересланы в санитарное управление Вооружённых сил СССР. Людей, подающих признаки жизни, гитлеровцы брали в плен. На руках пленных я был перенесён в с. Марфовка в госпиталь для русских военнопленных, где, будучи в тяжёлом состоянии, меня заставили работать в качестве врача».
О больших потерях вспоминала и Мария Тимофеевна Шкандина-Мелохина:
«…Первая газовая атака скосила почти половину подземного гарнизона. Подземный гарнизон наш сразу поредел. И вот после первой газовой атаки пошли собирать трупы по всей штольне. Вы себе не можете представить этой картины, что увидели мы при свете своих факелов. Кругом трупы, трупы и около каждого – лужа крови. Эту картину невозможно описать и передать словами… Но вскорости всё вошло в свою колею, газ нас уже не так одолевал, сделали газоубежища, газ нам уже не так страшен, как в первые минуты».
Страшные находки
Действительно, после первых нескольких часов атаки, когда фашисты на время перестали травить людей, командование подземного гарнизона приняло меры к тому, чтобы снизить воздействие химических веществ на людей. Из ракушечника, которого в подземелье было с избытком, были построены стены для газоубежищ, а стыки затыкали тряпками и замазывали грязью. Поэтому впоследствии, как ни пытались фашисты выкурить защитников каменоломен с помощью газа, им это не удавалось – при первых «намёках» на атаку люди укрывались в убежищах.
По некоторым данным, на конец мая в Центральных каменоломнях осталось около трёх тысяч защитников, в Малых – около тысячи.
Впоследствии ученым удалось определить, какие же именно отравляющие вещества применяли фашисты.
Из книги Всеволода Валентиновича Абрамова:
«Еще в 60-х годах керченские школьники В. Истратов и И. Демиденко нашли в каменоломнях небольшой газовый баллон с немецкой маркировкой. Экспедиции 1972–1974 гг., а также летом 1986 г. нашли много ампул с химическими веществами, полусгоревшие газодымные шашки и развалившийся на осколки тонкостенный корпус гранаты немецкого производства. Сами шашки, даже спустя много лет после сгорания, имели резкий запах чего-то острого, какой-то гнили, от них слезились глаза, першило в горле. Участников поисков в Аджимушкае и ранее волновали вопросы о применении там отравляющих веществ. Вопросом использования фашистами химических веществ занялся один из членов нашей экспедиции Г. Н. Князев. Он добился, что все находки прошли экспертизу химиков в Москве, на основании которой были составлены акты, которые ныне находятся в Керченском музее. Вот один из выводов экспертизы: «Образец № 2 представляет собой дымовую шашку нейтрального (белого) дыма на основе окиси цинка и хлорированных углеводородов. При сгорании таких шашек образуется фосген». Популярно эти акты ученые-химики прокомментировали так: «Эти шашки на самом деле газодымные, предназначенные для использования в закрытых помещениях, где смерть наступает, прежде всего, от отравляющих веществ малой концентрации — хлора и фосгена, а не от дыма. Фашисты, разрабатывая такие шашки, скрывали свое истинное намерение применять отравляющие вещества под прикрытием дыма — в смеси с ним. Можно ли, рассматривая каменоломни как такое закрытое помещение, считать, что смерть наступала прежде всего от отравляющих веществ? Да, это как раз тот пример использования подобных шашек, когда смерть наступает от удушья газами…» Вот ведь на какую замаскированную хитрость пошли фашисты, и эту уловку удалось разоблачить только нашей экспедиции».
Взрывы и «слухачи»
Гитлеровцы не оставляли попыток расправиться с упорными «подземными» жителями. Не сумев одолеть их газом, решили действовать взрывами, которые использовались ещё до газовой атаки – многие выходы были завалены, чтобы травля получилась понадёжнее. К тому же дармовых авиабомб, весом в 250 килограммов, точнее трофейных, захваченных у советских войск, было у немцев, судя по всему, немало. Заранее определяли места и взрывали их по три-пять штук разом. Взрывы эти были настолько мощными, что ощущались даже на Таманском полуострове. При этом на тяжелых работах под страхом смерти использовались советские военнопленные. Среди них был и предатель из 1-го запасного полка старшина Сергеев, который знал приблизительное расположение подземных штолен.
Некоторые попытки, увы, имели успех. Один из офицеров писал, что 29 мая из-за обвала, вызванного взрывом, погиб почти весь состав командиров 3-го батальона. От ударной волны у многих шла из носа и ушей кровь, их контузило. Случались и помешательства. Позже защитники частично приспособились и к этим атакам фашистов. Специальные бригады «слухачей» пытались угадать по шуму с поверхности, где враги готовят очередной удар, чтобы заблаговременно увести людей с опасной территории.
Организация обороны и быта
Когда читаешь дневники воспоминаний аджимушкайцев, невольно поражаешься даже не организации обороны, а тому, как грамотно был налажен их быт. Ведь помимо того, что люди почти полгода находились в условиях подземелья без света и свежего воздуха, что само по себе уже огромное испытание, была острая нехватка практически всего.
Тем не менее, организационные вопросы советскими офицерами были решены достаточно быстро: в подземелье работал штаб гарнизона, политотдел (поисковиками даже были найдены планы занятий с указанием обсуждаемых тем). Действовали все необходимые службы: разведка, связь, охранные подразделения, кухня, прачечная и, конечно же, подземные госпитали, которые требуют более детального рассказа. Но об этом чуть позже.
В каменоломнях, как и в любой воинской части, существовал распорядок дня, были организованы занятия по изучению советского и трофейного стрелкового оружия, караульная служба, велись работы по созданию огневых точек, наблюдательных пунктов, убежищ и т. д.
«Первое время в ряде галерей Центральных каменоломен было электрическое освещение, вырабатываемое движком, находившимся в каменоломнях. Но он вышел из строя в первые дни обороны, и позже для освещения пользовались коптилками, которые заправлялись отработанным маслом из автомашин, загнанных еще до окружения под землю, а также лучиной. В Малых каменоломнях для освещения использовалась горючая смесь из бутылок, применяемых при борьбе с танками противника, горящая изоляция от телефонного кабеля, которого в Центральных каменоломнях было много, или просто резиновые полосы, вырезанные из камер колес автомашин. Один из участников мне рассказывал, что для освещения пути при хождении в темных участках он использовал советские рубли, которые носил в пачке, зажигая один от другого. Хорошо (медленно и ровно) горели старые, просаленные купюры». (В.В. Абрамов).
Госпитали в подземелье
Как уже было сказано выше, в подземельях были организованы госпитали. Медицинские работники выполняли свой долг в условиях, которые вряд ли может себе представить современный эскулап.
Из исследований историка и краеведа Н.В. Небожаевой из Керчи:
«В трагические майские дни 1942 года в подземелья Аджимушкая спустились три полевых госпиталя. На их базе был создан госпиталь подземного гарнизона, где в мае насчитывалось около тысячи раненных. Стоит ли рассказывать о том, что такое госпиталь в подземельях старых каменоломен? Сформированный в условиях отступления, лишенный практически всего, в чем нуждается медицинское учреждение».
В каменоломнях вёлся строгий документальный учёт, и благодаря этому историки многое сумели узнать, в том числе, и о работе медиков. Среди найденных документов особый интерес представляет «Книга назначений врача 1-го отделения госпиталя», которая велась с начала июля до конца августа 1942 года, а также «Журнал учета коммунистов и комсомольцев госпиталя». Документы эти хранятся в фондах центрального музея Вооруженных сил в Москве. «Журнал», кстати, это обычная школьная тетрадь из восьми листов.
Из воспоминаний Марии Тимофеевны Шкандиной-Мелохиной:
«У нас был огромный склад обмундирования Б.У. В этом складе были горы обмундирования, и этот склад так же запирался на замок интендантом. Нужно все ценности, все документы умерших сдать в штаб, в штабе велась точная учётная перепись всех документов и точная запись, когда, какой боец или офицер умер. Всё это регистрировалось, и все документы – партийные, красноармейские книжки, всё-всё сносилось в штаб.
У нас был комендант похоронного бюро, который также регистрировал каждого умершего бойца, которого приносили хоронить в братскую могилу. Он записывал каждого человечка. У нас были определённые часы ночные для похорон. И он же следил за порядком, как мы укладываем покойника, чтобы мы укладывали аккуратно, трупы не бросали как попало и мы старались, как могли, хотя у нас уже не было тоже сил. Это было тяжело, каждый день трупы, трупы, весь воздух пропитан трупным запахом, трупы разлагаются».
Из книги Всеволода Валентиновича Абрамова:
«В длинном списке обслуживавших госпиталь и раненых числится Чарлис Мария Иосифовна, 1903 г. рождения. О ней я уже слышал на конференции из выступления Валько Е. Ф. «Марию Иосифовну я помню хорошо, до войны она работала в Алуште, кажется, в экскурсионном бюро. А в каменоломнях она помогала в госпитале. Получая очень маленький паек и воду, она постоянно делилась с ослабевшими ранеными. Особенно большое внимание эта женщина уделяла молоденькому младшему лейтенанту (фамилию не помню), у которого была перебита рука. Раненый пошел на поправку, а сама М. И. Чарлис ослабела от голода и вскоре умерла. Весь персонал госпиталя о ней горевал. Ее похоронили в одной из подземных галерей. На стене около могилы я сделал надпись и позднее приходил сюда».
В Малых каменоломнях тоже был организован госпиталь – на основе лазарета 1-го запасного полка. Правда, здесь врачей, увы, не было, поэтому госпиталь возглавила медсестра Лидия Фёдоровна Хамцова.
Судя по записям Шкандиной-Мелохиной, персонал обоих подземных госпиталей общался между собой (правда, официально эта связь налажена не была):
«И вот однажды я увидела Марию Петрову. Она пришла в наш госпиталь за медикаментами, а она находилась во втором батальоне, где сейчас вы называете малые скалы, там тоже был госпиталь, только меньше. У нас была одна аджимушкайская скала, и ход был под землёй, и мы сообщались со всеми тремя батальонами. Третий батальон находился со стороны церкви. Это был хоз. батальон. Там была кухня, где готовили пищу для всего подземного гарнизона. А наш госпиталь считался центральным, первого батальона».
Из воспоминаний Лидии Фёдоровны Хамцовой (хранятся в научном архиве ГБУ РК «ВКИКМЗ» (Керчь):
«Зашли мы в каменоломни с санитарными сумками. Из медикаментов была настойка йода 200 г, настойка валерьяны 150-200 г. Немного зеленки, спирта, аспирина, мази никакой не было. Один термометр на весь госпиталь, двое ножниц, 20-30 шт. бинтов. А раненых было 500-550 человек… работали в темноте, сырости, сна и отдыха никто не знал… Для госпиталя нам отвели 4–5 отсеков. Раненых сначала размещали прямо на полу, позднее стали делать топчаны из камня-ракушечника. Для бинтов и салфеток использовали чистое белье. Во время работы госпиталя постоянно велся журнал регистрации раненых. Велись и другие документы. Возвращаясь из ночных вылазок, бойцы приносили… необходимые для нас медикаменты…»
Проявляя заботу о раненых, командир подземного гарнизона Малых каменоломен М.Г. Поважный, выделил специально для госпиталя 10 бойцов, чтобы они помогали медицинским работникам.
Задушевные беседы
Командование вообще старалось как можно больше уделять внимания раненым, понимая, что им вдвойне тяжело переносить лишения.
Из дневника Александра Ивановича Клабукова, сыгравшего немалую роль в защите каменоломен:
«Наш госпиталь меня заинтересовал, он проделал в этих условиях большую работу. Особенно отличился по-большевистски политрук Труборев, то есть комиссар госпиталя. Картина такова: с 13.05.42 г. по 29.05.42 г. умерли от ран и болезней 47 человек, с 29.05.42 г. по 13.06.42 г. (с 23.05. Трубарев вступил в должность комиссара госпиталя) умерли 19 человек. С 13.06.42 г. по сей день смертности пока нет. Всего раненых с 13.05. - 361 человек, выписано 242. Воду до Трубарева давали раненым в сутки одну ложку. Вареная пища до 29.05 отсутствовала. С 29.05 получают раз в сутки горячую пищу, вода дается по 1,5 ст. ложки в сутки, а на 12 человек по три стакана. Вместо хлеба из муки, что дается на человека 25 г, делаются оладьи. Обслуживающего персонала было 34, теперь 11 человек. Перевязочных материалов и медикаментов совершенно нет, рвем рубахи и кальсоны. Применяем грелки песочные… Трубарев все же командованием и правительством должен быть отмечен, молодец он, истинный большевик, вот где люди проверяются».
Командование Центральных каменоломен также постоянно проявляло заботу о раненых. Фельдшер Полов П. Ф. сообщает: «Ягунов П. М. и комиссар Парахин И. П. почти каждый день бывали в госпитале. Они беседовали с ранеными, следили, чтобы до них доходил полностью наш скудный паек».
С особой теплотой вспоминала об этом и Мария Тимофеевна Шкандина-Мелохина:
«Каждый день в одно и то же время приходили из штаба наши командиры и зачитывали сводку, и начиналась тихая душевная беседа командиров с ранеными, вот уж поистине чистой души были люди. Всегда приходили побритые, умытые, подтянутые, как положено командиру быть перед своими бойцами. Не удивительно, что они очень запомнились, потому что видели их лица, а ведь мы друг друга и не видели, от копоти мы были все чёрные, как сажа. Они начинали беседу с ранеными непринуждённо, свободно, все так объясняли, такую вселяли надежду на наше скорое соединение с нашими войсками, что эти люди остаются на всю жизнь в памяти. Как-то сделали операцию рядовому Алиеву – ампутация правой ноги по паховую часть, … после операции, т.е. после наркоза, должна сидеть сиделка, чтобы раненый не вскочил под влиянием наркоза, и тогда вся работа пойдёт насмарку. И вот я сижу у постели раненого Алиева, и в это время приходят наши командиры, их сопровождает врач хирург. Они остановились у постели Алиева, спросили как его самочувствие и говорят: вот скоро наши придут и всем вам раненым вольют донорской крови, ибо вы её много потеряли. И вот такая беседа простая, душевная, она останется в памяти на всю жизнь.»
Покойники, покойники, покойники…
Кстати, операция, о которой упоминает Мария Тимофеевна, действительно была. О ней пишет и Всеволод Абрамов в своей книге:
«Я уже писал о ранении в ногу старшего политрука Исакова С. М. во время гибели Ягунова. В госпитале у Исакова С. М. началась гангрена, требовалась срочная операция — ампутация ноги. Раненого стали готовить к операции. Ему дали два стакана самогона (его гнали из сахара), затем он выкурил большую «козью ножку» крепкой махорки. Раненый впал в забытье. Операцию делал неизвестный хирург из Одессы, помогала ему врач Улановская М. А. Операция прошла успешно, через три недели раненый с помощью протеза, сделанного ему умельцами, смог передвигаться. Правда, позже он умер от истощения».
Случилось медикам принять и роды.
«Стали и мы, сотрудники, слабеть. То ходили в сапогах и шинелях, потом пришлось всё это сбросить, сапоги заменить лёгкими тапочками, а шинель безрукавкой или фуфайкой, чтобы легко было ходить. И вот в один из дней у нас в каменоломне раздался детский крик или писк – родился человек. В таких условиях трудных. Конечно, для матери создали уголок, всё, что было в наших силах, чтобы ребёнок жил. Но ведь мать истощена от голода и кислородного голодания, а ребёнок разве … может жить в холоде и в голоде, в кромешной темноте … Мы сразу побежали в штаб к своему командованию сообщить приятную новость. Родился человек, и нужно дать ему имя… Пока придумывали– ребёнок умер, прожив одни сутки. Родился в кромешной темноте и ушёл в темноту, так и не увидев светового дня…» (М.Т. Шкандина-Мелохина).
Были здесь, в каменоломнях, даже свои «санатории». Так называли солнечные места у провалов, которые образовались после взрывов. По очереди в эти «санатории» приносили больных и раненых, чтобы они могли хоть немного подышать свежим воздухом и чуть-чуть отогреться после вечной сырости и подземного холода. Конечно, все эти «оздоровительные вылазки» организовывались с максимальными предосторожностями и в основном в утренние часы, когда враги досматривали сны.
Довольно подробно вспоминает о работе госпиталя Мария Тимофеевна Шкандина-Мелохина:
«У нас в госпитале был такой распорядок: ночная смена должна снабжать госпиталь водой, обедом, ужином и завтраком, помогать дневной смене гладить бинты. У нас появилась большая вшивость, новых бинтов не было, медикаментов тоже не было, и вот решили облегчать положение раненых, проглаживая горячим утюгом бинты. Насекомые гибнут под горячим утюгом. Вот и пригодились нам паровые утюги, которые побросали мирные жители при выходе на поверхность. Мы стояли и гладили эти бинты до угорания… У нас не оставалось времени на отдых… Мне пришлось быть сиделкой у постели тяжелораненого капитана Капран. У него была раздроблена вся нижняя челюсть, он не мог ни кушать, ни пить, и вообще это была сплошная рана, забинтовать нельзя было, просто накрывала я ему марлей всю нижнюю челюсть, которой не было, кормила с ложечки тем, что давали по рациону. Но он вскорости умер у меня на руках.
Постепенно наш госпиталь стал пустеть, сказывалось недоедание, да ещё и кислородное голодание. Мы дышали трупным воздухом, так же и отхожие места были не закрытые, и вся эта вонь не выходила никуда. Мы ею дышали. Трупы разлагаются, а вонь идёт по всей штольне…
Стал редеть и наш обслуживающий персонал, слабеют и не поднимаются, а раненые ещё в госпитале есть и за ними нужен уход. Стали уходить из жизни наши сотрудники. Был такой случай … У нашего командования какой-то был неприкосновенный запас продуктов. И очень маленькую долю этих продуктов выписывали для раненых, особенно тяжёлых, чтобы поддержать послеоперационных, ведь они много крови потеряли. Так наш начальник госпиталя, майор медицинской службы, все эти продукты присваивала себе. Об этом узнало наше командование, изъяли все эти продукты, сколько – я не знаю, но немного – рис, конфеты, орехи… а дело передали в военный трибунал. Но она предпочла позорную смерть, отравилась сильнодействующими лекарствами, т.е. морфием, и уснула. И мы, сёстры, по указанию начальства сидели по очереди у её постели на случай, если она проснётся, чтобы не добавила вторую порцию морфия. Но она на третьи сутки, так и не проснувшись, умерла. Эта позорная смерть легла тенью на наш подземный гарнизон. Но больше таких случаев не было.
Прекратились всякие операции, кончились все медикаменты, и даже не стало у нас сил стоять за утюгом, чтобы гладить бинты. И каждый день палаты наши пустеют: покойники, покойники, приходилось целыми днями хоронить наших умерших раненых…»