Рублёвая составляющая

Ненужные дети революции, они просто умирали от голода и холода. «Иркутские истории» Валентины Рекуновой — о самых позорных страницах кардинальных перемен в России

27 октября 1917-го думский зал заседаний открыли гораздо раньше обычного: уже с четырёх пополудни стали подтягиваться интересанты. Первыми появились супруги Тонышевы — в сегодняшнюю повестку попало их ходатайство о пособии дочери-курсистке. А затем шумной стаей опустились в кресла для публики преподаватели начальных классов.

Справочно

На начало октября 1917 г. в начальных училищах Иркутска состояло 6480 детей обоего пола: 5563 православных, 346 католиков, 38 лютеран, 128 магометан, 370 евреев и ламаистов, 35 баптистов и пр. Ещё 1422 человека (574 мальчика, 848 девочек) обучалось в начальных школах. А именно: в 1-й воскресной — 125 (25 мал. + 80 дев.), во 2-й воскресной — 105, в школе «Детский сад» — 123 (67+56), школе общества «Просвещение» — 142 (66+76), школе Н. В. Сукачёвой — 154, школе А. Э. Третьяковой — 63 (31+32), школе Абатуровой — 28 (15+13), школе Гордеевой — 54 (32+22), школе Кирилловой — 28 (20+8), школе Переломовой — 44 (28+16), школе Урусовой — 33 (21+12), школе литовских беженцев — 13 (9+4), школе латышских беженцев — 15 (7+8), школе польских беженцев — 42 (23+19), школе Союза городов — 80 (43+37), школе беженцев «Очаг» — 27 (15+12), Знаменской — 27 (15+12), еврейской бесплатной — 175 (73+102), школе Бетлина — 14 (12+2), в приюте св. Иннокентия — 54 (27+27), и на курсах Гончарова — 51.

Кто сильнее потянет, тому и достанется

Минут за пятнадцать до начала думского заседания к «начальщикам» присоединилась Екатерина Михайловна Шулепникова, директриса 2-й Хаминовской гимназии:

— Только что узнала: вместе с вашим ходатайством о надбавках будут рассматривать и предложения по окладам муниципальных служащих. Оба горошка не проскочат, так что кто уж кого забодает: училищная комиссия — членов управы, или они её.

— Наши не отступят! И социалисты им гарантировали поддержку. В сущности, с каждым гласным обговорили, должно сработать!

— А раздаточный материал готов?

— Уже на столах, Екатерина Михайловна. Очень нас выручила выпускница вашей гимназии Софья Сементовская. Безо всяких уговоров согласилась помочь и печатала чуть ли не до полуночи.

— Это у Сементовских фамильное. Софья — внучка Григория Петровича Сементовского, заслужившего знак отличия за беспорочную службу, бессменного инспектора и члена совета по учебной части Иркутского института имени императора Николая I. За сорок лет в Сибири Григорий Петрович только дважды воспользовался отпуском — чтобы навестить остававшихся в России родных. На него и каникулы действовали дурно — сразу же обострялись недуги; и напротив: приближение нового учебного года возвращало обществу энергичного деятеля.

— А что он преподавал?

— Физику, математику, естествоведение, географию. Софья унаследовала от него способности к точным наукам, вот только полный курс гимназии ей окончить не удалось.

Справочно

Полный курс женской гимназии предполагал семилетнее образование, но выпускницы могли пройти и дополнительное обучение в восьмом, педагогическом, классе. Его успешное окончание давало звание домашней учительницы, а вместе с ним и право на пенсию или на казённое содержание в Доме призрения бедных девиц благородного звания. Свидетельства домашних учительниц обходились в 12 руб. и печатались за их счёт. Они не были обязательны при устройстве на работу, но попытки сэкономить оборачивались утратой права на пенсию.

Её начисление предполагало:

— педагогический стаж от 20 лет

— регистрацию каждого нового места работы у уездного директора училищ, уездного предводителя дворянства (или уездного исправника)

— ежегодные отчёты уездному директору народных училищ с положительным отзывом уездного предводителя дворянства (или уездного исправника) и родителей учеников.

— Что же помешало Софье, Екатерина Михайловна?

— К концу пятого класса осталась круглою сиротой. Старшая сестра ещё заканчивала учёбу, а кроме неё были только маленький брат и три младшие сестры. Сбережений в многодетной семье, разумеется, никаких, и родительский комитет гимназии вызвался оплатить обучение Сони в шестом классе. А один из членов этого комитета, Александр Аполлонович Агте, любезно согласился предоставить на это время полное содержание. И действительно: барышня больше года прожила у него в семье. Но к началу седьмого класса явилась ко мне за аттестатом о неполном образовании. Этого можно было и ожидать, ведь на тот момент Софье было уже около девятнадцати. Должно быть, из-за стеснённости в средствах её позже обычного — в двенадцать лет — определили в гимназию, и, когда родители умерли, Софье шёл восемнадцатый год, многие сверстницы уже были замужем. И курсы машинописи поманили, конечно: захотелось попробовать самой себя содержать. И почему я не смогла её отговорить? Знаю же ведь прекрасно, сколько дверей открывается полным курсом гимназии и сколько их закрывается курсом неполным. Отец Софьи в своё время тоже не доучился, и тоже из-за безденежья после смерти отца. Как бы ни старался потом, остался не имеющим чина, а стало быть, с очень скромным жалованьем. Ну да что теперь говорить! Спросит, спросит с меня Григорий Петрович, когда час пробьёт. — Она взглянула поверх голов, словно узрела там кого-то невидимого, но ненадолго. И, стряхнув наваждение, добавила бодро: — Пойду я: на сегодня ещё остаются дела в гимназии. А здесь, в думе, победа будет за вами, я это знаю наверное!

Екатерина Михайловна не ошиблась: училищная комиссия была очень убедительна и настойчива, да и фракция социал-демократов горячо поддержала её.

Но окончательно решил дело представитель управы:

— Просят педагоги, скажем прямо, по минимуму. Они даже на увеличенные квартирные не претендуют, хоть снять комнату за прежние 20 рублей уже невозможно. Месячное жалованье преподавателей начальных школ колеблется от 110 до 180 рублей в месяц, и выжить на такие деньги человеку семейному теперь просто нельзя. А посему считаем необходимым ходатайство удовлетворить!

И курсистке Тонышевой тоже выделили пособие для продолжения образования. Хотя 300 руб., недавно ещё составлявших приличную сумму, к осени 1917-го сильно обесценились. Благотворительные капиталы, нацеленные на учащуюся молодёжь, формировались в спокойные времена, когда бюджет целого города составлялся с учётом копейки. Теперь же сотни рублей таяли на глазах, а вместе с ними обесценивались и проекты, так хорошо задуманные тридцать-сорок лет назад.

В «образцовом доме» умирают почти все поступившие

Сентябрьским утром 1917-го, просматривая газеты, Пётр Васильевич Собокарёв между прочим отметил: училище слепых закладывает свои помещения. В самой операции не было, разумеется, ничего необычного, вот только она плохо вязалась с заведением, всегда бывшим примером финансового благополучия. Сборы с их концертов и выставок ученической мастерской позволяли не считать каждый рубль и даже содержать небольшие корпуса на местных курортах. Музыканты там и сейчас замечательные, и не продан ни один из станков — значит, дело исключительно в низкой платёжеспособности иркутян, в общем обеднении из-за падающего рубля. Если городская дума закладывает проценты с благотворительных капиталов, что ждать от училища!

В приюте Общества попечения о солдатских сиротах, где Пётр Васильевич состоял членом совета, содержалось 28 мальчиков от пяти до тринадцати лет. Кроме обычных школьных предметов их ещё и обучали ремёслам, а специальный банковский счёт исправно пополнялся членскими взносами, а также сборами с благотворительных вечеров. К началу нынешнего 1917-го приют не испытывал финансовых трудностей, но с начала марта деньги резко подешевели и обычные месячные расходы выросли аж в два раза. Нынешний совет попечителей рассчитывал передать новому составу весьма приличные суммы, достаточные для покрытия всех приютских расходов вплоть до конца года. Но к концу апреля уже стало ясно, что деньги могут закончиться в сентябре, и все силы переключили на подготовку благотворительных вечеров.

— Ну вот, — досадовал председатель Айзиков, — думали отличиться, а теперь боюсь, как бы в худшие не попасть!

— Это вряд ли, — заметил Собокарёв с неприкрытой печалью.

Но объяснять ничего не стал: он только что прочёл в местной газете заметку о Базановском воспитательном доме и был так удручён, что не мог говорить.

Это богоугодное заведение лет тридцать уже считалось образцовым. Прекрасно поставленное Петром Сиверсом, оно не нуждалось и в материальной поддержке: ежегодный бюджет составляли проценты с завещанного капитала — то есть 22 тыс. рублей. Первые десять лет эта сумма позволяла придирчиво отбирать и кормилиц, и нянь, и семьи, берущие младенцев на воспитание. Но последние двадцать лет деньги медленно обесценивались, а теперь их падение сделалось бесконтрольным — и прекрасно работавший механизм развалился. За стенами красивейшего здания в самом центре Иркутска умирали 50–60 детей в месяц, то есть почти все поступавшие. Умирали от голода и холода. Сюда же приёмные семьи возвращали оборвышей, будучи не в силах их прокормить на положенное пособие. Под окнами шли на митинги, чтобы приветствовать новую власть, но самой этой власти было не до «образцового дома». В конце апреля страшные картинки просочились на страницы газеты «Единение»: несколько прачек, нянечек и сиделок обратились в секцию охраны труда городского Совета рабочих депутатов — просили улучшить условиях их работы. О детях в их заявлении вовсе не было речи, и инспектор Молозовский растерялся, увидев их, чуть прикрытых тряпьём, посиневших от холода, по пятеро в одной кроватке.

— Не топим с середины апреля, — призналась заведующая, — дрова не на что покупать. И одежды нет никакой по такой же причине. Про то, что нечем кормить, я уже и молчу.

Почему оглушительная публикация Молозовского в местной газете прошла незамеченной, объяснить было сложно. Может, дело и в том, что в городе тогда рьяно готовились к первомайской демонстрации, а потом захлестнули другие события, вплоть до выборов в думу.

В сентябре председатель губернской земской комиссии Павел Дмитриевич Яковлев вдруг заехал в Базановский воспитательный дом — и сразу всё завертелось! Как писало «Единение» 1 октября: «На горячий призыв губернской земской комиссии первыми откликнулись рабочие губернской типографии, в пять минут набравшие по подписному листу 30 руб. 20 коп.

На другой день в земскую комиссию явился делегат от рабочих и мастеровых Иннокентьевского депо. Выложив 83 руб. 96 коп., спросил, жертвуют ли «буржуи». Но и «буржуи» жертвовали, ниже мы помещаем список. Здесь же хочется отметить, что на почве благого дела земская комиссия (учреждение революционное) сошлась впервые и заговорила общим языком с Союзом православных, из которых нашлись добровольцы, готовые помочь несчастным детям не только пожертвованием, но и личным трудом. До самых низов проникло наше обращение, и бедные женщины понесли сайки, булки, бельё, в котором также сильно нуждается приют. Иркутская губернская земская комиссия с глубокой благодарностью публикует шестой отчёт о пожертвованиях на Базановский приют. ИТОГО: без малого 1200 руб. плюс прежде поступившие 6500 руб.»

Быть вам отцом всех беспризорников!

В коротких перебежках между земской управой и Базановским домом Павел Дмитриевич Яковлев обратил внимание на мальчишку лет четырнадцати. Тот стоял на углу Большой и Амурской и время от времени обращался к прохожим. Да, просил. Но не милостыню, а работу.

— Кто таков?

— Отец на фронте, мать умерла, нет ни родственников, ни хороших знакомых. А работать могу: знаю город, пишу без ошибок и много читаю. Боюсь попасть в дурную компанию!

— Тогда следуй за мной. Поживёшь у меня, пока не подыщем работу.

Действительно, в «Единении» от 20 сентября появилось объявление с номером телефона Павла Дмитриевича.

— А вот это зря! — посетовал помощник губернского комиссара Агапьев. — Теперь быть вам отцом всех беспризорников.

И ведь точно: 13 ноября, ровно перед тем как подойти сюда Яковлеву, на крыльце губернского управления оставили девочку месяцев девяти. Никто из чиновников принять ребёнка не захотел, а везти в Базановский просто не было смысла. И снова в газету ушло объявление: «Подкинувших просят письменно сообщить председателю губернской земской комиссии время рождения и имя ребёнка».

Справочно

Из газеты «Голос социал-демократа» от 21.05.1917: «Если приходилось кому-нибудь проходить по Жандармскому переулку, может быть, замечали поблёкшую вывеску «Приют арестантских детей». Заведует им П. Ф. Лейцингер. Она считает себя самодержавной. Маменька, как её тут называют, держит нахлебников и полдюжины комнатных собачек, которых кормят в десять раз лучше, чем детей и служащих. В 1915 г. сиротам пожертвовали вагон бараньих ног. С наступлением тепла они протухли, но ими продолжали кормить и вывезли на свалку только в конце мая. По рассказам учительницы, надзирательница М. Балтусис избила шестилетнюю девочку».

Из газеты «Единение» от 19.07.1917: «По Б. Блиновской улице, в доме №38, на конфетной фабрике Гусева обнаружена систематическая кража ириса и монпансье. С похищенным задержаны рабочие фабрики, мальчики: М. Помаскин, И. Титхонов, П. Голков, Ф. Кобылинский. Дознание производится».

Из газеты «Единение» от 03.11.1917: «В Иннокентьевском посёлке открывается правительственное среднее учебное заведение нового типа — четырёхклассная гимназия для учащихся обоего пола. Она соответствует четырём старшим классам восьмиклассных гимназий. Окончившие курс высших начальных училищ принимаются без дополнительных экзаменов. В этом году открывается 1-й класс, соответствующий 5-му классу восьмиклассных гимназий. Следующие классы будут открываться последовательно каждый год».

Реставрация иллюстраций: Александр Прейс