Неуслышанный вызов
22 декабря 1917 года Иркутское Грузинское общество прощалось с Самар Султан-Оглы, членом боевой дружины, убитым во время недавнего ночного дежурства. Из магазина Половниковых прислали три корзины гиацинтов, и вся семья цветоводов пришла на панихиду.
— В дни декабрьских боёв мы остались совсем без защиты: после смерти нашего Павла Андреевича кучер был единственным в доме мужчиной, да и тот к ветеринару пошёл — и как сгинул, до сих пор не нашли. Не уцелеть бы и нам, когда бы не соседство вашего штаба и не охрана дружинников, — старшая Половникова застыла в благодарном поклоне. — Не знаем, какому Богу молиться, чтобы вы послужили ещё нашему околотку, пока всё успокоится.
Моложавый председатель правления Грузинского общества поклонился в ответ, помолчал. Голос у него был командный, громкий, и он притушил его, прежде чем произнёс:
— С сегодняшнего дня дружина распущена. Надеюсь, то же сделают и остальные диаспоры.
— Какая досада! Так страшно ещё и так опасно!
— Поймите, сударыня: главная наша сила в нейтралитете, о котором мы заявили изначально и которого безусловно придерживались. Но чем продолжительнее противостояние, тем сложнее и сохранять беспристрастность. Кроме того, боевая дружина, самостийно созданная (пусть и с прекрасной целью защиты мирных граждан), даёт неограниченную, по сути, власть, а это чрезвычайно опасно.
— У вас все так думают?
— Нет, разумеется. Но здравомыслие на этот раз взяло верх.
— Султан-Оглы убили уже после заключения мира — значит, невысока цена этому миру.
— Султан-Оглы погиб, когда решение о роспуске дружины уже было принято. Опоздай мы всего лишь на день, и дело могло принять дурной оборот. А между тем выстрел был случайный, убийство непреднамеренное.
— Трудно вам возражать, да и не стоит, наверное. Но у нашего страха глаза велики: мы ещё не опомнились от пережитого.
— Так вы обращайтесь, если что: Грузинское общество остаётся по прежнему адресу.
Справочно
Из газеты «Единение» от 23.12.1917:
«Открытое письмо населению г. Иркутска. Предвидя столкновение политических партий, а с ним и ужасные бедствия мирных жителей от погромных выступлений тёмной массы, Иркутское Грузинское общество организовало боевую дружину с исключительной целью защиты мирных жителей от погромщиков, грабителей, поджигателей и насильников. Дружинники бросались во все опасные места, делали всё, что только могли, и, если остались не разгромленные дома на Большой улице, в этом надо видеть заслугу Грузинской дружины. По окончании восьмидневных боёв мы участвовали в мирных переговорах. И теперь, когда жизнь мирных граждан входит в нормальное русло, искренне радуемся. И считаем свою миссию выполненной: с 22 декабря члены Грузинской дружины прекращают свои действия и возвращаются к мирным занятиям. Штаб упраздняется, а потому с претензиями и заявлениями по охране, розыске и защите своих интересов просим обращаться непосредственно в комиссию по охране города или в следственную комиссию при городской управе. При этом считаем нужным заявить о готовности в любой момент выступить на борьбу против тёмных сил.
Начальник дружины И. А. Патиешвили, начальник штаба Б. Нацвишвили».
В Иркутске издавна проживали грузины и грузины. Первые входили в преступные группы, отлично организованные и практически неуловимые; вторые встречались в семейном ресторане «Самсон», где к молодому барашку подавался... свежайший гранатовый сок, и самым интеллигентным образом рассуждали о политике или же отмечали очередную государственную награду. По мнению полиции, грузин из ОПГ было много больше, и завсегдатаи «Самсона» не стремились с ними пересекаться. Как вдруг осенью 1917-го (и, быть может, под влиянием общей атмосферы) новое правление Грузинского общества потребовало в недельный срок ликвидировать все дела большой группе соотечественников. В протоколе их обозначили так: «Занимающиеся унизительной профессией торгаша в разных пивнушках и столовых, роняющие достоинство гражданина разными тёмными, нелегальными и отвратительными поступками». Грозили подать властям чёрный список и добиться изгнания всех из Иркутской губернии.
На том же заседании было проведено показательное исключение из членов общества Георгия Ломидзе, уличённого в неблаговидных поступках. Протокол заседания сразу передали в газету «Единение», и Иркутск политический замер в ожидании скорой развязки. Но грузины из ОПГ не всегда прочитывали газеты, а если и прочитывали, то не все. Так что вызов правления был не сразу услышан. Понадобилось и время проверить его и осмыслить. А после декабрьских боёв между юнкерами и социалистами события завертелись так быстро, что отодвинули романтическую идею нравственного оздоровления отдельно взятой диаспоры.
Консулитет
В тот самый день, как в Грузинском обществе прощались с убитым дружинником, наблюдалось скопление экипажей у Китайского консульства. С интервалом в две-три минуты прибыли представители трёх колоний — польской, греческой и японской. И с небольшим отрывом от них — бельгийский консул. Дипломатам из Дании, Франции и Италии пришлось парковаться у соседнего здания, но это не сбило их решительного настроя.
Часа через два иностранные консулы так же поодиночке разъехались, а китаец-посыльный доставил в окружной совет депутатов пакет с уведомлением: «Наши правительства обеспокоены безопасностью своих граждан, проживающих в Иркутске. Их жизнь и имущество не могут быть в безопасности: в недавних уличных боях в значительной мере пострадали иностранцы, город и сейчас переполнен опасными элементами. А потому к действиям грузинских, армянских и польских формирований необходимо добавить поддержку частей местного гарнизона.
Кроме того, Совет консулов считает себя ответственным за жизнь юнкеров и офицеров: их разоружение происходит в значительной мере по нашему настоянию, и мы находим совершенно недопустимым привлечение наших подопечных к суду. Убеждены, что наказывать следует лишь мародёров и поджигателей».
На переговорах с консулами большевистский совет наступал, ставил условия, в том числе и выдачи «главарей контрреволюционного мятежа». Шведский представитель «Красного Креста» разыскал главу местной думы Дистлера:
— По моим сведениям, китайские и японские дипломаты запросили у своих правительств войска для защиты сограждан. Я не сторонник столь крайних мер, но должны быть гарантии, что городское самоуправление обеспечивает безопасность иностранцев.
— Я и безопасность своих горожан не берусь обеспечить, — устало отмахнулся Василий Григорьевич.
Да, об этом можно было догадаться — уже потому, что Дистлер принимал в классной комнате промышленного училища, где дума квартировала с начала декабрьских боёв.
Единственным достижением последних дней Дистлер считал работу губернской комиссии по выявлению грабежей и насилий. Была и городская комиссия, но ей отписывалась мелочёвка, а основное разруливала «следственная пятёрка» из двух большевиков, Бограда и Любимова, эсера Ильина, юнкера Айзенберга и меньшевика Генкина.
С первого взгляда и со второго
«Начали мы с осмотра арестованных на гауптвахте 12-го полка, — рассказывал Иосиф Генкин в редакции «Единения». — Кого только там не было: солдаты-мародёры, юнкера и казаки с оружием и без оружия, учителя и рабочие, не состоящие на военной службе, две женщины, одна из которых — сестра милосердия, и наконец начальник городской милиции. Его квартиру ограбили, а самого взяли в заложники, вплоть до выяснения участи юнкеров-большевиков Бокиновского и Пономарёва. Висела на волоске и жизнь недавнего начальника тюрьмы Файвусова: солдаты из амнистированных уголовников (каких было много в этом полку) прямо грозились его «укокошить». Но угрозы угрозами, а никого из пленных не били, держали в тепле, кормили той же пищей, какую ели и сами, не покушались на вещи и деньги. И в конце концов согласились передать нам нескольких человек, в том числе и Файвусова.
Совсем иную картину увидели мы в казачьем дивизионе: нас приветливо встретили, охотно проводили к пленным и сразу выразили готовность передать их на наши, так сказать, харчи. Но арестованные по подозрению в мародёрстве милиционеры Розин и Баллод оказались жестоко избитыми, ещё одного подозреваемого обнаружили в лазарете, и уже при смерти. Все пленные жаловались на плохую еду и «карцер» в неотапливаемом сарае. У всех отобрали вещи и деньги. Казачий полковник признавал, что обращение с арестованными жестокое, но отнюдь не стыдился его:
— Так и они повели б себя так же на нашем-то месте. Могу привести массу фактов, да вот хоть последний: когда мы окружили мародёров, укрывшихся во 2-м комиссариате, и они, и милиционеры объявили о сдаче — и тут же обстреляли нас из укрытия на втором этаже. Один казак убит, другой тяжело ранен.
— На первый взгляд, ваш дивизион очень выгодно отличается от стоящих в Иркутске полков. Вы бережёте людей, за все декабрьские бои не более десяти человек потеряли — не так ли?
— Разумеется, мы своих бережём.
— Не случалось у вас ни смерти от неосторожного обращения с оружием, ни беспорядочной стрельбы (как в первой батарее).
— Не допускаем такого.
— Вы не убили б своих лишь за то, что они не туда поставили пушку…
—… как это сделали в 1-й батарее. Вы же понимаете: нет.
— Тогда откуда такое обращение с пленными?!
— Я не оправдываю своих. Но и не осуждаю: время такое. Время всеобщего озверения. Чем мы, казаки, хуже подполковника Никитина, штурмовавшего Белый дом, когда было уже договорено о перемирии? Столько народа полегло — а для чего?! Знакомый мой, боевой офицер, три года воевал без ранений, вернулся в Иркутск и погиб через несколько дней с юнкерами — расплатился своей жизнью за лестницу на второй этаж. И брата его, гимназиста, мальчишку, записали в отряд добровольцев при 2-й школе прапорщиков, взяли в ночную вылазку «прямо в стан врага» — там он, раненый, и замёрз.
Казачий полковник высказал ту же мысль, что и Иркутский городской голова Чичинадзе, когда вошёл в Белый дом с ещё не остывшими трупами.
Никитин оскорбился и не без гордости заявил:
— Я облегчал вам переговоры с большевиками: вы начнёте их с ореолом победителей, выставите условия — как и следует взявшим Белый дом!
Затмение?
Возможно, он и в самом деле так думал. Чичинадзе, инженер и доктор наук, всегда испытывал затруднение в оценке военных, Никитин же вызывал у него одно чувство — смятения. Подполковника не остановило, что старший по званию офицер, полковник Скипетров, отказался участвовать в уличных боях. Простая мысль, что тот не хочет жертв среди мирного населения, отчего-то была сходу отвергнута, и боевого офицера, не раз доказавшего свою храбрость, заклеймили трусом. Никитин встал во главе юнкеров, и тут судьба предложила ему новое испытание: жена и дети оказались на линии прямого огня: семья снимала квартиру рядом с Белым домом. Это тоже не остановило подполковника. Первый штурм не удался, и было мнение, что он неумело организован; тогда Никитин приказал штурмовать второй раз и взял-таки эту «крепость». Да, он был счастлив, даже, кажется, вырос на целую голову и с удовольствием повторял, что жена у него настоящая подполковница: дважды спасла себя и детей от верной смерти — сначала перебежала из опасной квартиры (в которую вскоре попал снаряд) в подвал… Белого дома, а после смогла скрыться и оттуда.
Никитин ещё упивался победой, а уже заседала комиссия по расформированию школ прапорщиков, и большевики держались как хозяева положения, куражились, тянули время. А по иркутским улицам гуляло эхо недавних боёв: 20 декабря разорвался снаряд в Крестовоздвиженском начальном училище, вероятно, попавший сюда ещё до перемирия. Погибли двое учеников.
Второй раз ухнуло 26 февраля нового, 1918-го. Около полудня к усадьбе под номером 35 на Демидовской улице подъехал возок: хомутовские крестьяне Василий Меринов и Андрей Шелепов привезли домовладельцу Костылёву обещанные накануне дрова. Хозяин выскочил на крыльцо с полушубком в руках:
— Поджидал вас, ворота отомкнул, камень вот только отодвину сейчас…
— Сами справимся, — отмахнулся Меринов, повернул у калитки кольцо и минуту спустя показался в широком проёме.
Камень он повертел в руках и отбросил к забору, отделявшему хозяйственный двор от огорода. Сейчас же раздался взрыв, Василия перевернуло в воздухе и бросило на снег. Конь повалился на бок, коротко всхрапнул — и затих. А раненый Андрей Шелепов бросился к крыльцу, ещё не понимая, что нету у него теперь левой руки. По локоть.
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс