Психолог Людмила Петрановская об опасностях чрезмерной родительской опеки

В День защиты детей принято сетовать на недостаточную защищённость «цветов жизни». Однако психолог Людмила ПЕТРАНОВСКАЯ уверена: родительская опека вышла за пределы адекватности. И что ждёт детей эпохи цифровизации, которых принято называть «поколение Z»?

– Граждан России, родившихся в XXI веке, вы называете самым опекаемым поколением в истории страны. Для них даже придумали особый термин – «поколение Z» – первая человеческая волна, от рождения принадлежащая эпохе цифровизации.

– Наша национальная история не так уж богата на благополучные периоды, когда родители не были бы заняты выживанием семьи, не были бы целиком поглощены добыванием еды для себя и детей, при этом стараясь не угодить в историческую мясорубку. Детей любили всегда, но такой фиксации внимания на ребёнке, как сегодня, не происходило. Как правило, не хватало ни сил, ни ресурсов, чтобы занимать его почти всё своё время и развлекать, как сейчас. В сегодняшней России тоже есть семьи, вынужденные выживать, но если говорить в целом – да, столь обожаемого родителями поколения ещё не было.

Европа выработала такое отношение к детям на 10–30 лет раньше, а тенденция обозначилась ещё в первой трети XX века. Януш Корчак (известный в прошлом польский педагог. – Прим. «АН») сказал около сотни лет назад: «Мы так боимся смерти ребёнка, что забираем у него жизнь». С тех пор всё стало ещё серьёзнее. Для европейской цивилизации, к которой мы принадлежим, эти последние сто лет отмечены переходом к идее сверхценности ребёнка. Переходом от долгой череды предыдущих тысячелетий, когда ребёнок считался меньшей ценностью, чем взрослый.

– Тот случай, когда благими намерениями выстлана дорога в ад?

– Нет, достижения есть. Раньше со своими детьми можно было обращаться как угодно: бить, оскорблять, наказывать голодом. То, что ребёнок стал пониматься как личность, нуждающаяся в уважении и заботе, – это прекрасно. Но любой «маятник» качается с избытком, и в данном случае он улетел в ту сторону, где ребёнок не просто центр мира для родителей, не просто главный смысл их жизни, – он не имеет права распоряжаться собой. Это тоже покушение на субъектность ребёнка, только в иной форме.

Произошёл глобальный демографический переход: сокращение количества детей в семьях, с одной стороны, и снижение детской смертности – с другой. Если раньше на ребёнка смотрели с мыслью, что у него велики шансы не дожить до взрослых лет и, значит, рожать нужно больше, то теперь другая задача – как можно больше вложить в него. Ребёнок превращается для родителей в инвестиционный проект. В него столько вложено, что он не имеет права рисковать этими вложениями. Мы так тебя любим, столько для тебя сделали, что твоя жизнь тебе не принадлежит, она принадлежит нам. Ты должен реализовывать наши планы, наши мечты. (Отсюда – стремление впихнуть ребёнка в бесконечное количество кружков, хотя для полноценного развития детям нужно время для свободной игры, время для свободного общения со сверстниками, а продуктивность занятий в чрезмерном объёме, как правило, очень невысока.)

И есть ещё один фактор, вызывающий неадекватную опеку: колоссально возросло значение безопасности, изменился её статус в иерархии ценностей. Мы не желаем мириться ни с какими рисками, даже минимальными.

– Звучит парадоксально. Чем благополучнее общество, тем выше уровень тревоги?

– Да. Когда все твои мысли заняты тем, как накормить ребёнка, ты не станешь переживать из-за пустяков. Если же всё благополучно, то у тебя есть силы и время думать о других угрозах – не базовых. А их гораздо больше, чем базовых угроз. Наша психика работает так: чем угроза необычнее, экзотичнее, чем больше она связана с чьим-то злым умыслом, тем сильнее мы на ней зацикливаемся. Например, родители больше боятся преступлений в адрес детей, чем несчастных случаев, хотя статистически преступления случаются реже. И вообще трагедии происходят нечасто, но мы, чуть что, начинаем думать про худшее. Известная шутка в Интернете: если у ребёнка выключен мобильный телефон, то, с точки зрения родителей, с вероятностью 99, 99% ребёнок попал под машину или похищен педофилом, и с вероятностью 0, 01% телефон разрядился, – а в действительности вероятность распределяется совсем наоборот.

– Вы воспитали двоих детей – приходилось ли вам сдерживать желание опекать их сверх меры?

– Я сама выросла в тревожной, опекающий семье. С одной стороны, мне всё разрешали, с другой – на всё нужно было спрашивать разрешения во избежание родительской паники. Впоследствии это помогало мне, когда я стала родителем, взглянуть на вещи глазами детей. Не каждый раз помогало, конечно. Иногда не удавалось. Иногда удавалось в результате волевого усилия. Например, к ужасу классного руководителя, я разрешала сыну ездить в школу на велосипеде, пусть и в шлеме. Важно понимать: если последовательно идти на поводу у родительской тревоги, то остаётся приковать ребёнка к батарее. Я провожу аналогию с фильмом «Матрица»: дай нам волю – мы уложили бы детей в капсулы виртуальной реальности. В тело – питательный раствор, в мозг – задачки из ЕГЭ. Тогда-то наконец можно будет спокойно жить и не переживать, как бы что с ними не случилось.

– Пытаются ли дети отвоёвывать свободу?

– Дети разные. Есть робкие и тревожные, которым комфортно в этой скорлупе (тогда возникает вопрос: что с ними станет потом?). Есть такие, которые борются. И если они скандалят, требуют, отстаивают, это благополучный вариант. К сожалению, нередко их борьба выражается в причинении себе вреда. Родители могут контролировать что угодно, кроме разрушительных импульсов самого ребёнка. В мягком варианте это нанесение себе порезов, перебегание через дорогу, «зацеперство» (проезд снаружи поездов. – Прим. «АН»), в жёстком варианте – суицид.

– Вы критикуете действующие в ряде государств законы, запрещающие детям до 12 лет находиться без взрослых где бы то ни было – хоть на улице, хоть дома. В России этот вопрос пока не регламентируется. С какого возраста, на ваш взгляд, ребёнок может в одиночку перемещаться по мегаполису?

– Смотря какой ребёнок, смотря где он перемещается. Например, способность в одиночку переходить улицу с оживлённым движением автомобилей ограничена у маленьких детей физиологически: до 10 лет наш мозг не может адекватно оценить расстояние до движущегося объекта. При этом я разрешала сыну в 9 лет ездить через полгорода на кружок, разрешала именно по той причине, что переходить через дорогу ему не требовалось, а требовались подземные переходы и автобус. Всегда нужно оценивать реальную ситуацию.

– А с какого возраста можно одному гулять во дворе?

– Здесь тоже нет универсального ответа. Есть старые дворы – без всякой проезжей части. Есть дворы вроде такого, в котором живу я (постройка 1977 года): дома расставлены по периметру и образуют закрытый двор, хотя по краям его паркуются автомобили. Неидеальный вариант, но терпимый. А с конца 1980-х дома строят иначе: нет просторных дворов, нет безопасной территории, пригодной для полноценной детской игры. Серьёзная утрата. Всё отдано дорогам, автомобилям.

– Странная получается забота о детях – строить город как хочется, а детей держать взаперти, чтобы не выходили в этот опасный город.

– И речь не просто о забавах, речь о развитии ребёнка. Есть гипотеза (и мне она кажется обоснованной), что отсутствие дворового детства приводит к росту тревожности у детей. Когда ребёнок без помощи родителей выходит из положения, решает новую для себя проблему, в нём крепнет уверенность, что он справляется со своей жизнью. Скажем, разбив коленку и не желая прерывать игру, он не бежит домой в слезах, а прикладывает к ушибу подорожник по совету товарищей. Знание, что товарищи помогут, очень важно, как и само умение помочь. Бесконечная череда ситуаций, в которых нужно принимать решения, оценивать риски, поддерживать друг друга, преодолевать себя, обращаться за помощью к взрослым прохожим – вот что значит дворовое детство.

Любой навык – это 10 тысяч часов. В том числе и навык ориентироваться в городской среде. Ездить на общественном транспорте. Не конфликтовать, если кто-то на тебя натолкнулся. А если ты привык ходить всюду с родителями или няней, не выныривая взглядом из телефона, то у тебя нет этих навыков. И сами собой они не появятся, будь тебе хоть 15 лет, хоть 20, хоть сколько. Подросток оказывается в неизвестной ему среде, как новобранец, которого бросают в бой без подготовки. Конечно, это чревато для него повышенной тревожностью. Представьте: мы решим, что математика для ребёнка слишком опасна, и будем до его совершеннолетия считать за него сдачу в магазине. Последствия такой «заботы», думаю, очевидны.

– А что скажете насчёт применяемых технических средств контроля за ребёнком? Вход в школу по карточке, электронный дневник…

– С одной стороны, хорошо, что если ребёнок не пришёл в школу, то программа моментально сообщает это родителю по SMS. С другой стороны, где мы остановимся? Как далеко зайдём в контроле за детьми? Электронный дневник, на мой взгляд, – очень странная идея. Никогда в них не заглядывала, не знала от них паролей и знать не хотела. Следить за успехами человека, минуя его самого?.. Представьте: жена узнаёт раньше мужа, что он получил премию или, наоборот, выговор. Это нарушение приватности. Если уж на то пошло, можно узнать об успеваемости ребёнка у классного руководителя: он подробно опишет ситуацию, что-то посоветует. А вообще нужно выстраивать отношения с ребёнком так, чтобы он не стеснялся сообщать вам о своих школьных проблемах, чтобы в случае отставания по какому-то предмету получал от вас прежде всего помощь, а не наказание.

Последние школьные тенденции вызывают недоумение. Дискотеки с включённым светом и учителями по периметру. Желание педагогов во многих школах отменить в этом году выпускные вечера (из-за казанской трагедии). Давайте зададимся вопросом: мы хотим обезопасить детей или имитировать это в собственных глазах? И самое главное: мы заботимся о детях или же о себе, о своей тревожности, с которой не хотим справиться?