Крыша с «протекцией»

Еще один необычный для нас ракурс прошлой жизни Иркутска из «Иркутских историй» Валентины Рекуновой

Провожая Лабзина до извозчичьей биржи, Аполлон Николаевич Кругликов неожиданно обронил:

— Всем вы, Владимир Валерианович, хороши, но один недостаток все же имеете, и очень большой…

— Позвольте угадаю: я до сих пор не вступил в партию эсеров?

— Вот именно: вы до сих пор не с нами, хотя совершенно наш человек. Одно утешает меня — что вы и другим партиям отказали.

— А вот тут ошибаетесь: я не свободен.

— Неужто кадеты окрутили? Ну нет, не может такого быть, Владимир Валерианович.

— Я и с социалистами не стакнулся.

— Ну не анархист же?

— Не мучьтесь, Аполлон Николаевич: я вступил в Союз квартиросъемщиков и комнатонанимателей.

— Горазды же вы шутить!

— А я совершенно серьезен. Наш союз только-только организовался, но по одному объявлению наполняем зал на 700 человек. Вряд ли какая из местных партий этим похвалится.

Любезное выражение, по обыкновению не сходившее с лица Кругликова, сменилось усмешкой:

— Про крыши с «протекцией» рассуждаете? Сетуете на дым, уплывающий против естественного предуказания?

— Вот, вот оно истинное отношение политических партий к нуждам людей! Что-то такое я и предполагал услышать. Вам не по нутру, что мы способны к самоорганизации. А мы способны! Принадлежность к союзу избавила нас от страха перед выселением, мы входим уже и в сношение с городской управой на предмет обследования квартир и принуждения их владельцев к ремонту.

— Дорогой вы мой человек! Да ведь все это частности, отдельные штрихи к портрету, не меняющие его общего выражения. Только перманентная встряска, только борьба за идеалы революции способна вспахивать нашу жизнь, как весеннее поле.

— Вашей революции еще и полгода не стукнуло, а уж возвращается все, против чего она затевалась: Временное правительство запрещает газеты, съезды, распускает собрания, арестовывает несогласных и даже казнит.

— Революция — это корабль, плывущий по бурному морю. Конечно, у него есть пробоины, враги пытаются сбить нас с курса, но корабль на плаву, а мы — на палубе…

— Вы-то, может, и на палубе, а нам, скромным чинам, на лодчонках пробираться приходится.

— Такому образованному человеку не стоило бы так думать, не то что говорить!

— Отчего же? Мое положение позволяет рассматривать и невидимое с верхних палуб.

— Что, к примеру?

— К примеру, ничем не оправданную политизацию простых и ясных вещей. Во что вы, партийные деятели, превратили недавний губернский крестьянский съезд?

— В подготовительные занятия к выборам в Учредительное собрание.

— Вот именно! Во всех уездах плохие виды на урожай: яровые вымерзли, а озимым не хватило весенних дождей, сено ниже среднего, и картошка не уродилась. Во всем Иркутском уезде засуха и кобылка. Смоленскую волость высекло градом, а запасного хлеба почти нет, даже и семенного. А между тем основной вопрос крестьянского съезда — политический.

Справочно

II губернский крестьянский съезд открылся 12 августа 1917 г. в зале Иркутской городской думы. Присутствовало около 200 делегатов-крестьян. Уже характер приветствий участникам показал явную политическую подкладку, подшитую организаторами. «Марсельеза», исполняемая военным оркестром перед началом заседаний (равно как и в конце), напоминала о павших борцах за свободу, и председательствующий вторил им: «Боритесь за землю и умрите за нее!»

— Владимир Валерианович, крестьяне впервые получили возможность послать во власть своих представителей, и есть опасность, что они этим шансом не смогут воспользоваться. Им сложно будет заниматься законотворчеством наравне с представителями буржуазии. А крестьянская программа эсеров близка земствам.

— Именно поэтому вы и выдвинули своих кандидатов вместо крестьян.

— И их в том числе…

— Если не ошибаюсь, из пяти кандидатов только один крестьянин?

— Так сами делегаты так решили, — в голосе у Кругликова зазвучала обида. — Вы по газетам судите, со стороны…

— Да, я всегда опасался попасть в ваши жернова: и не таких смалывали ведь без остатка. Вот профессор Рубинштейн, далекий, казалось бы, от политики человек, а не устоял: записался в Трудовую народно-социалистическую партию, а от нее уже метит напрямую в Учредительное собрание. Да добро бы от своей ученой среды, а то ведь явился на крестьянский съезд и, с трудом подбирая простые слова, заявил: не будет ошибкой, если вы доверите мне представлять свои интересы.

— Да, выглядело странно, по меньшей мере. А его жалкие попытки понравиться: не нужно верить профессорам, но я, хоть и профессор, а люблю и понимаю народ!

— Зрелище жалкое, но не такое уж безобидное: помните, как он требовал повторного слова и грозился «покинуть зал»?

— Но отчего-то не покинул, ха-ха-ха! Жалкое было зрелище, да.

— Ну, теперь вы, я думаю, понимаете, отчего я ни кадет, ни эсер, ни социалист, ни кто бы то ни было. Но со жлобом-домовладельцем пободаюсь! Прежде, когда я сражался с ним в одиночку, это считалось признаком дурного характера. Теперь же, когда за мною целый Союз квартиросъемщиков, я на переднем крае борьбы против произвола домовладельцев!

Аполлон Николаевич Кругликов улыбнулся и поднял руки.

Справочно

05.08.1917 Временное правительство приняло постановление о предельных ценах на квартиры и другие жилые помещения. Для его исполнения городская управа ввела должность квартирного попечителя. 25.08.1917 г. Иркутский окружной суд утвердил устав Союза квартиросъемщиков и комнатонанимателей, то есть придал ему статус юридического лица. В сентябре 1917-го городская дума постановила открыть 5 квартирных регистрационных бюро. 11.10.1917 газета «Единение сообщила: «Примирительные камеры местного Союза квартиро-комнатонанимателей окончательно сконструировались и открывают свои действия с 1 ноября 1917. Уже принято свыше 200 заявлений». Установлена такса: 25 коп. за разбор дела и столько же за выдачу справки.

Решено: засылаем шпиона!

На июльских выборах в думу иркутские домовладельцы выставили своих кандидатов. В рекламу не вкладывались совсем, не кричали с газетных страниц: голосуйте за список такой-то, это — мы! Но очень тщательно, придирчиво даже, отбирали тех, кто представит союз лучшим образом, то есть чья фамилия узнаваема и у кого есть склонность к такой работе. Расчет оправдался, и в рядах гласных появилась породистая четверка: коренник Янчуковский с пристяжными Стравинским, Посохиным, Малышевым.

Очень вовремя: управские как раз лоббировали повышение сборов с недвижимости. Аргумент был один: дефицит городского бюджета переполз отметку в полтора миллиона рублей. На этом фоне терялся один существенный довод: 60 процентов имущества находилось в залоге. И никак не менее половины домовладельцев могли быть отнесены к малосостоятельным. Правда, в думских речах Янчуковского это звучало как «питаются впроголодь, едва сводят концы с концами», но таковы были правила игры гласных. Анатолий Анатольевич не сомневался в поддержке коллег по кадетской партии, но инстинкт квартиросъемщика оказался сильней. Досталось и за вздернутую квартплату («аж до двухсот процентов в год!»), и за дачи, продаваемые в пять-шесть раз дороже их оценочной стоимости. Вся дума вдруг ополчилась, и общий вывод был тот, что коварные домовладельцы несут городу убытки в сотни тысяч рублей. Оценочный сбор был повышен, управа торжествовала, а «партия Янчуковского» затаила обиду.

Справочно

В марте 1875 г. Иркутская городская дума постановила: налог с недвижимости брать не с чистого дохода, а с оценочной стоимости имущества, и всего лишь в размере 1%. В ноябре 1917 иркутские гласные подняли процент отчислений до десяти.

Когда иркутские квартиросъемщики узаконили свой устав, хозяева доходных домов несколько растерялись и принялись выяснять «новые границы допустимых репрессий», как выразился один иркутский репортер. Они внедрили в правление новоявленного союза своего шпиона и стали получать донесения.

Каждое утро с 8 до 10 и вечером с 6 до 7 на Амурской, напротив мужской гимназии открывалось бюро Союза квартиросъемщиков, и в эти три часа там было не протолкнуться. Приносили протоколы собраний, на которых штудировался квартирный закон, сообщали фамилии кандидатов в жилищные примирительные камеры, а также и адреса тех подвалов, что сдавались по ценам безопасного для здоровья жилья. Касса у союза еще пустовала, даже членских билетов не напечатали, но вместо них предъявляли квитанции об уплате взносов, и, кажется, это никого не смущало. А вот на юрисконсульте экономить не стали — наняли дорогого поверенного Н.М. Добронравова. В благодарность Николай Михайлович предложил «вернуть жалование»:

— Как адвокат я оплачиваю недешевое помещение в центре, но веду там прием только три часа в день. Вы могли бы перевести туда и свою приемную — сэкономите на аренде.

Кстати, на одно из заседаний правления пригласили… японского предпринимателя Тоги Модия, и засланец Союза домовладельцев сам слышал, как тот говорил:

— У вас квартирный кризис, а в наших банках наплыв российских банкнот. Из этого следует, что мы могли бы вложиться в строительство доходных домов в Иркутске и тем самым избавиться от лишней бумажной массы.

— Нам бы тоже хотелось заняться кооперативным строительством, — обронил председатель правления.

— Почему бы и нет? У нас есть опыт…

Но узнать подробности шпиону Союза домовладельцев не удалось: бывшая квартирантка, зайдя в правление, опознала его.

Разоблаченный был изгнан, но он успел-таки обнаружить уязвимое место противника:

— Среди квартиросъемщиков есть одна группа — сдающих отдельные комнаты или даже углы. Так вот их ненавидят еще больше, чем нас. И конфликты, которые там возникают, не разрешить никакой согласительной камере.

— Они подрывают себя изнутри?

— И странным образом этого не замечают.

Справочно

За первую неделю сентября 1917 г. в Иркутскую городскую управу поступило более 50 заявок на обследование с целью принуждения домохозяев к ремонту. На сентябрь 1917 г. в Иркутске насчитывалось около 1500 квартир в подвальных помещениях.

Они ей про квартирный закон, она им — про дороговизну

С тех пор, как иркутские квартиросъемщики объединились в союз, хозяева доходных особняков начали терять в статусе. Демократические издания ставят их в ряд: «лавочники, домовладельцы, озлобленные интеллигенты». А в судах и вовсе называют отвратительным словом «наймодавцы».

Что до Степана Романовича Шадрина, то он по судам не ходок и, значит, не станет ссориться ни с соседом, ни с управой. Даже если обстоятельства и подталкивают к тому. В последние дни июля и несколько первых дней августа в Иркутске шли ливневые дожди, и на Преображенской пострадали две усадьбы, в том числе и дом Шадриных. «В управу я, конечно, схожу, оставлю там заявление, но без особых надежд», — решил он, и супруга его поддержала. Но неожиданно для обоих в тот же день пришел техник и засвидетельствовал: весь ущерб — от плохого обустройства улицы. Он насчитал на ремонт двух домов 350 руб. То есть 200 руб. Шадриным и 150 арендатору соседнего дома Лятосковичу. Деньги были совсем не большие, но Степана Романовича подкупила сама готовность управы взять оплату ремонта на себя, да и неловко было тянуть из казны, когда она опустела. Тем более что сыновья обещали помочь.

А вот арендатор Лятоскович отказался от «жалкой подачки», да с такой фанаберией, что управа снова прислала техника, и он сделал перерасчет, увеличивший компенсацию в три с половиной раза. Лятоскович остался все-таки недоволен, и это обстоятельство удивило Степана Романовича: нынешние квартиранты были мало похожи на прежних. Шадрин даже сказал жене:

— Как я рад, что мы можем себе позволить жить одни!

— А моя сестра все ворчит, что флигель у нас пустует. Мол, такое добро пропадает!

— Ну, конечно! У самой-то Катерины Маркеловны вся усадьба набита жильцами, вот только мира нет.

— Квартиранты ей про квартирный закон, она им — про дороговизну. Четыре заявления в Примирительной камере, а Катеньке хоть бы что! Надеется, что Союз домовладельцев поддержит.

— Может быть. Но за ее «супостатами» тоже целый союз. Ей бы поуступчивей быть!

— Да разве с ними договоришься? — С водовозами в одиночку кулачится, а их в одиночку-то не пронять. Водовозы, они как извозчики: ни за какие деньги не станут подниматься выше 2-й Иерусалимской! Раньше командир 11-го полка давал воду из казарменной водокачки, а теперь отказывает.

— А когда бы Маркеловна не собачилась с квартирантами, так вместе бы и добывали воду.

— Они сами хлопочут о казарменной водокачке — бегают с бумажками от Союза квартиросъемщиков.

— А когда б они вместе хлопотали, так труднее было бы отказать!

— Она к ним на поклон не пойдет!

— Тогда пусть и не жалуется!

…В начале ноября Екатерина Маркеловна словно бы невзначай оставила Шадриным свежую газету. Степан Романович прошерстил все столбцы и нашел-таки: «Группа граждан через Нагорный союз домовладельцев обратилась в муниципалитет с ходатайством об устройстве удобного взвоза на Гороховской улице».