Бродский-Барышников: в общем, реквизит работал

Право слово, коронавирус и ЧС доведет любого до философских мыслей. Как начнешь вспоминать о том, как жили «свободными», то и слезу прошибает! Ходили с мужьями-подругами-любовниками в кафе-выставки-театры, ели попкорн в кинотеатре, а потом долго, долго и лично беседовали.

Увы, времена нынче другие: страны вводят комендантский час, без масок – ни, ни, а то такой штраф влепят, что отоларинголог, простите, «умоется» лечить от заикания, да и с вакцинацией «темная история»: то ли российским «Спутником» прививаться, то ли экс-министра Латвии г-на Эмсиса послушать и лечить ковид лекарством от глистов скота.

Одним словом, навеяли воспоминания о «вольной» жизни! Просматривая старые бумаги я наткнулась на потертый билет в театр: на спектакль Алвиса Херманиса «Бродский-Барышников»… И меня совсем «накрыло»! Вспомнила я, как покупала билет, как ждала премьеры, как, как, как… Да, это было уже в «другой» жизни. Впрочем, я хочу рассказать о нюансах.

Я ожидала большего! Честно. Сам великий танцовщик Михаил Барышников будет читать стихи своего друга Иосифа Бродского! Друга, который за день до смерти позвонил Барышникову, чтобы поздравить с днем рождения, а на следующий день ушел… Это спектакль-память. Спектакль о тлене, прахе, пепле. Я прекрасно понимала, что легендарный Барышников не будет танцевать в этом спектакле, но любое его движение – танец. Я надеялась на это! Простите меня, но после спектакля, увы, во мне поселилось чувство пустоты. Да, был Барышников! Да, был Бродский! Да, был Херманис! А чувство пустоты присутствует.

Я с нетерпением ждала рецензии на спектакль, но латвийские СМИ молчали! Я говорю о мнении профессионала! Да, были редкие статьи, где «описывали» сам спектакль, реквизит на сцене и наряды зрителей. А суть-то где? Расстроилась я тогда: видать, старость на подходе! Перестала «мух ловить». Конечно, мужу, подругам высказала свое любительское мнение, но этого мне было мало! Я жаждала услышать мнения профи! Судьба сжалилась над моими терзаниями и правда пришла ко мне в лице театроведа Елена Фрумина-Ситникова. Вот тогда я поняла, что стареть мне пока рано!

«Когда готовилась премьера в Риге, все либеральные СМИ довольно громко придыхали о грядущем событии невероятной культурной ценности. На саму премьеру в Ригу приехали виднейшие представители российской либеральной мысли. Дамочки, всякие рынские, показывали новые наряды, а сопровождающие их мужественные хипстеры обсуждали рижские рестораны и прибалтийский воздух свободы. В общем, гомону было, щебета и чириканья, аж до Торонто долетело (Елена Фрумина-Ситникова проживает в Канаде - прим.«АН») Это было до премьеры. А после оной – все будто рот зашили. Пожрали в рижских ресторанах и вернулись в полном молчании в свои Московские квартиры в центральном административном округе столицы. И ни одной грамотной критической статьи, если не считать описания нарядов публики в театре. Впрочем, нет, пару статей я нашла. Сквозь влажные восторги там четко читается растерянность автора. Грубо говоря, никто ни х…а не понял, но правила ангажемента не позволяют задать прямые вопросы.

Помню, как я с горечью подумала, что не видать мне этого прорывного спектакля никогда. Уж больно далеко до Риги, да и не хочется туда.

И вот – мои мольбы и стенания были услышаны и спектакль привезли в Торонто на гастроли. Понятно, что упустить свой шанс мы не могли.

Поскольку у меня ангажемента никакого, позволю себя рассказать о том, что я увидела. Без приседаний и экивоков.

Начнем с того, с чего начинается всякий уважающий себя спектакль. С программки. До начала успела ее посмотреть и вот что я увидела.

В ознакомительной статье о Бродском бросается в глаза фраза о том, что он был несовместим с «правилами барака», господствовавшими в СССР. Ну и дальше по мелочи: психиатрическая экспертиза, ссылка, желанная эмиграция. Писал стихи по-английски, преподавал в университетах, похоронен в Венеции.

Статья о Барышникове буквально в двух словах рассказывает о том, что он начал свою карьеру в Кировском балете. Остальная обширная часть посвящена его достижениям на Западе.

Самой интересной мне показалась статья о режиссере спектакля. Алвис Херманис назван в ней одним из самых влиятельных людей в Европейском театре. Куча премий и наград. Руководит Новым Рижским театром.

Все трое – в доску свои на Западе. Все ненавидят «барак».

Вот такой звездный состав. Событие обещает быть грандиозным.

…На сцене – симпатичный стеклянный павильон с частными переплетами рам. То ли зимний сад, но без растений, то ли садовая беседка. По обе стороны от дверей стоят две садовые скамейки и чуть в стороне – старинный катушечный магнитофон. Из павильона на авансцену выходит пожилой мужчина с потертым фибровым чемоданом. Это, как вы уже догадались, сам маэстро Барышников. Он садится на скамейку и начинает доставать из чемодана предметы реквизита. Достает будильник и ставит его под скамейку, несколько тетрадок и книгу, и плоскую бутылку, видимо, виски (любимый напиток Бродского). Из кармана достает сигареты, одну вставляет в рот, предсказуемо не закуривает, кладет пачку обратно в карман. Выпивает глоток того, что в бутылке.

Открывает книгу и начинает читать стихи. Читает неплохо, внятно.

Одно стихотворение, потом другое, потом третье.

Иногда, чтобы дать артисту передохнуть, стихи читает сам Бродский, из магнитофона. В это время Барышников совершает некие физические действия, иллюстрирующие стихотворения. Если речь идет о прахе, он из чемодана достает щепоткой какой-то порошок и дует на него. Как бы наглядно показывая нам этот самый прах. Если речь идет о каплях на стекле, он, войдя в павильон, достает тряпку из ведра с водой и водит мокрой тряпкой по стеклу. Чтобы мы поняли, что такое капли на стекле. Если речь о белом тумане, то он замазывает стеклышки белой краской. Ну, чтобы ясно было, как выглядит белый туман. А вот и очередь будильника подошла – артист заводит будильник, когда звучат стихи «И будильник так тикает в тишине, будто дом через десять минут взорвется».

В общем, реквизит работает. Чтобы понятно было, о чем стихи.

Надо сказать, что большую часть зрительного зала составляли англоязычные люди, пришедшие посмотреть на известнейшего на Западе артиста. И, если, владеющие русским языком хотя бы слушали стихи в оригинале, то остальные читали их в подстрочнике, который бежал по фронтону беседки. В общем, к концу спектакля места рядом с нами опустели. И осуждать их я не могу. Смотреть им в сущности было не на что, поскольку действие отсутствовало в принципе. Поглядели на кумира, насладились – и по домам.

Иногда, когда монотонное течение спектакля грозило усыпить зал, электрические провода, подвешенные к стенке павильона, начинали искрить, а свет – мигать.

Через какое-то время маэстро начинает раздеваться. Снимает ботинки, закатывает до колен брюки, потом снимает рубашку. Сердце мое сжалось. Я испугалась, что стриптиз продолжится. Но обошлось.

Дальше пошли позы. Под монотонный голос из магнитофона полуобнаженный и очень немолодой человек принимал эффектные позы внутри павильона. Все время как бы иллюстрируя стихотворный текст. То бабочку изобразит, то черного коня (бил пятками по полу, как бы изображая лошадь)

Надо сказать, что пожилой и почти раздетый человек на сцене лично у меня вызывает чувство жалости и желание отвести глаза. Но поскольку смотреть было больше некуда, я продолжала пялиться на сцену. И была за это наказана. Потому что дальше начались упражнения со стулом. Маэстро сел на него боком и стал поднимать босые ноги и шевелить пальцами. Уж не помню, что именно это упражнение иллюстрировало, но зрелище было не для слабонервных.

Честно говоря, я не большой знаток и любитель Бродского. Мне его стихи кажутся холодными и придуманными. Не все, но почти все. Но все-таки хотелось вслушаться в них, услышать не расслышанное ранее. Это могло бы получиться, если бы не происходящее на сцене странное и подчас нелепое физическое иллюстрирование.

Все это время мне приходилось напоминать себе, что на сцене – прославленный и гениальный Михаил Барышников. Что им надобно восхищаться. Уговаривала себя как могла. Но не уговорила. Ничего, кроме неловкости и жалости, испытать не удалось.

О чем был спектакль? Да ни о чем, по-моему. Просто один прославленный читал стихи другого прославленного. Ни судьбы, ни трагедии, ни взлета. Все – с холодным носом. Как говорил Александр Николаевич Вертинский, «на чистой технике».

Все пытаюсь представить, о чем думает режиссер, пусть даже «самый влиятельный», творя такое.

Мне кажется, дело было так. Звонит режиссер прекрасному танцовщику, который уже не танцует, но на сцену все равно хочет, и говорит: «А давайте мы с вами замутим антрепризу. Вы почитаете стихи вашего гениального друга. Ну и станцуете немного. Обретем дополнительную славу и толику денег». Танцовщик отвечает: «Я столько текста не запомню. И танцевать больше не могу». А режиссер говорит: «А и не надо запоминать. Будете читать по книжке. И танцевать не надо. Просто красиво делайте руками и ногами. И разденем вас. Для пущего постмодернизма. И действия никакого не надо. Все и так знают, что вы и Бродский – два гения». Ударили по рукам. И вот – гастролируют. Правда, в Россию Барышников вроде не собирается. Из идеологических соображений. А вне России количество зрителей все-таки ограничено. Так что, боюсь судьба спектакля будет недолгой. Ну да это – не наша забота.

И все-таки была в спектакле пронзительная, последняя нота. Когда казалось, что вот уже финал, Михаил Барышников прочитал последнее стихотворение. Из ранних, 1957 года, когда автору было всего семнадцать…

Прощай,
Позабудь
И не обессудь.
А письма сожги,
Как мост.
Да будет мужественным
Твой путь,
Да будет он прям и прост.
Да будет во мгле
Для тебя гореть звездная мишура,
Да будет надежда ладони греть
У твоего костра.
Да будут метели, снега, дожди
И бешеный рев огня,
Да будет удач у тебя впереди
Больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен бой,
Гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех, которым с тобой,
Может быть по пути.

Чудесное, чистое звучание. Посвящение всем нам и всем, кто придет за нами. Не думаю, что русский поэт мог бы написать нечто подобное на английском языке. Все-таки наши гении, в сущности, нужны только нам. Даже если им самим кажется иное»