Виктор Трифонович Слипенчук, известный советский и российский писатель, давно и плодотворно сотрудничает с еженедельником «Аргументы недели». Рассказы, поэмы и отрывки его повестей и романов регулярно публикуются на наших страницах. Волны изданных произведений писателя достигли Западной Европы, Китая, Японии, Монголии и других стран, где интерес к его творчеству постоянно растёт. Своё новое произведение Виктор Трифонович посвятил юбилею М.С. Горбачёва.
МЫ с Мишей (сыном) условились, что на литературный вечер в Колонном зале, посвящённый 80‑летию со дня рождения Михаила Александровича Шолохова, пойдём вместе – встретимся у входа.
Был День славянской письменности и культуры – пятница, 24 мая (1985). Меня всегда удивляло – такой знаменательный день практически никак не отмечался в нашей стране. Более того, категорическое невнимание к этому дню со стороны властей даже как бы насаждало его наглядное отсутствие.
Я возвращался в Москву после выступления, организованного Бюро пропаганды СП СССР, и то и дело посматривал на часы. Время поджимало, если не успею – Миша поедет в общежитие Литинститута искать меня, и мы окончательно разминёмся. Опоздание непосредственно на вечер – не волновало. Всюду Шолохова подавали как сверхуспешного писателя – члена ЦК КПСC, члена Правления СП СССР, лауреата Нобелевской премии – куда уж выше?! О том, что Русский Бог проявил на нём свой указующий перст – явил миру именно в День славянской письменности, увы-увы, официально никогда не заострялось.
Два нобелевских лауреата – Пастернак и Шолохов. Два романа – «Доктор Живаго» и «Тихий Дон». Какому из них отдать предпочтение? Вопрос дискуссионный. Меня интересовала (назовём это так) повёрнутость романа к читателю. Почему «Доктора Живаго» читают люди в основном образованные, интеллигенция, а простой народ в большинстве не читает? В то же время роман «Тихий Дон» с интересом читают – и доярки, и пастухи, и врачи, и космонавты.
Причиной моего прохладного отношения к предстоящему вечеру был официоз, плотно окружающий имя великого писателя. Шолохов, как и большинство других крупных русских писателей, в советское время по жизни не был столь успешным, как привыкли его подавать c высоких трибун. У нас на ВЛК (Высших литературных курсах) был спецкурс по Михаилу Александровичу. В 1938 году, когда газета «Правда» печатала главы его романа «Поднятая целина», НКВД втайне от всех, в том числе и от товарища Сталина, готовил арест писателя как руководителя подпольного Белого движения на Кавказе. Я и раньше не жаловал двуличие, а после несправедливых гонений, которым подвергся сам, оно скоблило нервы, как гвоздём по стеклу.
Приехал вовремя, Миша ждал меня. Народу было, словно на станции метро в часы пик. Я через головы передал ему пригласительные билеты и предупредил, что сядем где-нибудь поближе к проходу. Билеты были сложены книжечкой, и за время, что лежали в карманчике костюма за лацканом, я ни разу не удосужился внимательно оглядеть их. Прежде всего потому, что места на них не указывались, а содержание текста подобных билетов хорошо известно. Уже в Колонном зале Миша вдруг сказал: «Папа, наши места – в ПРЕЗИДИУМЕ». «Как – в президиуме?!» – не понял я.
Мгновенно вспомнился разговор с куратором ВЛК Сартаковым, благодаря которому получил эти пригласительные билеты. Его удивление – почему я свою жалобу-телеграмму адресовал Горбачёву, а не Алиеву? «Гейдар Алиевич – депутат Верховного Совета СССР от Алтайского края», – мысленно услышал его полный несокрушимой логики голос.
Догадка потрясла – меня пригласили в ПРЕЗИДИУМ, чтобы лично встретился с Гейдаром Алиевым. Я посмотрел на сцену. В её глубине на заднем плане рассаживались приглашённые второго ряда. В одной из пригибающихся фигур узнал узкоплечего поэта-клерка.
У входа в зал кто-то прокричал здравицу: «Слава КПСС!» И тут же где-то возле подиума: «Слава великому Шолохову!» И словно отзыв со сцены из второго ряда: «Слава советским писателям!» Плеск аплодисментов усилился – к столу президиума стали подходить руководители партии и правительства, Союза писателей СССР и РСФСР. Люди вокруг поднялись с кресел, зал утонул в горячих аплодисментах.
«Папа, пойдём, мы успеем».
У меня не укладывалось – почему за столько дней ни разу не удосужился заглянуть в пригласительные билеты?!
«Папа, пойдём, мы успеем», – повторил сын. И вдруг я почувствовал такую непередаваемую тяжесть, сковавшую тело, будто кто-то невидимый внезапно положил на плечи свои свинцовые удерживающие руки. «Нет, Миша, останемся здесь», – сказал я.
Шум аплодисментов стал стихать, зал обрёл прежние строгие очертания. Глядя на сцену, сын подвёл итог: «Теперь всё, поезд ушёл». Он был разочарован, он не понимал, почему я не воспользовался счастливой возможностью оказаться в президиуме – переговорил бы с кем-нибудь из столь высоких начальников. (Подписка о невыезде длилась второй год.)
Я сам не понимал, но как-то очень остро чувствовал, что отдался какому-то другому неведомому течению вод, которые ещё не вошли сюда, под своды Колонного зала. Увидев за столом президиума Гейдара Алиевича Алиева, подумал отвлечённо, как бы и не о себе: из этих вод не выплыть, слишком уж они затянуты плотной стоячей ряской.
– Что тебя смущало тогда – что не удосужился заглянуть в пригласительные билеты или отказ от места в президиуме? – спросила жена. – Имей в виду, по законам того времени даже знаменитые писатели только таким способом, не афишируя своего участия, могли защитить тебя.
– В том-то и дело! Литературный вечер, посвящённый Шолохову, стал водоразделом. Прежде совпадения фактов, указывающие на присутствие Высшей Справедливости, я считал случайными, теперь пришло понимание, что случайность не случайна – Бог есть! И первое наглядное свидетельство Он явил 16 июня 1984 года, когда газета «Известия» опубликовала фельетон в мою защиту. Да, именно тогда, потому что день публикации совпал с днём рождения нашей дочери Наташи.
– О Господи! Даже сейчас, спустя столько лет, не могу спокойно думать об этом, – со вздохом сказала жена. – А власть?! Только чтобы ощутимее третировать нас, взялась за Наташеньку. Её, отличницу, втайне от всех вдруг решили перевести в школу для дебильных!
– Я помню, как мы побывали у классной руководительницы и она со слезами жаловалась, что это распоряжение директрисы школы. Но я не об этом. Публикацию фельетона в день рождения Наташи я хотя и расценил как случайное совпадение, именно оно подтолкнуло меня послать жалобу-телеграмму кому-нибудь из членов Политбюро ЦК КПСС. Вышло – на Горбачёва.
– А потом мы узнали, что его жена Раиса Максимовна – из Рубцовска. А сам Михаил Сергеевич родился 2 марта. Господи, какой восторг я испытала! Потому что 2 марта – день нашей регистрации в Рубцовском загсе.
– Эти совпадения тревожили, но я опасался говорить о них.
– Ты опасался, потому что поначалу был нечувствителен к ним.
– Возможно. Уж так устроен человек, что только в момент высшей опасности он по-настоящему внимателен. Совпадения приобретают для него именной сакральный смысл, он угадывает в них тайные знаки судьбы.
– Прошу, спустись с облаков. Я поняла, но не досконально. А я хочу понять досконально до каждой молекулы, до каждого атома.
– Нет-нет, здесь всё происходит в душе. «Всё изречённое есть ложь». Небо – и земля. Мысль в словах слишком тяжеловесна. Можно только намекнуть.
– Пожалуйста, намекни.
– Как инженеру-технологу Петухову?* (Мы засмеялись.) Любому изделию соответствует своя особая инструкция по эксплуатации. Она как бы растворена в изделии. И притом, как правило, соответствует предпочтениям того, кто изделие изобрёл. И если этого не учитывать, то можно попасть впросак.
– Как это произошло с нами после твоей встречи с Михаилом Сергеевичем Горбачёвым. (Она виновато улыбнулась.)
* * *
О приезде Михаила Сергеевича в Новгород высшие власти знали, но не распространялись. Приезд был неофициальный. Кажется, в конце ноября 1994‑го. В те времена в центральных СМИ периодически сообщалось, что Горбачёва хотят привлечь к судебной ответственности – развалил СССР, в чистое поле вывел контингент наших войск из Германии, предал верного друга советской власти Эриха Хонеккера и прочее, прочее… Особенно возмущала Нобелевская премия мира. Считалось, что он получил её за развал Советского Союза.
Тем не менее глава Новгородской области Михаил Прусак распорядился встречать Михаила Сергеевича как высокого гостя. Были запланированы встречи с рабочими, кажется на заводе «Азот»; со студентами – в пединституте; с творческой интеллигенцией – в недавно отстроенном здании областного телевидения, пустота площадок и голых стен которого стала раздольем для живописцев.
Они выставили свои полотна в расчёте на приезд Раисы Максимовны. Её патронаж Советского фонда культуры, которым руководил академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв, был хорошо известен в Новгороде, художники были уверены – Раиса Максимовна не пройдёт мимо, непременно посмотрит на их полотна.
Горбачёв приехал один. С момента, когда я обратился к Михаилу Сергеевичу с жалобой-телеграммой на прокуратуру Алтая (июнь 1984), прошло десять лет.
Итак, я ничего не знал о приезде Горбачёва и тем более, что его встретят как высокого гостя. Как раз в это время прошло сообщение, что где-то в Омске какой-то негодяй подкрался к Горбачёву сзади, чтобы ударить в ухо. Не знаю, но распространять подобное через СМИ – это ли гласность, к которой он призывал?! Беспардонные нападки на первого и последнего президента СССР задевали меня, усиливали желание побывать на встрече. Я считал своим долгом поблагодарить Михаила Сергеевича за помощь, которую он оказал.
Горбачёв стал генсеком в марте 1985 года, а 5 мая, в День советской печати, моё псевдодело, длившееся около двух лет, было прекращено – вследствие изменения обстановки. О чём прокуратура Алтая так и не удосужилась сообщить.
Узнав, что на встречу с Горбачёвым составляются списки, поехал к новгородскому поэту Юрию Фабричнину. Он тогда был главным редактором областного радио, на котором я вёл ежемесячный журнал «Литературный Новгород».
Хорошо помню, был сырой холодный день, шёл дождь со снегом. Я так спешил, что влетел в кабинет без стука: «Юра, где и когда будет встреча с Горбачёвым?» Юрий Николаевич посмотрел на меня с какой-то непередаваемой досадой. «Отряхнись и присаживайся. Что стряслось?»
– Всё-таки Фабричнин прежде всего хороший человек, – вставила Гала.
– Я всегда говорил: если поэт – поэт, он не бывает плохим.
Узнав, что меня не было в городе, Юра сказал, что встреча состоится сегодня в здании областного телевидения в 19:00 – запускать будут по списку.
«Ты есть в списке?» Юра весело ухмыльнулся: «Вместо меня не проскочишь. Я отказался. (Кивнул на стопки бумаг.) Дел по горло». – «Тогда помоги мне, мне надо попасть на встречу». – «Иди к Смирнову. Телевидение и радио – вотчина Виктора Григорьевича. Кстати, писателя, который, насколько мне известно, как раз и будет вести встречу с Горбачёвым». – «Юра, ну ты знаешь Смирнова?! Между Смирновым-писателем и Смирновым-политиком – ничего общего. К тому же он всегда отдаёт предпочтение Смирнову-политику». – «Не политику, а историку». – «Хорошо – историку, в своё время закончившему Ленинградскую высшую партийную школу… Юра, если не поможешь, конечно, пойду к Смирнову. Придётся рассказывать, почему я хочу быть на встрече. А это слишком длинная песня, ему легче отказать мне, чем вникать. А ты всё знаешь, тебе не надо ничего объяснять». – «Что я знаю?! Зачем тебе встреча?» – «Хочу поблагодарить, особенно сейчас, когда спускают на Горбачёва всех собак – причём зачастую бешеных».
– Ты ему сказал, что Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна для нас – как родственники? – спросила Гала.
– Нет. Я сказал, что не будь Горбачёва, не было бы моей повести «Огонь молчания», которую он (Юрий Николаевич) прочёл и похвалил. На Юрином лице вновь появилась весёлая ухмылка. Он напомнил – мы с ним сидели в гостиной, а ты с его Татьяной что-то готовили на кухне, и Татьяна с восхищением отзывалась о повести, а он здесь ни при чём.
– Да, действительно, всё так и было. И что ты ему сказал?
– Я сказал, что хватит дипломатничать, нужно звонить кому надо. И он стал звонить.
– Татьяна много раз говорила о Юриной деликатности и скромности. Жаловалась: «Он очень талантлив, но из-за своей чрезмерной скромности всегда находится в тени».
– Татьяна права. Юрий Фабричнин очень одарённый человек, причём разносторонне. Как-то пришёл к нам в офис новгородского отделения писателей. Был 1989 год. Художники Сергей Иванов и Анатолий Дерябкин как раз принесли заставку названия будущей писательской газеты «Вече», чтобы отлить в типографии.
И вроде шрифт подобрали под старославянский, и написали превосходно. А всё же чего-то не хватало. И так кручу и сяк – не могу понять. Подошёл Юра, посмотрел и говорит: «В слове «Вече», между буквами «е» и «ч» пустое пространство? В это пространство просто просится изображение вечевого колокола». Толя Дерябкин тут же тушью нарисовал колокол – гениально! Так и пошло название газеты с колоколом. Впоследствии сложилось мнение, что колокол художники придумали. Нет. Колокол придумал Фабричнин, хотя об этом он никогда и нигде не упоминал.
Юра позвонил одному чиновнику, другому… «Что говорят?» – «Посылают». – «Подальше?!» Юрий усмехнулся: «Повыше. Сейчас, если – «нет», буду звонить главе администрации».
Звонить не пришлось. Чиновник, занимающийся списками, сообщил, что нет проблем. От писательской организации обозначен Дмитрий Михайлович Балашов, а по квоте разрешено присутствие двух маститых писателей. И ещё сказал, что ровно в 12:00 начнёт рассылать списки по местам встреч.
Так что мне повезло – только-только успел.
* * *
Здание областного телевидения в Великом Новгороде построено рядом с нашим домом – Рахманинова, 13. Но пройти к нему – проблема. Строительные ямы и траншеи с трубами теплотрасс до сих пор стоят перед глазами – обычный вид из окна.
К вечеру похолодало, редкий дождь уступил место густому снегу.
Я вышел из дома примерно за час до начала встречи. Мой план был прост – подарить Михаилу Сергеевичу свою книгу повестей и рассказов «Огонь молчания», которая вот только что вышла в «Лениздате». Я подписал её выстраданным текстом, в котором главным было – признательность. Ещё я захватил листик, адресованный мне из секретариата члена Политбюро ЦК КПСС М.С. Горбачёва, о том, что моё так называемое дело находится на рассмотрении.
– Этот листик ты получил в 1984 году, и мы берегли его как зеницу ока, но во время работы над «Огнём молчания» ты потерял его.
– Не потерял, а положил среди прочих бумаг, связанных с делом. Думал – не понадобится.
– Ничего подобного, мы с Наташей нашли этот листик в папке переписки с Литфондом СП РСФСР.
– Не помню. Слишком много воды утекло.
Вышел из дома, сделал несколько шагов и поскользнулся – упал, как подкошенный. Благо, что книга была в целлофановом пакете. Вскочил, первым делом – книга и драгоценный листик.
Книга и листик были целы, а вот левый рукав и пола пальто пострадали – на белых пятнах от снега зияли отчётливые проплешины грязи. Вернуться?! Время позволяло. Нет – нехорошая примета. Отряхнулся, насколько мог, и, чтобы идти по асфальту, пошёл на телестудию в обход – через автобусную остановку «Рахманинова».
Пришёл где-то за полчаса до начала. В гардеробной пальто повесил отдельно. Людей почти не было, бродили по залам, смотрели картины местных художников. Аудитория, выделенная для встречи, была абсолютно пустой. Сел во втором ряду у прохода – место достаточно удобное, чтобы подарить книгу.
Появился Дмитрий Михайлович Балашов в обычном своём облачении: двубортном зеленоватом пиджаке, косоворотке серого цвета и яловых сапогах. (В таких я когда-то стоял у траловой доски на БМРТ «50 лет ВЛКСМ».) Поздоровались. Он тоже сел у прохода сзади меня. Следом за ним, словно прорвало, стулья заполнялись безостановочно. Вначале последние ряды, потом возле нас. Наконец, остался незаполненным только первый ряд – гостевой.
Теперь у входной двери напротив последнего ряда образовалась куча народа. Толпились в основном фото- и тележурналисты. В какой-то момент толпа качнулась – по проходу вполоборота к следующим за ним быстро продвигался к столу с графином директор нашего областного телевидения и радио Виктор Григорьевич Смирнов. Его ныне знают как основателя Новгородского телевидения. А мне, как составителю сборника «Огни над Волховом», запомнился его удивительно красочный очерк «Холынские огурцы» – «а, да что там, однова живём!».
Возле Балашова Виктор Смирнов остановился, сообщил: «Дмитрий Михайлович Балашов – писатель».
Меня тёзка не заметил, видимо, в оговорённой квоте двух маститых писателей он имел в виду себя. Ну да ладно.
Окончание читайте в следующем номере: Окончание рассказа Виктора Слипенчука «Книжка от Горбачева»
Официальный сайт писателя www.slipenchuk.ru
* «Рассказ технолога Петухова» – песня Юрия Визбора.
От автора
21 ЯНВАРЯ 1976 года я приехал на стройку Алтайского коксохима на станции Заринская, и так совпало, что в этот день её объявили Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. Поначалу я работал плотником-бетонщиком, строил фундамент ДОЗа (деревообрабатывающего завода). А в конце мая приехало крупное начальство от крайкома партии и крайкома комсомола, и выдернули меня из котлована. Предложили работать собкором газеты «Молодёжь Алтая» по Коксохиму. Выдали удостоверение, печать, конверты с логотипом газеты, единственная загвоздка – нет такой единицы в газете, придётся получать зарплату в каком-нибудь из СУ на Коксохиме. И, чтобы не накладно было производству, через каждые три месяца строительные управления надлежало менять. Сразу определили уровень заработка – 150 рублей. Плотником-бетонщиком у меня выходило не менее двухсот. В зарплате проигрывал, зато взору открывалась вся стройка.
О том, что «собкорство» незаконно, не было никаких мыслей. Да и откуда им было взяться? С ведома крайкома партии и крайкома комсомола стал работать в газете, а зарплата?! Не я первый и не я последний таким образом получал деньги. Футболисты, хоккеисты получали зарплату на предприятиях как токари и фрезеровщики высшего разряда, а сами гоняли мяч или шайбу. Да что там спортсмены! Иная секретарь-машинистка работала в горкоме, а зарплату получала как лаборантка в каком-нибудь НИИ. (Порождение системы.) Для таких работников даже существовало вполне официальное название – «подснежник». Из ниоткуда появляется в зарплатной ведомости и в определённый срок исчезает.
Около пяти лет мои очерки и статьи печатались в «Молодёжке» за подписью собкора – и ни у кого ко мне не было никаких претензий. А потом в альманахе «Алтай» вышла хроника одной бригады «Преодоление», которая категорически не понравилась начальству. Кто-то из имеющих высшую власть подсказал КРУ (краевому ревизионному управлению) подсчитать мои зарплаты за пять лет и передать в прокуратуру. А там уж из меня сделали махрового мошенника. Крайком партии, крайком комсомола и газета «Молодёжь Алтая» срочно отказались от меня. И – началось. К моему счастью, к тому времени я уже был принят в СП СССР и учился на ВЛК в Москве. Своей вины не чувствовал и не признавал и, естественно, защищался как мог. То есть писал оправдательные письма. Ходил в Прокуратуру РСФСР, СССР. Как писатель и член партии встречался с литературными начальниками. В 1990 году в издательстве «Советский писатель» опубликовал повесть «Огонь молчания», в основу которой легли биографические мотивы.