Что ожидает российскую занятость после стремительно улетучивающейся во всём мире пандемии? «Нет, всё понятно, но что конкретно?» – говоря словами известной песни. На вопросы «АН» отвечает Вячеслав БОБКОВ – доктор экономических наук, профессор, руководитель лаборатории проблем уровня и качества жизни Института социально-экономических проблем народонаселения РАН, главный научный сотрудник Российского экономического университета.
– Итак, перспективы российской занятости.
- Сперва разложим её по полочкам. Официально занятых в стране – 75 миллионов человек. Оставшиеся трудоспособные граждане составляют 14 миллионов человек. Большинство из них не выражают желания работать (студенты-очники, пенсионеры, домохозяйки), однако есть и те, кто отвечает, что при определённых условиях готовы приступить к работе. Таких примерно 3 миллиона человек. Мы их относим к теневой занятости.
Подавляющее большинство официально занятых – 63 миллиона человек – трудоустроены в секторе организаций, юридических лиц. Оставшиеся 12 миллионов заняты в экономике физических лиц: 4 миллиона индивидуальных предпринимателей и самозанятых плюс 8 миллионов человек, которые работают на них. Из тех, кто трудоустроен в первом секторе, 18 миллионов составляют чиновники всех уровней, в том числе муниципального, ещё 17 миллионов – это бюджетники (врачи, учителя, преподаватели, работники культуры, науки) и ещё 28 миллионов – это сотрудники коммерческих предприятий.
– Очевидно, лишиться занятости менее всего рискуют госслужащие?
– Да, 35 миллионов чиновников и бюджетников. В основном это устойчивая занятость.
– А в зоне наибольшего риска – теневики?
– Не только теневики, но и вся экономика физических лиц, то есть индивидуальные предприниматели, самозанятые и их сотрудники. Многие из этих 15 миллионов либо уже попали, либо в скором времени с большой вероятностью попадут в очень сложные и жёсткие условия. Но и в корпоративной сфере, то есть в сфере предприятий, не всё радужно.
– А точнее?
– Глобальной проблемой современности стала неустойчивая занятость (это явление также называют прекаризацией труда, от англ. рrecarious – «нестабильный»), особенно в связи с тем, что сейчас происходит. Такая занятость имеет целый ряд признаков: короткие контракты, зарплата ниже прожиточного минимума, задолженность по зарплате, неофициальная (полностью или частично) зарплата, отклонения от стандартного рабочего времени (менее 30 часов в неделю), сокращение зарплаты, вынужденный неоплачиваемый отпуск по инициативе работодателя, неудовлетворённость работника занятостью, часто сопровождаемая поиском другой работы. Достаточно одного признака, чтобы классифицировать занятость как неустойчивую, но зачастую одним признаком дело не ограничивается.
По данным на 2018 год, которые на сегодняшний день остаются более-менее актуальными, из 78 миллионов занятых россиян (75 официально трудоустроенных плюс 3 миллиона теневиков) более двух третей, а именно 69, 6%, подпадают под неустойчивую занятость. Из этих 69, 6% на корпоративную сферу приходится большинство работников – 51, 4%, на экономику физических лиц – 15, 3%, на теневиков – 2, 9%. Обращаю внимание: хотя почти вся занятость в секторе физических лиц неустойчивая, в основании пирамиды российской неустойчивой занятости лежит не он, не сектор индивидуальных предпринимателей и самозанятых, а сектор юридических лиц – предприятий. От правительства мы часто слышим о теневой экономике, о безработице и никогда не слышим о неустойчивой занятости, хотя именно она является главной российской проблемой в сфере труда.
– Неустойчивая занятость часто оборачивается для гражданина ещё большим злом, чем безработица, ведь безработному полагаются какие-никакие социальные выплаты, а человек с нищенской зарплатой или вовсе работающий задарма нередко вынужден держаться за эту занятость, пока его «кормит завтраками» работодатель – мол, завтра, завтра…
– Именно так. Задолженности по зарплате, отсутствие базовых трудовых прав, отпусков, больничных… Но идём дальше. 63 миллиона россиян, занятых в секторе юридических лиц, мы разделили на четыре группы. В первую входят те, чья занятость устойчива, а домохозяйство материально благополучно (5, 4%). Во вторую – те, чья занятость неустойчива, но домохозяйство благополучно (7, 6%). В третью – те, чья занятость устойчива, но домохозяйство неблагополучно (25, 8%). И в четвёртую – те, чья занятость неустойчива и чьё домохозяйство неблагополучно, – таких, внимание, 61, 2% от общего числа работников в секторе юридических лиц. Причём бедность растёт по мере движения от первой группы к четвёртой. Мы полагаем, из-за пандемии последняя группа увеличится до 70%.
– А что вы понимаете под материальным благополучием? Наше правительство, похоже, скоро и нищих назовёт благополучными – лишь бы статистику подретушировать.
– Я говорю о среднедушевом доходе семьи, то есть о сумме зарплат и социальных выплат, делённой на количество домашних. Мы подсчитали: более-менее благополучным является доход, который превышает официальный прожиточный минимум в 3, 2 раза. Кстати, в этом году планируется пересмотр потребительской корзины, чья стоимость и определяет официальный прожиточный минимум (нынешняя корзина не пересматривалась семь лет). Мы подготовили соответствующий законопроект, но есть опасения, что из-за пандемии серьёзная дискуссия по этому вопросу может уйти далеко на задний план.
– Если поднять прожиточный минимум, то поднимется и МРОТ, из-за чего многие представители малого и среднего бизнеса не смогут выплачивать зарплату и в результате сократят штат или вовсе прекратят работу.
– Это произойдёт, если принять наше предложение в отрыве от других наших предложений. Сейчас работодатели сдавлены всяческими налогами и страховыми сборами, потому и не могут платить работникам достойную зарплату. Разумеется, этот налоговый гнёт должен быть снижен. Правительство хочет победить теневую занятость, но, вместо того чтобы создавать условия для выхода из тени, чаще прибегает к репрессивным мерам.
– Совсем никаких условий не создано?
– Нельзя сказать, что совсем никаких. Например, полтора года назад ввели так называемый налог на профессиональный доход: самозанятые платят всего лишь 4%-ный налог, если работают с физлицами, а если с юрлицами, то всего лишь 6%-ный, – это поспособствовало выходу из тени многих самозанятых. Теперь их поощрили: заявлено, что им вернут налоги 2019 года. Однако репрессивные меры остаются основными, притом затраты на них (комиссии в регионах, бригады, выезжающие на рынки) колоссальны, сравнимы с выгодой. Да и сама постановка задачи – борьба с теневой экономикой – в корне неверна. Теневая занятость – лишь часть неустойчивой занятости, причём, как мы видели, лишь малая часть. Однако для правительства этой проблемы – главной проблемы в сфере труда – как будто не существует. Они вообще не произносят термина «неустойчивая занятость». На днях интервью федеральному каналу дал министр труда А. Котяков. Казалось бы, расцвет сил, прогрессивный возраст, осведомлённость об актуальной повестке – и ни слова на эту тему.
А ведь Международная организация труда приняла отдельную резолюцию о прекаризации занятости (данная проблема наблюдается и в самых развитых странах – в том числе из-за научно-технического прогресса). Стала мировым бестселлером книга британского экономиста Г. Стэндинга «Прекариат: новый опасный класс». Да и российские учёные не сидят без дела: за последние 6–7 лет немало «перепахали», создали все условия для того, чтобы у правительства сформировалось понимание этого процесса. Людям в правительстве стоило бы кое-что почитать, прислушаться к рекомендациям учёных. Однако привлекаются либеральные «эксперты». Как-то очень всё похоже на то, что там, наверху, в так называемой элите поставлены какие-то свои цели, собственный бизнес, откаты, а в глобальном масштабе – обслуживание интересов финансовой олигархии.
– Вячеслав Николаевич, вы известны, в частности, тем, что выступаете в перспективе за введение безусловного базового дохода (ББД) – регулярной выплаты не ниже прожиточного минимума, на получение которой имел бы право каждый гражданин независимо от занятости или её отсутствия, возраста, здоровья и чего бы то ни было ещё. Сейчас этот вопрос, с одной стороны, особенно актуален, поскольку людям требуется соцподдержка, а с другой стороны – совсем уж утопичен, учитывая недостаточное наполнение бюджета из-за пандемии.
– Вы правильно сказали: в перспективе. Даже безотносительно пандемии ни одно государство сейчас не в состоянии выплачивать ББД. В то же время проводятся многочисленные эксперименты. Пандемия может приблизить нас к этой необходимости. Почему на Западе вообще встал вопрос о ББД? Потому что научно-технический прогресс угрожает занятости масс. В этом случае многие люди, если не большинство, могут лишиться дохода и превратиться в маргиналов…
– В бандитов, революционеров…
– Кроме того, из-за снижения занятости сжимается пенсионная система, поскольку лишается страховых взносов от работодателей. Скукоживается трудоустройство – скукоживаются все социальные фонды. Эти фонды могут работать как государственные и гарантированно выплачивать людям деньги (пенсии, больничные и так далее) только при определённых масштабах занятости населения. Соответственно, привычная нам пенсионная система в перспективе обречена. К тому же адресная и дифференцированная соцпомощь сопровождается огромными административными издержками: целая армия чиновников вынуждена собирать сведения о благополучии или здоровье граждан, перепроверять их, принимать решения об удовлетворении или отказе. ББД повышает платёжеспособный спрос, создаёт возможности для развития людей, роста производительности труда, повышает уверенность в завтрашнем дне.
В этом смысле обнадёживает выплата на детей в ходе пандемии, о чём недавно приняло решение наше правительство. Речь идёт именно о безусловной выплате: по официальным данным, 26% детей живут в бедных семьях, но деньги получат не только они, а все дети. Эта мера была принята не сразу, лишь в третьем пакете помощи – власть долго думала, но всё-таки решилась. Российский прецедент!