Сейчас в 52-й больнице 794 пациента с пневмониями, у 547 подтвержден коронавирус, из них в реанимации – 108. В учреждении работают 642 врача, 976 медсестер и 74 санитара. Коронавирусом переболели 24 сотрудника.
52-я больница — одна из самых больших больниц Москвы — практически первая в России включилась в битву с коронавирусом. С 29 февраля она принимает пациентов с COVID-19. С марта — регулярные телемосты с американскими, немецкими и китайскими врачами. Главврач больницы Марьяна Лысенко отмечает, что COVID-19 по какой-то причине вызывает очень серьезную агрессию: «Многие вирусы это делают – и H1N1. А здесь вирус вызывает еще дополнительные несколько видов расстройств, в том числе расстройств системы свертывания крови – и мы видим, что есть нарушения свертываемости у этих пациентов. И в совокупности оно более агрессивно течет в части случаев, чем даже грипп H1N1, который унес достаточно много жизней». С другой стороны, отмечает она, есть категория пациентов, которая переносит эту инфекцию очень легко, самый частый и порой единственный симптом – это потеря обоняния. «Понятно, что люди, у которых много сопутствующих заболеваний, особенно подвержены неблагоприятным последствиям заражения. Но и есть ряд молодых людей», – отметила Лысенко. Например, Ординатор Андрей Андреев сам переболел коронавирусом в легкой форме и отмечает, что почти у всех пациентов, которые переносили тяжело, – сахарный диабет, гипертоническая болезнь, повышенная масса тела.
Зинаида Мутовина, заведующая отделением ревматологии, признаётся, что приходится тяжело. В гостиницу она переехала ещё в конце февраля, семью не видела уже 2 месяца, но думает, что до октября сил хватит: «Я крепкая. Вопрос политический еще. Нефть ничего не стоит. Значит, будет вопрос экономического характера. А так, чем строже карантин, тем ближе мы будем к выходу. Ухань пережил 71 день, мы готовы 71 день поработать. Больше готовы».
Михаил Кецкало, который в 52-й возглавил центр ЭКМО (экстракорпоральной мембранной оксигенации), рассказывает, что условия работы экстремальные, но относительно комфортные: « Мы имеем дело все-таки не с особо опасной инфекцией. Это не чума, это не лихорадка Западного Нила. Все-таки это патогенность № 2. Я с самого начала не ношу защитные очки, надевал я их два или три раза на инвазивные манипуляции. Но я всегда ношу свои обычные очки. Чтобы самому рефлекторно не захотелось чесать глаза». Он рассказал, что сейчас проводятся испытания нового препарата для лечения именно коронавирусной инфекции под названием кевзара: «Мы стали таким центром, где этот препарат исследуется, проходит клинические испытания. Официально, законно, все полностью сертифицировано, одобрено и, естественно, с согласия пациентов все это делается. Уже первые итоги применения, использования препарата показали его, во-первых, эффективность, а во-вторых, минимум побочных эффектов, в отличие от другого препарата, тоцилизумаба».
Кецкало отметил, что пациентов стараются как можно дольше не сажать на аппараты ИВЛ, потому что вентиляторы сильно бьют по здоровью человека: «Человек разговаривает с вами, у него легкая одышка. Он дышит, но у него вдох 20‒22 раза в минуту. У него сатурация 80. Ему сделали этот волшебный препарат, тоцилизумаб, посмотрели эффект, через 12 часов человек начинает восстанавливаться. Да, его кладут в положение на живот, в прон-позицию. И они не посадили его на аппарат ИВЛ, и он стал чувствовать себя неплохо и начал выздоравливать. Вот в чем парадокс. А те, которые попадают на аппараты ИВЛ, они ведут себя безобразно. То есть совершенно не так, как хотелось бы. Они не реагируют ни на что, на все наши маневры, кроме одного – прон-позиция».
К сожалению, нельзя спасти всех, потому что сердце — главный предатель. А плакать на работе нельзя, плакать — это провал. Единственное место, где можно плакать в 52-й – это в раздевалке, среди шкафчиков с наклеенными зверушками. Но и там корреспондент не видела слез — только бешеную рабочую сосредоточенность.