Нобелевская премия по литературе, присуждённая Бобу Дилану в 2016 году, стала международным признанием рок-поэзии. Однако гораздо раньше – ещё в конце 90-х – в России начали проводить научные конференции, посвящённые этой формы литературы. У истоков стоял Юрий ДОМАНСКИЙ – ныне доктор филологических наук, профессор РГГУ, автор книг «Русская рок-поэзия: текст и контекст», «Рок-поэзия: филологический ракурс», «О поэтическом мире Высоцкого» и многих других.
Культура без приставок
- Вопреки расхожему мнению вы утверждаете, что русский рок как явление в целом – за исключением отдельных представителей – никогда не был контркультурой. Даже до горбачёвской «перестройки».
- Да, он не противопоставлял себя официальной культуре и властям, находясь, скорее, в положении субкультуры. Как пел Башлачёв, «не говорил ему за строй, ведь сам я не в строю». Субкультура не в строю, она в стороне, в своём футляре, в башне из слоновой кости – не хочу быть ни с вами, ни против вас. Другое дело, что официальная культура и власть зачастую подталкивают субкультуру в сторону контркультуры. Им невыгодна в первую очередь именно субкультура – не понятно, что с ней делать, она и не против строя, но и не за, это самое ужасное для любой авторитарной системы. Вспоминается грандиозный скандал 1980 года, когда «Аквариум» выступил на тбилисском фестивале. СМИ писали, что музыканты группы раздевались на сцене, ломали гитары и чуть ли не занимались мужеложеством. В итоге музыкантов повыгоняли с их работ, но зато группа стала невероятно популярной на весь СССР.
- С доперестроечным роком всё более-менее ясно. Но разве в «перестройку» он не занял позицию «контр»? «Перемен!», «Дальше действовать будем мы!» – таким был его пафос.
- Да, но перестроечный рок тоже не получается рассматривать как контркультуру, потому что он находился в этом формате вместе со всей страной. Наоборот, контркультурой становилось то, что ещё недавно было официальным, – теперь совершенно не в тренде было носить портреты Ленина и восхищаться коммунистической партией. Это стало дурным вкусом, дурным тоном. Тогда вся страна находилась в состоянии «контр», при том что уже не было ничего такого, чему она могла бы противостоять (разве только августовскому путчу в течение нескольких дней). Песня БГ «Полковник Васин» преподносилась программой «Взгляд» как общее тогдашнее отношение к советскому периоду.
- Стала крылатой фраза из интервью БГ: «Нас встречали на стадионах так, как будто мы лично отменили советскую власть».
- Думаю, это выход рокеров на стадионы стал следствием перемен, а не наоборот. Кстати, некоторые собирали стадионы и до «перестройки» – например, «Машина времени», «Земляне» (в этой связи отношение к ним в рок-сообществе было скептическим, в частности Майк Науменко пел: «Я не люблю «Машину времени», я не люблю «Землян»). А с 1988 года и другие рокеры из небольшого помещения по адресу Рубинштейна, 13 (Ленинградский рок-клуб. – Прим. «АН») переходили на огромные площадки. Этот период русского рока – его называют стадионным – продолжался до начала 90-х, и с тех пор никто не собирает стадионы в одиночку, а только лишь коллективными усилиями, в формате фестиваля. Хотя, заметим, дворцы спорта некоторым мэтрам удаётся сейчас собрать и на сольный концерт – например, «Алисе», «ДДТ». Худший же в этом отношении период пришёлся на конец 90-х и начало 2000-х: редкая группа собирала приличный клуб, слушатели не хотели или даже не могли расставаться с деньгами.
Перерождение филологии
- Несколько лет назад вы написали, что на уровне целого явления, а не персоналий, цените в современной русской культуре только рок.
- Сегодня я бы не стал настаивать на исключительности рока. В последние годы русское искусство переживает величайший, невероятный расцвет – литература, кино, театр (видимо, нужно было загнать страну в определённое состояние, чтобы искусство снова состоялось, причём оно опять-таки не является каким-то оппозиционным, просто-напросто творец может в полной мере проявить себя тогда, когда оказывается определённое давление на его аудиторию). Парадокс русского рока в том, что он ещё не застыл и при этом уже является классикой. Не только те, кого уже нет с нами, – Башлачёв, Летов, Дягилева – стали фигурами масштаба национальной культуры (то есть Пушкина, Тютчева, Маяковского, Бродского, Высоцкого), но и ныне здравствующие – Шевчук, Макаревич, Гребенщиков, Кинчев – перешли в разряд классиков. Собственно, и поэт Кормильцев (автор текстов группы «Наутилус Помпилиус». – Прим. «АН») стал классиком до своей смерти – без него не было бы Екатеринбурга как культурного феномена в его нынешнем облике.
Кстати, сейчас сфера моих научных интересов лежит в такой плоскости как, пересечение рока и театра. Неожиданным образом оказалось, что русский рок востребован театральной сценой, – и не только в том смысле, что рокеров приглашают на какую-то роль или используют их музыку как саундтрек для постановок известных пьес, но и в том смысле, что понятие, идея русского рока рефлексируется в спектаклях. Недавно в Москве сделали постановку, которая так и называется – «Русский рок», в Питере уже много лет идёт спектакль про Башлачёва – «Человек поющий», а с недавних пор – ещё и спектакль про Летова (его поставили студенты-третьекурсники, для которых Летов и его «Гражданская оборона» принадлежат уже скорее к миру их родителей, нежели к их собственному миру). А в известном московском театре неслышащих актёров идёт спектакль, где 14 песен русского рока предстают в виде номеров из жестов. Рок осуществил целую экспансию на театральную сцену, сам в том не участвуя. Театр видит в нём что-то уже давно состоявшееся, классическое – и вместе с тем живое.
- Ещё ваши слова: «Есть поэзия, а есть её высшее проявление – рок-поэзия».
- Хорошая поэзия, положенная на музыку, – выше и искуснее, чем просто хорошая поэзия.
- Профессор Доманский возносит рок-поэзию над золотым веком и серебряным?
- Конечно, возношу. Культура не стоит на месте, и всякая последующая – лучше предыдущей. Если же она хуже предыдущей, то ей не нужно существовать. Режут слух эти «лучше» и «хуже»? Хорошо, скажу по-другому: всякая последующая культура должна предлагать формат, который ближе современной аудитории. И, чтобы создать этот формат, нельзя копировать предыдущую культуру – нужно превзойти её. Если сегодняшний автор пишет в стилистике Пушкина, да ещё и не лучше Пушкина, – зачем мне этот автор? Кстати, сейчас множество великолепных русских поэтов и за пределами рок-музыки. Когда одного специалиста попросили назвать пятерых, он ответил: «Не назову». – «Почему?» – спросили его. – «Потому, что назову сто», – сказал он. Поэзия сейчас переживает небывалый расцвет. Другое дело, что она не очень нужна большой аудитории, а русский рок – нужен. Он тоже элитарен, но не узко-элитарен.
- Сейчас самая популярная у тинейджеров музыка – рэп. Не превратился ли рок постепенно и незаметно из культуры молодых в культуру немолодых?
- Рэп сегодня гораздо популярнее, это факт. Старшеклассники зачастую не знают имён русского рока. Все знают Цоя, но в основном не знают его песен. Возможно, это временное упущение, и их просветят, например, новые знакомые в вузах. У нас в РГГУ опять целый ряд филологических дипломов о рок-культуре. Кстати, защищаются и дипломы о рэпе. В сентябре проведём конференцию, посвящённую ему.
- Вы рассказывали, что тем филологам, которые защитили кандидатские и докторские диссертации о рок-поэзии, пришлось в той или иной мере преодолевать сопротивление академической среды. Стало ли проще после того, как в 2016 году американский рокер Боб Дилан получил «нобелевку» по литературе?
- С одной стороны, это самая авторитетная премия в мире, и Нобелевский комитет, отметив рок-музыканта как поэта, дал карт-бланш всем тем, кто изучает рок-музыку как поэзию. С другой стороны, сопротивление российской академической среды только усилилось. Но, что важнее, пошла движуха. Пусть их сопротивление будет ещё сильнее – это даже лучше. Хуже, когда тебя не замечают. Мы уже не в меньшинстве. Границы филологии расширяются, в её поле зрения попадают и песни, и кино, и театр, и интернет, – и становится всё меньше тех, кто хочет изучать лишь бумажную литературу.
- Но почему из рокеров выбрали именно Дилана? Почему, например, не Pink Floyd?
- Уместно спрашивать, почему не Pink Floyd, почему не Beatles, но выбор в пользу Дилана неслучаен – под его влиянием сформировалась нынешняя англоязычная поэзия. Очень сильным было его влияние и на наших рокеров в 1980-х. Обратите внимание на первый полноценный альбом русского рока – совместную запись БГ и Майка «Все братья – сёстры»: на фотосессии к альбому БГ держит в руках книгу Боба Дилана (привет от одного Боба другому). А Майк и вовсе перекладывал песни Дилана на «язык родных осин».
Раскол
- Подходим к невесёлой теме – к расколу русского рока в результате «крымской весны». Не будем называть конкретные ссоры, чтобы не подливать масла в огонь, но конфликты довольно жёсткие. Гарик Сукачёв так сказал нам о двух других музыкантах: «Это драма, если друзья, любившие друг друга всю жизнь, теперь не разговаривают».
- Как говорится, первое, что делают русские интеллигенты, поссорившись друг с другом, – это перестают здороваться (смеётся). Даст Бог, ещё поздороваются. Ничего нового здесь нет. Вспомним вторую половину XIX века, когда литераторы поделились на западников и славянофилов: это были серьёзные межличностные конфликты, проклятья в адрес друг друга, расставания на всю жизнь. Или взять ссору Тургенева с Некрасовым: они помирились лишь когда последний был при смерти. А Толстой с Тургеневым – лишь когда был при смерти Тургенев. Или взять литературную борьбу во времена «оттепели», когда противостояли новаторский журнал «Новый мир» и консервативный «Октябрь». А в «перестройку» по одну сторону баррикад находились журналы демократического направления – тот же «Новый мир», «Огонёк», «Москва», по другую – почвеннические «Наш современник» и «Молодая гвардия». Если происходят конфликты – значит, есть жизнь.
Большинство рокеров не прокомментировали присоединение Крыма. Но большинство из них заняли позицию, выбрав, где гастролировать – в Крыму или в Украине (Украина, как известно, не допускает на свою территорию тех, кто выступает в Крыму). Например, «Пикник» предпочёл Крым, а «Аквариум» – Одессу, при этом ни Шклярский, ни Гребенщиков вслух не высказались.
- Поговорим о тех, кто высказался. В 2015 году вы описали перестроечные эпизоды, когда ради выпуска своих первых пластинок Макаревич прибегнул к самоцензуре и изменил тексты песен. Из этого, пишете вы, «складывается репутация автора, пошедшего на компромисс с системой, жертвующего самым дорогим – песнями». Ваша публикация появилась как раз во время массовой травли музыканта.
- С моей стороны это ни в коем случае не было травлей. Я всегда относился к Макаревичу с пиететом вне зависимости от его политических высказываний. Тем компромиссом он никому и ничему не навредил – наоборот, поспособствовал популяризации «Машины времени» в СССР. Слово «репутация» здесь звучит в научном значении литературной репутации.
- Как же конформист стал нонконформистом?
- Полагаю, то, что он делает сегодня, – тоже форма конформизма.
- По отношению к Западу?
- Не только. По отношению к местным людям, которые думают так, как на Западе. Опять-таки я не даю этому никаких оценок. Масштаб личности Макаревича огромен, он сделал для России столько, сколько сделал Леннон для всего мира.
- Макаревич по крайней мере – здесь. А Борзыкин из «Телевизора» и вовсе покинул страну.
- Всё, что делает поэт, можно рассматривать с художественной точки зрения, – на то он и поэт. Примеры эмиграции литераторов всем известны – Солженицын, Бродский…
- Тех-то выгнали.
- Довлатова не выгнали, Лимонова тоже. Они сами уехали из СССР. Возможно, новые эмигранты хотят поставить себя в один ряд с этими именами, но условия-то совсем другие: тогда люди уезжали навсегда, без возможности вернуться. Сегодня эмиграция – понятие очень условное, мир стал маленьким.
- «Я не склонен вообще к принятию каких бы то ни было идеологических манифестов», – пишете вы. Песня Борзыкина «Ты прости нас, Украина», где о России говорится: «Бредим ядерной пылью, всё воруем и врём. Как рабами мы были, так рабами помрём», – это манифестация?
- Конечно. Его песни с самого начала, с 80-х, были идеологическими манифестами, во многом эпатажными по отношению к определённой части публики. Скандал идёт художнику на пользу, а иначе о нём могут забыть. В то же время, конечно, Борзыкин лишился части аудитории. У Прилепина есть рассказ о том, как он, Прилепин, был фанатом одной группы, а потом перестал им быть, – думаю, все читатели рассказа поняли, что речь о «Телевизоре».
Пусть бронзовеют
- Кинчев, с которым Борзыкин когда-то был дружен, занял противоположную позицию. В своей песне «Небо славян» («От чудских берегов до ледяной Колымы – всё это наша земля, всё это мы!») он заменил «чудских берегов» на «крымских земель».
- То, что делает Кинчев в плане идеологии, не вызывает у меня отторжения. Если это и не прекрасно, то по крайней мере это приемлемо, а в условиях диктатуры бездарей – нужно. И если выбирать модель патриотизма, то мне ближе кинчевская, а не та, что пытается навязать власть. Кинчев делает это художественно. То, что преподносится как художественное, всегда более настоящее по сравнению с тем, что преподносится как настоящее, – таков закон искусства. Патриотизм нужен, и, раз уж бездари при власти не умеют воспитывать его в людях, пусть это делают талантливые и свободные творцы. Национал-шовинизм мне чужд, но чужда мне и потеря национальной идентичности. Кинчев порой не обходится без шовинизма, ведь всякий человек, делающий что-то в данном формате, неизбежно ходит по краю и где-то сваливается за этот край. Но за творчество Кинчеву можно простить что угодно.
- К вопросу о вашем неприятии манифестов. Кинчев поёт: «В русских городах совсем не русский покой: режут то овец, то людей. А незаменимый всё рулит страной. Так же, как играет в хоккей».
- Не вижу здесь манифеста. Это настолько обычное высказывание, что можно услышать его с любой скамейки, – и не стоило, мне кажется, сочинять ради него песню.
- Ещё одна позиция по Крыму – это позиция Шевчука. Он не гастролирует ни в Крыму, ни на Украине. И в последнем альбоме спел: «Многие друзья, те, кого любил, в чем-то растворились: кто-то съел майдан, кто-то выпил Крым – все определились… Блажен российский мат, спит электорат в двушечке с верандой. А мой больной вопрос – где найти очки от Махатмы Ганди». Вроде всё правильно, но отдаёт посылом, мол, все дураки, а я один Д’Артаньян.
- Странно было бы, если б Шевчук сказал, что вокруг все умные, а он один дурак (смеётся). Эти художники находятся в том статусе и том возрасте, когда вполне могут вознести себя над всеми. Лично я не могу так относиться к себе, но такой подход Шевчука к Шевчуку я очень даже одобряю. Пусть бронзовеют, им не навредит. Более того, нам стоит воздать им величайшую хвалу. Воздать именно сейчас, пока они ещё с нами. Как в известной песне «Чайфа»: «Поплачь о нём, пока он живой».
- Комментируя песню «Пикника» 2013 года «Азбука Морзе», где поётся: «Скоро время назад пойдёт», – вы написали: «Уже идёт». Мы вернулись в застой?
- Азбука Морзе используется не только моряками, но и заключёнными – для общения через стены. Мы думали о грядущем наивно. И получили – сиди и не ёрзай. И учи азбуку Морзе – пригодится. В этой связи хочется обратить особое внимание на «Аквариум»: если уж даже медитативный и философичный Гребенщиков пишет социальные песни «Губернатор», «Праздник урожая во дворце труда», «Любовь во время войны» – значит, в нашем мире что-то сломалось, значит, художник поставлен в условия, когда он не может молчать о происходящем. Другое дело, что мир не поддаётся переформатированию искусством, не избавляется от зла, равно как от смерти и болезней. «Всякое искусство совершенно бесполезно», – сказал Оскар Уайльд. Гребенщиков подтверждает: «Я устал пить чай, устал пить вино, зажёг весь свет, но стало темно, сорок лет я озвучивал фильм, но это было немое кино».
Однако та же «Азбука Морзе», кстати, – не только о плохом. Вместе с недостатками минувшего с дальнего острова истории возвращается и хорошее. «Скоро время назад пойдёт – Элвис новые песни споёт». Элвис тут не конкретно Элвис, а искусство вообще, и мы уже сказали о положительном влиянии нынешних времён на русское искусство. Да и, в конце концов, рокеры в тюрьмах пока не сидят. Почти все, кто жив, продолжают творить. Во многом – благодаря этому времени.