Арктика: PRO и СONTRA

Вероятно, уже в ближайшее время Комиссия ООН по морскому дну даст ответ на один из главных вопросов, тревожащих российские чиновничьи души: отдадут ли нам международные бюрократы права на участок Арктического континентального шельфа размером ни много ни мало 1, 2 млн кв. километров. Ставки колоссальные. По оценкам экспертов, там, под толщей свинцовой воды и льда, лежит почти 5 млрд тонн условного топлива! Детям и внукам нынешних королей нефтянки и газа – добывать и добывать.

От таких объёмов чёрного золота, голубого топлива и просто денег у причастных заходит ум за разум. По привычке «национализировать убытки» и «приватизировать прибыли» в госпрограмму «социально-экономического развития Арктической зоны Российской Федерации» закачиваются бюджетные сотни миллиардов. Причём без малейшей надежды на их возвращение в обозримом будущем.

Но это полбеды, денег ведь у нас немерено, но закачиваются они через всему народу известное седалищное место и, судя по всему, оседают в правильных карманах. Но обо всём по порядку…

По местам стоять, с якоря сниматься

Недавно научно-исследовательское судно «Академик Мстислав Келдыш» ушло в очередную экспедицию по столь любимым российской властью арктическим морям. Ушло полупустое. Из 82 мест, которые могли бы занять учёные, было занято полтора десятка. Институтам Миннауки, которые ждут экспедиций, как рабочий литейного цеха крымского отпуска, в очередной раз не дали денег, чтобы отправить своих сотрудников в научный поход.

– Дело в том, что эксплуатация судна и работа научного коллетива оплачиваются из разных источников. Стоимость судна (команда, топливо, прочие расходы) – более миллиона рублей в сутки из ежегодного «президентского гранта» в один миллиард рублей. Учёные на командировочные, перелёты, приборы, расходные материалы и прочее должны искать деньги сами. Из того самого миллиарда перебросить деньги нельзя. Не положено. Миннауки денег на это тоже не даёт. Вот и идёт судно вроде бы за государственный счёт, но с минимальным научным КПД. И этот парадокс – яркая иллюстрация преступного искусственного бардака и отношения к океанологии и вообще к российской науке, которые воцарились в стране, – говорит океанолог, член-корреспондент РАН Михаил Флинт.

Для Флинта, который более сорока лет отработал в морских экспедициях, причём в основном в Арктике, тема больная. Он не восторгается слепо советским прошлым, но признаёт, что организация морской науки тогда была лучшей в мире. Но сейчас нам буквально навязывают генно-модифицированную американскую модель, которая абсолютно нежизнеспособна в российских условиях, да ещё и при патологической скаредности необразованных служек из правительственного финансового блока.

– Нам ставят в пример, в том числе по публикационной активности, тот же Гарвард. Но фонд только одного Гарвардского университета растёт, и сейчас, по-моему, составляет более 39 миллиардов долларов. Весь бюджет России на высшее образование – около 8 миллиардов. Сколько НИСов мы построили за последние 30 лет? Ни одного! Как можно сравнивать?! Мы теряем молодых учёных из-за грошовой экономии на экспедициях. Нельзя выйти в большие океанологи, сидя только в кабинете, изучая архивы и спутниковые карты, а у нас уже целые поколения таких, – возмущается Флинт. (Интервью с М.В. Флинтом о перспективах российской океанологии читайте в ближайших номерах «АН».)

Между тем кабинетные океанологи и арктиковеды ничем не помогут столпам нашего общества – нефтяникам и газовикам. А именно в интересах последних и затевается вся эта арктическая углеводородная затратная каша. Общая сумма бюджетных средств, которые планируется потратить, – более 190 млрд рублей до 2025 года. Казалось бы – огромные деньги, но это всего-навсего чуть более 3 млрд долларов, размазанных на 7 лет по куче различных подпрограмм. Америка, Канада, приарктические страны, не говоря уже о Германии, Японии, Китае или Южной Корее, тратят на Арктику гораздо более внушительные суммы.

Причём, как это водится, на ста с лишним страницах нашей программы практически не найдёшь цифровых показателей, которых надо достигнуть. Борьба за всё хорошее против всего плохого. Зато громкий и трескучий пиар обеспечен. Обычно так «микшируются» распилочные проекты.

Аргумент профессора Ампилова

– В НЕФТЕГАЗЕ шельфа Арктики надо делать шаг за шагом, на долгосрочные проекты сейчас сильно не тратиться, но держать руку на пульсе. Недра наши, мы должны о них знать много и как можно больше. Но применять для изучения дистанционные методы, сейсморазведку (это не бурение), космические и аэрометоды, и отдельные, правда, очень дорогие параметрические скважины. Кидаться чепчиками, кричать «ура» и «Арктика – это наш нефтегазовый потенциал на все времена» я бы не стал.

Также наверняка мы могли бы подвинуть Китай с его монополией на редкоземельные металлы. Совершенно не исследованы восточная часть Кольского полуострова, Новая Земля, рудные районы Таймыра. Надо наконец-то заняться изучением Анабарского щита в Якутии – это огромное количество полиметаллических руд и редкоземельных элементов. Твёрдые рудные и нерудные полезные ископаемые в рамках нового политехнологического уклада – это то, что может быть востребовано точно, пусть не в таких объёмах, как нефть и газ.

А вы, друзья, как ни садитесь

Любви к компанейщине российским властям занимать не надо, наоборот, её столько, что делиться и экспортировать можно. Причём, как всегда и бывает во время «кавалерийского наскока» на какую-то проблему, забывают про овраги, а по ним скакать. Так же случилось и с арктическим вопросом. В подсознании не только простых россиян, но и чиновников всех видов и уровней понятие «Арктика» рифмуется с неисчерпаемыми запасами нефти и газа. Даже в Стратегии развития региона чёрным по белому записано: «освоение минерально-сырьевых ресурсов Арктической зоны Российской Федерации».

– Надо чётко разделять Арктику сухопутную и шельфовую, морскую. Суша – это действительно наша кладовая. Она кормит нашу страну уже много десятилетий. Все основные газовые месторождения «Газпрома» лежат именно за полярным кругом. У «Новатэка» в Арктике – Юрхаровское месторождение. У «Роснефти» – Ванкорское. Практически 90% всего российского газа имеет арктическое происхождение. Технологии добычи есть, они освоены, – рассказывает доктор физико-математических наук, профессор кафедры сейсмометрии и геоакустики геологического факультета МГУ им. Ломоносова Юрий Ампилов. – Что касается шельфа, то я слышу о начале добычи с 80-х годов прошлого века. «Вот-вот», – говорили нам профессора, «вот-вот», –говорим мы студентам. «Вот-вот» тянется уже полвека. Я уже пенсионный рубеж перешёл, те же слова говорим, а ничего не происходит…

Основных причин две: отсутствие технологий добычи углеводородов с серьёзных глубин и из-подо льда и колоссальная себестоимость условной единицы топлива, которая теоретически может быть добыта в этих условиях. При этом во всём мире по целому ряду причин наблюдается устойчивое и долгосрочное снижение мировых цен как на нефть, так и на газ. То есть даже если вдруг сейчас появятся технологии, например, подлёдного бурения и добычи (такие разработки ведутся во всём мире, в том числе и в России), то добывать всё это окажется просто-напросто невыгодно. Никто не купит.

По мнению профессора Юрия Ампилова, надо прекратить истерику и деньговложения вокруг действительно неисчерпаемых углеводородных запасов на шельфе, «до которых, дай бог, только наши внуки и доберутся», и заняться развитием более прозаических вещей. Например, получением в арктических условиях энергии из возобновляемых источников и пересмотреть концепцию развития Северного морского пути.

– Надо правильно расставлять приоритеты. Вначале то, что мы уже можем сделать сами и сегодня. Затем – научные, технические, законодательные заделы на обозримое будущее. И только потом – мечты о чём-то большем, – говорит Ампилов.

С ним согласен и заместитель директора Института океанологии РАН Михаил Флинт.

– Сводить значение Арктики только к её минеральным ресурсам категорически неверно. Там есть ресурсы биологические, значение которых в будущем станет важнее нефти. Помните конфликт между Норвегией и Россией, который был основан на «праве первой ночи» на один из самых продуктивных районов Мирового океана – Баренцево море и часть Норвежского моря. Если общий промысел рыбы в Мировом океане составляет 85–90 миллионов тонн, то промысел минтая даёт до трёх миллионов тонн. И весь этот промысел сосредоточен в небольшом районе наполовину арктического Берингова моря. Собственно, из-за этого и горел конфликт.

Биологические ресурсы Мирового океана, в частности Арктики, – это одна из горячих точек геополитики, температура в которой только подогревается. И на первое место во всём мире выходит большая, или фундаментальная, наука. Не авианосцы, а НИСы. Именно учёные в свои экспедициях могут доказать изменение биоресурса и права того или иного государства эти ресурсы вылавливать. И мы сегодня работаем только на старых советских заслугах, которые превратились в тришкин кафтан. Через несколько лет нас могут окончательно отрезать от доступа к новым биоресурсам в Мировом океане, – констатирует Флинт.

По его мнению, тратить сегодня огромные средства на разработку новых месторождений на шельфе, добыча на которых не сможет по технологическим причинам начаться в ближайшее время, преступно. Зато если перенаправить хотя бы часть этих денег на фундаментальную науку: построить новый научный флот, расширить географию и число океанических экспедиций, обновить приборную базу, то это в близкой перспективе принесёт в бюджет страны гораздо больше средств, чем сегодня будет вложено.

– Да и в той же Арктике нерешённых проблем выше крыши. Совершенно свёрнута программа мониторинга сохранности объектов крупнейшего в мире морского кладбища радиоактивных отходов. По архивным документам, только с карской стороны Новой Земли захоронены радиоактивные объекты общей «мощностью» 574 терабеккерелей! От залива Течений на севере до залива Абросимова на юге плюс Новоземельская впадина. Всё это находится в агрессивной морской среде, многие металлические контейнеры почти истлели. Благо раньше люди на совесть работали: очень высокого качества бетон, фурфурол, которым всё это консервировалось. Мы в ходе экспедиций, например, пытаемся понять: каков будет ареал заражения, если вдруг «рванёт». Но это надо делать систематически, а денег нет.

Арктика – огромный пресноводный сток практически с большей части территории – 60% – нашей страны. Арктические реки несут на север не только пресную воду, но и отходы человеческой деятельности – начиная от бытовых стоков и заканчивая отходами завода «Маяк». При этом Арктика – это одна из двух-трёх мировых климатических кухонь. Нам принадлежит 74% всего Арктического шельфа, и мы почти не изучаем это богатство, – считает Михаил Флинт.

Ни одна из перечисленных Флинтом задач в «стратегии развития» не обозначена…

Как нам обустроить Арктику

Когда «нетонущий», словно известная субстанция, премьер Медведев дарил минтая и углеводороды норвежцам вместе с огромным куском Баренцева моря, практически все учёные, имеющие отношение к теме, матом ругались. Сейчас, спустя десяток лет, при очередной властной благоглупости просто разводят руками: «бессмысленно бороться».

В 2013 году, когда принимался закон об «оптимизации» Российской академии наук, а точнее, о её ликвидации, стало окончательно понятно, что с учёным сословием отныне никто и ни по каким вопросам советоваться не собирается. Даже если решения идут поперёк здравого смысла и приносят только убытки для государства. Нельзя, конечно, сказать, что арктическая стратегия принесёт только вред, но и пользы от неё было бы значительно больше, если бы «молодые технократы» слушали умных людей.

– Гнаться за нефтяным или газовым шельфовым журавлём – глупость. Бессмысленная растрата скудных средств и сил. Так что давайте отделять мух от котлет. Например, для Печорского или Баренцевского шельфа технологии добычи есть. Правда, чужие, которые нам никто не продаст. В принципе можем одолеть технологии добычи с берега в акваториальной зоне. Такие месторождения – Нярмейское и Скуратовское – есть в Арктике, это приямальский шельф. Крузенштернское, Харасавэйское частично расположены на суше, частично на море – ими можно заниматься. Тем более они находятся вблизи районов с развитой инфраструктурой, где истощаются основные месторождения. То есть теоретически и практически мы можем рассматривать этот проект как реальный в обозримом будущем. Если пойдём дальше на восток – море Лаптевых, Восточно-Сибирское – где, например, «Роснефть» нахватала много лицензионных участков, – нет абсолютно никаких технологий добычи ни у нас, ни в мире.

То же самое в Карском море, там два гиганта – Ленинградское и Русановское месторождения, но брать нам их нечем. Хотя пытались объявить, что с 2030 года начнут добычу. Одумались. Если говорим о нефти, то сегодня это только платформа Приразломная, которая строилась 20 лет (!) и, дай бог, выйдет на 3 миллиона тонн в год. А это менее 1% годовой добычи России. Больше нефти на шельфе Арктики не добывается и не предвидится в ближайшие годы, – рассказывает профессор МГУ Юрий Ампилов.

По мнению Ампилова, если заняться в Арктике, например, получением энергии из возобновляемых источников, то затраты на тот же северный завоз реально значительно сократятся.

– Мы там добываем углеводороды, перевозим их «на материк», перерабатываем в топливо и вновь за колоссальные деньги завозим обратно. Возьмём энергию ветра, которую рентабельно использовать в регионах, где среднегодовая скорость не менее 3 метров в секунду. Взглянем на карту скорости ветров и увидим, что Арктика – одно из самых рентабельных мест для ветровой электроэнергетики на планете. Конечно, европейские ветрогенераторы не годятся из-за климата, их надо дорабатывать до северных жёстких условий. Но гарантирую, что это решаемая задача для наших инженеров. Аргументы, что нефть и горючее дешевле, несостоятельны, так как если корректно подсчитать стоимость добычи, переработки и обратной доставки тонны условного топлива, то она выйдет на вес золота. Зато несколько ветряков мощностью около 2 мегаватт (самые распространённые серии в Европе) закрыли бы круглогодичные потребности в электроэнергии и отоплении небольшого арктического посёлка. А это иное качество жизни, – уверен профессор Ампилов.

Госпрограмма по развитию Арктики в принципе не отличается от множества других госпрограмм, которыми регулярно одаривает нас российское правительство. Грандиозные задачи, сумасшедшие бюджетные затраты, оплаченный пиар в ходе исполнения и последующий отчёт Счётной палаты, в котором констатируется, что большинство количественных параметров, и без того размытых, не выполнено. Деньги же освоены с лихвой. Затем болото, тишина, и так до нового «суперпроекта». «Доступное жильё (или жульё?)», «25 миллионов новых рабочих мест», «Догнать и перегнать Португалию», инновации, инвестиции, образование и здравоохранение, искусственный интеллект и суперкомпьютеры. Несть им числа.

Крайне жаль, если Арктику постигнет такая же судьба. Идёт грандиозный передел мира, в основном Мирового океана. Передел не столько авианосными группами, самолётами и кибервойной, сколько научными достижениями, передовыми открытиями, загоризонтными исследованиями. Уже сегодня, чтобы стране разрешили ловить рыбу в открытом океане, нужно вначале показать и доказать экспедициями, что ты не нанесёшь вреда популяции. Для подводной добычи полезных ископаемых – последней кладовой человечества – нужно сконструировать таких роботов, которые бы не вредили окружающей среде.

Но все эти достижения стоят на одном фундаменте – Её Величестве Науке. Которая в России умирает. И пока ситуация кардинально не изменится, все эти госпрограммы не будут стоить даже той бумаги, на которой они написаны.

Аргумент проекта «Айсберг»

КАК стало известно «АН», Фонд перспективных исследований (ФПИ) совместно со специализированным конструкторским бюро морской техники «Рубин» (ОСК) и ОКБМ «Африкантов» («Росатом») работают над созданием целого роботизированного подводного комплекса, который предназначен для добычи нефти и газа в шельфовой арктической зоне. Как рассказал «АН» руководитель проектной группы ФПИ Виктор Литвиненко, комплекс будет состоять из пяти модулей.

– Первый – подводный комплекс сейсморазведки. Это судно, похожее на подводную лодку. Автономность – 90 суток. Для работы судна будет задействован экипаж из 40 человек. Глубина погружения судна обеспечит выполнение сейсморазведочных работ во всех районах Арктики.

Второй – подводный буровой комплекс. В автономном режиме такой комплекс сможет выполнять работы по подводному строительству эксплуатационных и разведывательных скважин для освоения месторождений. Присутствия людей не потребуется, это будут многомодульные комплексы с полным производственным циклом. Целые подводные «города» со своим транспортом, энергоснабжением, линиями связи.

Третий аванпроект – подводный транспортно-монтажный сервисный комплекс. Внешне он немного похож на катамаран. Это две отдельные подлодки, связанные в единый подводный носитель. Беспилотное судно, оснащённое манипуляторами, сможет доставить грузы на глубину до 400 метров, соорудить там автономное подлёдное месторождение и вывезти продукты добычи.

Четвёртый аванпроект – подводный энергетический комплекс мощностью 24 МВт. Период его непрерывной автономной работы – около года. Длина комплекса – 41 метр, масса – около 4 тысяч тонн. Его можно будет установить на дно – для того, чтобы через кабель «запитать» всю ту технику, о которой я рассказал.

Пятый – это некий комплекс безопасности. Как говорят разработчики, «набор сил и средств, позволяющих обеспечить безопасность в автономном режиме. Речь идёт о подводных аппаратах, средствах обнаружения, освещения подводной обстановки, предупреждения и обороны».

Более подробно о проекте «Айсберг» читайте в ближайших номерах «АН». Тем более что вопросов к проектантам «Айсберга» немало.