Новый роман известного писателя Юрия Полякова называется довольно задиристо – «Весёлая жизнь, или Секс в СССР». События происходят осенью 1983 года, при Андропове, и писатель тщательно воссоздаёт реалии той, ныне забытой жизни. В известной степени это «ретророман», а его автор – «ретроман». Сюжет острый, с неожиданными поворотами, где переплелись большая политика того времени, интриги литературного мира, семейные конфликты и любовные приключения главного героя, носящего фамилию Полуяков.
– МЕНЯ всегда раздражало, – признался корреспонденту «АН» Юрий Поляков, – когда в подхалимском раже советские времена представляют как унылый застой, общее пугливое оцепенение, мол, люди боялись поднять голову, выразить свои мысли или страсти. Не боялись. Это в Америке боятся сегодня девушке руку на талию положить или похвалить Россию – сразу вылетишь со службы за «сексизм» или «путинизм».
– Можно ли считать «Весёлую жизнь» продолжением знаменитого «Козлёнка в молоке»?
– Двадцать три года назад я выпустил роман-эпиграмму «Козлёнок в молоке», вызвавший споры и переиздававшийся с тех пор без малого 30 раз. Когда меня спрашивали, будет ли продолжение «Козлёнка», я уверенно отвечал: нет. Но вот три года назад мне вдруг захотелось вернуться к знакомой теме. События романа происходят примерно в то же время, может, чуть раньше – в последние месяцы правления странного генсека Андропова. Эта эпоха очень интересна, ибо она во многом предопределила то, что случилось с СССР через несколько лет. Кому-то моя новая вещь покажется своего рода «зашифрованными мемуарами», но на самом деле это полноценный сюжетный сатирический роман, хотя в нём нет выдуманных событий, почти все они имели место в той жизни, которую ещё хорошо помнят мои сверстники. Многие персонажи узнаваемы, поэтому предвижу возмущения, но мне не привыкать.
– А по поводу излишнего эротизма возмущений не предвидите?
– Не исключаю, но я честно описывал ушедшую эпоху, а секс вопреки либеральной мифологии в СССР был, да ещё какой, и население страны росло быстрее! Просто проходил он в ту пору по ведомству любви. Вот про это и написан новый роман. Мой приятель-критик, прочитав рукопись, сказал: «Юра, ты написал «Декамерон» эпохи застоя!»
– Когда же мы сможем прочитать «Декамерон» эпохи застоя»?
– Скоро. В сокращении роман будет печататься в трёх весенних номерах журнала «Москва», с которым я давно сотрудничаю. А полностью он увидит свет в издательстве АСТ в конце марта. Тем, кто интересуется моими изданиями, спешу сообщить, что в прошлом году АСТ затеяло моё 12-томное собрание сочинений. Вышли три тома. Четвёртый появится одновременно с новым романом.
Банный мираж (отрывок из романа)
Мы разделись. Пахло в сауне
Мятою и чабрецом.
– Ах, не надо! – ты сказала мне
С разрешающим лицом.
ДИРЕКТОР издательского комбината Владимир Анатольевич Головчук, ухоженный бабник сорока с лишком лет, как и положено номенклатурному кадру, был давно, безнадёжно и безрадостно женат, но не пропускал мимо ни одной юбки. Впрочем, к концу 1970-х это выражение устарело: едва ли не половина сотрудниц ходила на службу в брюках и джинсах, которые гораздо соблазнительнее, нежели платья да юбки, выявляли усидчивые ягодицы советских тружениц. Неодолимая тяга директора к дамам сразу бросалась в глаза. Стоишь с ним, бывало, в коридоре, выслушиваешь нагоняй за срыв графика, а тут мимо спешит, стуча каблучками и повиливая станом, девица из производственного отдела. В откормленном лице Головчука сразу что-то вздрагивало и менялось, и, не прекращая делового разноса, он, словно флюгер, поворачивал свой мощный нос вслед ускользающей женской плоти:
– Как она тебе?
– Впечатляет.
– Даже и не думай!
Женскую часть вверенного ему коллектива Головчук оберегал, как султан оберегает свой гарем. Подчинённых мужиков, которые заводили романчики с сотрудницами, он подлавливал на оплошностях, умело подставлял, давил выговорами и увольнял «по собственному желанию». Со временем почти все сотрудницы, пригодные к поцелуям, стали ему, скажем мягко, не чужими. Но тут случилась серьёзная неприятность. В издательстве служила хорошенькая бухгалтерша, с которой Владимир Анатольевич подолгу, запершись в кабинете, сводил дебет с кредитом, или наоборот. Дурочка сначала верила его обещаниям развестись и жениться, а потом прозрела и наябедничала в райком партии. Похотливому руководителю влепили выговор с занесением и предупредили: ещё одно блудодейство в коллективе, и его вышвырнут из номенклатуры, как обгадившегося щенка. А это не шутки!
В общем, сексуальные радости без отрыва от производства накрылись, а котовать в нерабочее время советскому человеку было непросто. Во-первых, типографское дело по природе своей хлопотное, требует пригляда от темна и до темна. Во-вторых, дома караулит жена, бдительностью мало отличаясь от дознавателя НКВД. В субботу и воскресенье (это в-третьих) тоже не рванёшь на простор: квартиру отпылесось, грядки на даче перекопай, «Жигуль» отремонтируй, с сыном-обалдуем математикой займись, а если останутся силы, и жену через не могу приласкай: живой всё-таки человечек. В таких условиях, согласитесь, трудно заниматься спортивным сексом.
Головчук потосковал, погрустил и по тогдашней моде завёл в пристройке директорскую сауну. А что? Производственные площади бесплатные. Воды, в том числе горячей, залейся, электричество почти дармовое. Оставалось обшить стены осиной, сколотить полки, соорудить каменку, пустить душ, завести самовар и поставить в комнате отдыха широкий диван. Парься и расслабляйся! Сколько там помылось и расслабилось милых особ, неведомо, так как в баню вели своих дам друзья и полезные люди: саун-то в Москве в ту пору было раз-два и обчёлся. Особенно ценили гости фирменный директорский настой чабреца: плеснёшь на раскалённую каменку, и парная наполняется неизъяснимым ароматом крымских степей…
Сам Головчук тоже не зевал, умело вовлекая гражданок приятной наружности в банные процедуры. Удобно: попарился с подругой, сбегал в кабинет, поруководил издательством, потом снова спустился в сауну и снова попарился с затомившейся чаровницей. Здесь-то его и караулила большая беда. Как-то в театре «Современник» он познакомился со скучающей эффектной дамой, которая при внешней холодности оказалась впоследствии буквально кладом залежалой чувственности. Поначалу всё складывалось отлично, она работала в школе и освобождалась рано, имея возможность по пути в семью помыться и утешиться. Однако муж страстной театралки служил не где-нибудь, а в МУРе следователем и страдал профессиональной наблюдательностью. Со временем он заметил странную закономерность: откуда бы ни возвращалась его супруга – из театра, цирка, консерватории, со дня рождения подруги, от портнихи, из магазина или планетария – от неё непременно веяло чабрецом. Более того, прежде жена постоянно пилила его за службу без выходных, поздние возвращения домой с заданий, регулярные выпивки с сослуживцами, и, как следствие, превращение супружеского сплочения в редчайшее явление, подобное грозе над Каракумами. И вдруг с некоторых пор упрёки прекратились, наоборот, появление мужа в тактильной близости стало вызывать у неё брезгливое раздражение. Суммировав и осмыслив улики, в один прекрасный день сыщик устроил своей половине допрос с пристрастием и расколол. Она не смогла внятно объяснить, почему от неё, воротившейся с группы продлённого дня, разит чабрецом, а в сумочке таится скомканная влажная шапочка для душа. В итоге испуганная женщина чистосердечно призналась, выдав полового сообщника и явочную сауну…
…Но разъярённый муж не бросился бить морду сопернику или, того хуже, не пошёл, вогнав обойму в табельный пистолет, на мокрое дело. О нет! Отходив изменщицу парадным ремнём, муровец её простил, но задумал в назидание другим посадить Головчука за содержание притона в режимном помещении под видом оздоровительно-помывочного пункта. Сняв с жены развёрнутые письменные показания, он пошёл к генералу, а тот, возмутившись, позвонил в райком: трогать номенклатурного работника без ведома партии тогда не дозволялось: горький опыт Большого террора, когда чекисты, войдя во вкус, карали без разбора, не пропал зря. В райкоме же, зная прежние грехи директора, возражать не стали и дали добро на ликвидацию гнезда разврата. Наутро планировались обыск в типографии и арест злостного нарушителя советского целомудрия…
Но не зря же Головчук зазывал в сауну нужных людей, один из них, по счастью, служил как раз в МУРе и накануне вечером слил информацию. Когда оперативники в восемь часов утра нагрянули в издательство, они, к своему изумлению, обнаружили в пристройке, где, по агентурным данным, находилась аморальная сауна, лишь голые кирпичные стены и бетонный пол. В помещении одуряюще пахло типографской краской, а посредине стоял рычагастый линотип, за которым сидел наборщик в синем халате и шарил пальцами по клавишам. Группа захвата вернулась ни с чем, но обманутый рогоносец продолжал настаивать, он нашёл бомжей, видевших, как ночью, что-то спешно грузили на машины и увозили из издательства. Тогда жену вызвал на ковёр сам генерал, однако она уже успела посовещаться с мамой и любовником, поэтому чистосердечно призналась высокому начальнику, что, измученная невниманием, сама придумала всю эту историю, чтобы вызвать ревность мужа и вернуть его в супружеское состояние.
– А чабрец?
– Сама, товарищ генерал, заваривала и опрыскивалась…
– Ишь ты, затейница какая! Может, лучше «Шанелью» вспрыснуться, – посоветовал генерал, с мужским интересом глядя на выдумщицу.
– Пробовала. Не помогает.
Генерал посмеялся над бабскими хитростями, вызвал оскандалившегося сыщика и объявил ему о неполном служебном и семейном соответствии, обязав старательнее вникать в надобности супруги, почаще устраивая ей ночью очные ставки…