Художник глубокий и мудрый

Римас ТУМИНАС – литовский и российский режиссёр – в своё время окончил Институт театрального искусства в Москве (ГИТИС). Мудрец и философ, сегодня он режиссёр мирового уровня. Когда великий Михаил Ульянов предложил ему возглавить труппу Театра Вахтангова, он отказался. Но волею судеб через какое-то время стал его художественным руководителем. Этому театру он отдаёт свой талант, глубокий ум и жар своего сердца.

В ТЕАТРЕ с мощной традицией надо было «встряхнуть» людей, заставить их поверить в себя. «У него свой театр в голове, – говорит народный артист России Владимир Симонов, – свой космос, свой театральный язык». Этот уникальный почерк принёс свои плоды.

Не секрет, что за последние годы Театр Вахтангова совершил некий рывок и стал ведущим драматическим театром России.

С Римасом Владимировичем мы беседуем в его кабинете, где со стен на нас смотрят Евгений Вахтангов, Анатолий Эфрос, Михаил Ульянов – все те, кого он считает своими учителями.

– Ваш театр за последние годы невероятно расширился. У вас существует 6 сценических пространств: Основная сцена и Новая, Арт-кафе, сцена студии вахтанговского театра и 2 зала в здании недавно отремонтированной Симоновской сцены – целая «Вахтанговская империя». Каково это – справляться с подобным хозяйством?

– Это непросто. Для меня самого это удивительно. В первую очередь важен выбор репертуара. Как бы ни было странно, но его уже выстраиваю сегодня, предугадывая наш будущий юбилей – 100-летие театра. Надо, чтобы мы вышли к юбилею с высоким репертуарным разнообразием:[end_short_text] и русской классикой, и другой достойной драматургией. Второе – это режиссёры. Кто будет приглашён, с кем я уже веду переговоры, встречи.

Третье – это актёры – распределение наших творческих сил. Это только начинается. Надо распределить актёров так, чтобы спектакли шли параллельно на всех сценах. Если заложить такую математику в компьютер, он скажет: «Да, заложить программу можно, но сыграть невозможно».

Конечно, путь понятен, сложен, но интересен. Театр должен доказывать каждый день, что он живой, что он интересен, что он нужен. Каждый день подтверждать свою миссию, своё служение. На сей день перспективы меня радуют, но надо их подтвердить, как и наш творческий дух.

– Сегодня вы держитесь на высоте очень убедительно, театр любим публикой разных возрастов. А каковы вообще составляющие театрального успеха?

– Избегать и понимать опасность дьявола. А он, оказывается, существует, подкрадывается к каждому из нас и шепчет: «Не трать себя, не терзай себя. Имитируй-имитируй. Делай приблизительно. Раскрывай человека как существо подлое, непостоянное, разрушительное». Всё это шепчет дьявол. Об этом и Пушкин говорил. Дьявол всегда рядом с нами. Но мы должны искать божественность, надо вслушиваться. Это значит говорить не о себе, а о другом, о ближнем и дальнем. Это познание человека, таинство нашего разговора с теми, кто высоко-высоко в небесах. Туда дороги дьявольщине нет. Мы должны вслушиваться, существовать в природе. Слушать небесный хор, где поют наши предки. Слушать их и стать на путь гармонии и красоты.

Конечно, нужны хорошая литература и драматургия. Они нас учат, как достичь актёрской удачи и высоты.

- Не так давно вы совершили настоящий художественный подвиг – поставили и сыграли недалеко от стен греческого Акрополя в старинном городе Эпидавре в зале древнейшего театра мира на 12 тысяч человек трагедию Софокла «Царь Эдип». Затем этот грандиозный спектакль переехал в Москву и стал событием в театральной жизни.

Вы считаете, что идея пьесы, её суровость могут быть понятны человеку наших дней?

– Мы много говорим об ответственности, но не понимаем до конца, что это значит. Два страха живут в человеке. Один – страх физической смерти. Второй – «меня никто не понимает». Оба страха ведут по ложному пути. Когда ты станешь способен признать эти страхи, грозящие катастрофой, ты должен себя наказать. Не кто-нибудь, а ты сам. Тогда откликнутся другие. А ты можешь стать личностью, даже героем. Самый большой грех – это гордыня.

В спектакле «Царь Эдип», как и в пьесе, главный мотив – достоинство человека. Хотелось бы поднять флаг чести и достоинства. Ведь в театре мы исповедуемся и творим ритуалы.

– Последние годы заметна ваша вовлечённость в оперу. Появилась очень удачная «Катерина Измайлова» Дмитрия Шостаковича на сцене Большого театра. Затем две одноактные оперы знаковых композиторов XIX века («Царь Эдип» Игоря Стравинского и «Замок герцога Синяя Борода» Белы Бартока) в Театре Станиславского и Немировича-Данченко. А совсем недавно – «Пиковая дама» в Большом.

– Это так.

– В чём для режиссёра драматического театра специфика работы над оперой?

– Может быть, я не совсем прав, поступаю неверно, но в опере я применяю те же методы, те же подходы, что и в драме. Опыт драматического театра трансформируется, и получается то же звучание. Мир музыки раскрепощён, он влечёт, поскольку в музыке есть какая-то тайна. При соприкосновении с оперой требуется сдержанность, в ней есть содержательность. Зато подключается и образность. Это божественный акт. Он приобретает жизнь, чтобы история зазвучала, говорила сама за себя.

– О «Пиковой даме» вы сказали, что она знаменует закат эпохи романтизма, потерю этой эпохи.

– Да, она пронизана таким ощущением. Это таинственно, интересно и боязно. Но потеря эта не навсегда. Ей нужна передышка, ей нужно «дышать». Какие-то годы проходят, и наступает продолжение. Как и в природе. Мы не хороним эпоху, мы её продолжаем в других образах.

– По-вашему, обычный слушатель, не просвещённый музыкально, может заинтересоваться оперой? Насколько она доступна пониманию и восприятию?

– Конечно, может. Ведь музыка – это мир свободы, мир раскрепощённый, который хочется постичь. Тайна оперы меня тоже преследует. Добиваюсь, чтобы каждая история в ней была понятна, говорила сама за себя. Опера – это всегда весна, а драматический театр – всегда осень.

– Может быть, поэтому и Станиславский, и Немирович-Данченко в свои зрелые годы обратились к опере. Вы пошли по тому же пути?

– Безусловно. Предложение поставить оперу встретил с улыбкой: «Да, подступил возраст». Но не жалею. Это как бы продолжение моего существования. Я многое угадываю, стараюсь прислушаться к музыке, к дирижёру.

– Вернёмся к драме. Ваш Театр Вахтангова, как никакой другой драматический театр России, показывает свои спектакли не только по стране, но и по всему миру. Редкий месяц, когда вы не выезжаете на гастроли. Как хватает сил и энергии?

– Мне вспоминаются слова Сергея Маковецкого, когда я только пришёл работать в Театр Вахтангова: «Нам бы съездить на какой-нибудь фестиваль». Сегодня они рады работать дома в Москве. Вот и сейчас предстоят достаточно длительные гастроли: 3 недели в Китае, потом в Америке. Через какое-то время – в Париж – конечно, это нагрузка для актёров. Особенно для молодых и среднего поколения – но мы должны спешить. Должны себя показать. Мы везде строим свой дом. Нельзя делать реверансы, одалживаться. Никому не потакаем, ни под кого не подстраиваемся. Это продолжение нашего театра, нашего дома.

– В театре достаточно заметное молодое поколение. Чаще всего этих актёров можно видеть на Симоновской сцене, но не только.

– Им надо уделять больше внимания. Они должны стать на путь гармонии и красоты. Этому учат в том числе хорошая литература и драматургия. Дают возможность достичь высоты. Верю, что наше новое молодое актёрское поколение станет достойным, что им удастся высоко держать планку, стать любимыми публикой.

– Хотелось, чтобы вы прокомментировали ваше собственное высказывание: «Театр – это актёры и только актёры». Почему не говорите о режиссуре?

– Потому что режиссура – это что-то вторичное. А в репертуаре важен выбор материала.

– Кажется, вы предполагаете что-то поставить в Петербурге. Это так?

– Верно. Такая идея есть. Мы были когда-то участниками фестиваля «Балтийский дом». Такая договорённость есть, но состоится только в будущем. Говорили и думали о новой постановке с Малым театром. Это драматический театр, и всё связано с давнишней нашей дружбой.

Дело в том, что в 2019 году мне надо будет поехать на постановку в Италию. Хотя предполагалось, что это произойдёт в 2020-м.

А в 2019 году там ожидалась постановка Някрошюса (знаменитый литовский режиссёр. – Ред.). Но произошло то, что произошло, – его не стало. Он ещё не начинал репетировать. Были намерения, но им не суждено было сбыться. Постановка, наверное, будет посвящена ему. Речь идёт о пьесе Софокла «Эдип в Колоне» – небольшая переработка итальянского писателя в современном звучании. Спектакль должен быть показан на традиционном современном итальянском фестивале около Везувия.

– Вы серьёзно затрачиваете себя. Что даёт силу жизни? Известно, что вы страстно любите свой хутор в Литве.

– Это так. Только природа, физическая работа дают силу жизни. В Литве мой любимый хутор, где ждут меня всегда. Очень люблю трудиться в саду: что-то сажать, обустраивать. Вот и сейчас еду туда на Рождество. Хоть и зима, но работы хватает.

– Вы говорите о своих ошибках, грехах. Что имеете в виду?

– Грехов много. В театре я грешен перед многими – круг широк. Хотелось бы встретиться с каждым, поговорить. Но этого не объять. Все они талантливы, включая наших режиссёров. Важен и педагогический момент. Существуют у нас и некоторые ошибки в репертуаре. Кроме того, мы рассредоточились, раскинулись на все наши сценические площадки. Можем «расплыться», превратиться в машину. Она нас губит. К каждой следует относиться как к настоящему театру.

– Что, по-вашему, для этого следует делать?

– Всё, чтобы не было «Фальшивой ноты» (название недавней премьеры Туминаса в Театре Вахтангова. – Ред.). Ни в отношениях, ни в музыке, ни в театре. Чтобы Динкель (персонаж «Фальшивой ноты») привёл своего кумира к становлению как художника.

Очиститься от фальши – в этом и есть суть моего театрального существования.

– А что, по-вашему, следует делать сегодня всем нам за пределами театра?

– Навести порядок. Порядок в умах. К сожалению, невежество и хамство очень привлекают. Они подкрадываются к нашей жизни. Сдерживать их надо, чтобы нас не растерзал сегодняшний безумный мир.