Судьбы приёмных детей: и сказка, и трагедия

По статистике на 2016 год, более 148 тысяч детей из детских домов воспитывалось в приемных семьях. Пять тысяч из них вернулись обратно в детские дома. Существует немало счастливых историй усыновления, когда с появлением приёмного ребёнка семья обретала гармонию и идиллию – то, чего так не хватало ранее. Однако случается и наоборот: идеальный, на первый взгляд, кандидат на усыновление может медленно, но верно разрушать семью новоиспечённых родителей своим несносным поведением и неисправимым характером. Отказавшиеся от приемных детей женщины рассказали, каково это – быть матерью неродного ребёнка и что подтолкнуло их к непростому решению. 

Евгения, 41 год

Евгения усыновила ребенка, когда ее родному сыну было десять. От того мальчика отказались предыдущие приемные родители, но несмотря на это, Евгения решила взять его в свою семью.

— Ребенок произвел на нас самое позитивное впечатление: обаятельный, скромный, застенчиво улыбался, смущался и тихо-тихо отвечал на вопросы. Уже потом по прошествии времени мы поняли, что это просто способ манипулировать людьми. В глазах окружающих он всегда оставался чудо-ребенком, никто и поверить не мог, что в общении с ним есть реальные проблемы.

Евгения стала замечать, что ее приемный сын отстает в физическом развитии. Постепенно она стала узнавать о его хронических заболеваниях.
— Свою жизнь в нашей семье мальчик начал с того, что рассказал о предыдущих опекунах кучу страшных историй, как нам сначала казалось, вполне правдивых. Когда он убедился, что мы ему верим, то как-то подзабыл, о чем рассказывал (ребёнок все-таки), и вскоре выяснилось, что большую часть историй он просто выдумал. Учась во втором классе, мальчик не мог сосчитать до десяти. Евгения по профессии преподаватель, она постоянно занималась с сыном, им удалось добиться положительных результатов. Только вот общение между матерью и сыном не ладилось. Мальчик врал учителям о том, что над ним издеваются дома.

— Нам звонили из школы, чтобы понять, что происходит, ведь мы всегда были на хорошем счету. А мальчик просто хорошо чувствовал слабые места окружающих и, когда ему было нужно, по ним бил. Моего сына доводил просто до истерик: говорил, что мы его не любим, что он с нами останется, а сына отдадут в детский дом. Делал это втихаря, и мы долго не могли понять, что происходит. В итоге сын втайне от нас зависал в компьютерных клубах, стал воровать деньги. Мы потратили полгода, чтобы вернуть его домой и привести в чувство. Сейчас все хорошо.

Сын довел маму Евгении до сердечного приступа, и спустя десять месяцев женщина отдала приемного сына в реабилитационный центр.

— С появлением приемного сына семья стала разваливаться на глазах. Я поняла, что не готова пожертвовать своим сыном, своей мамой ради призрачной надежды, что все будет хорошо. К тому, что его отдали в реабилитационный центр, а потом написали отказ, мальчик отнесся абсолютно равнодушно. Может, просто привык, а может, у него атрофированы какие-то человеческие чувства. Ему нашли новых опекунов, и он уехал в другой регион. Кто знает, может, там все наладится. Хотя я в это не очень верю.

Светлана, 53 года

В семье Светланы было трое детей: родная дочь и двое приемных детей. Двое старших уехали учиться в другой город, а самый младший приемный сын Илья остался со Светланой.

— Илье было шесть, когда я забрала его к себе. По документам он был абсолютно здоров, но скоро я начала замечать странности. Постелю ему постель — наутро нет наволочки. Спрашиваю, куда дел? Он не знает. На день рождения подарила ему огромную радиоуправляемую машину. На следующий день от нее осталось одно колесо, а где все остальное — не знает.
После нескольких обследований у невролога Илье поставили диагноз – абсансная эпилепсия. Для заболевания характерны кратковременные отключения сознания.

— Со всем этим можно было справиться, но в 14 лет Илья начал что-то употреблять, что именно — я так и не выяснила. Он стал чудить сильнее прежнего. Все в доме было переломано и перебито: раковина, диваны, люстры. Спросишь у Ильи, кто это сделал, ответ один: не знаю, это не я. Я просила его не употреблять наркотики. Говорила: окончи девятый класс, потом поедешь учиться в другой город, и мы с тобой на доброй ноте расстанемся. А он: «Нет, я отсюда вообще никуда не уеду, я тебя доведу».

Спустя год ссор с приемным сыном Светлана попала в больницу с нервным истощением. Тогда женщина приняла решение отказаться от Ильи и вернула его в детский дом.

— Год спустя Илья приехал ко мне на новогодние праздники. Попросил прощения, сказал, что не понимал, что творит, и что сейчас ничего не употребляет. Потом уехал обратно. Уж не знаю, как там работает опека, но он вернулся жить к родной матери-алкоголичке. У него уже своя семья, ребенок. Эпилепсия у него так и не прошла, чудит иногда по мелочи.

Наталья, 38 лет

— Маленький Славка мне сразу полюбился. Одинокий и застенчивый малыш выделялся из ребячьей толпы в социальном центре помощи детям. Мы забрали его в первый же день знакомства. Однако уже через две недели забили тревогу. Внешне спокойный и добрый мальчик неожиданно стал проявлять агрессию к домашним питомцам. Сначала Слава повесил на кухне новорожденных котят, предварительно обмотав их проволокой. Затем объектом его внимания стали маленькие собачки. В итоге на счету малолетнего душегуба оказалось не менее 13 загубленных жизней. Когда началась череда этих жестоких поступков, мы сразу же обратились к детскому психологу. На приеме специалист нас успокоила и посоветовала уделять Славе больше времени и дать понять, что мы любим его. Мы пошли навстречу и летом уехали в деревню, подальше от шумного города. Но там ситуация стала ещё хуже. На очередной консультации психолог объяснила нам, что Славке необходима специализированная помощь. А так как я была в положении, мы решили, что сына лучше отдать обратно в детский дом. Мы до последнего надеялись, что у мальчика вскоре пройдет агрессия, а вместе с ней и желание убивать. Последней каплей терпения стали три тела растерзанных щенят. Словно по сценарию фильма ужасов, в очередной раз воспользовавшись отсутствием взрослых, малыш в одиночку жестоко забил четвероногих до смерти.

Есть и другие истории семей, решившихся взять приемного ребёнка (и не одного), они тоже сталкивались с большими трудностями, однако их удалось преодолеть.

Наталья Городиская, Дмитров

На таких, как мы, люди часто смотрят как на сумасшедших либо как на героев. А мы ни те, ни другие. Мы просто так живем — без мыслей о каком-то там «тяжком кресте», но с ответственностью и готовностью к трудностям, а их у нас полным-полно, как и в любой семье.

Когда у нас с мужем было уже восемь детей — двое кровных и шесть приемных, мы решили взять еще одного. Родить, думаем, как-то возраст уже не тот. А я до этого уже видела одного годовалого малыша в доме ребенка, но никак не могла представить, что он будет нашим сыном. У него был очень тяжелый диагноз — гидроцефалия. Мне говорили: тяжелый, с инвалидностью, не будет ходить, не будет даже сидеть… И когда мы с мужем заговорили о том, что нам хочется еще одного, то первый, о ком я подумала, — это наш Димка.

От него отказались несколько семей, к нему вообще никто не ходил, шансы на семью были нулевые… И мы просто перестали думать о том, что Димка инвалид. Это как будто вдохнуло в ребенка жизнь. Диме сейчас 3 года, он такой крепенький голубоглазый мужичок, хохотун, красавец, как с картинки. Я не чувствую никакой разницы — сами мы его родили или усыновили, — а инвалидность мы сняли уже давно. Это не чудо — так действует любовь. Но врачи, конечно, в первую очередь.

Полтора месяца назад мы взяли девочку с еще более серьезным, чем у нашего Димы, диагнозом — шунтированная гидроцефалия. Они с Димкой почти ровесники и очень похожи, только он повыше, а она махонькая, и голова у нее больше, чем положено, а говорит она даже лучше Димки. Леночка — большая умница, маленький философ-«рассуждалкин», но она инвалид на всю жизнь. Ей надо еще отогреться, физически окрепнуть, и скоро она пойдет в садик, а потом в школу. Мы уже много здоровых детишек воспитали, и теперь, когда у нас есть опыт, посвятим себя особым детям.

Люди сморят на Лену с Димой и говорят: вы выбираете таких, здоровых и на вас похожих? А я думаю: видели бы вы этих одиноких деток-отказников раньше, с абсолютно пустым взглядом, вы бы так никогда не сказали… Дима очень боялся ехать домой, трясся и плакал. Просто не понимал, что происходит и куда его увозят из привычного места чужие люди. Но у маленьких быстро возникает привязанность. С детьми же, которых мы взяли из детдома уже подростками, нам было в тысячу раз сложнее.

Вспоминаю наш с Ваней разговор после того, как я сказала всем, что скоро в нашей семье появится маленький Дима. Он единственный не очень обрадовался, сказав, что не надо нам никого, всем не поможешь! Я говорю: «Вань, ну тебе же когда-то помогли? Ведь хорошо, что мы вместе? А тот совсем маленький, и у него никого нет. Ну совсем никого». А теперь у них такие нежные отношения. Чудеса! А если бы мы с мужем испугались тогда, если бы не поверили, что справимся? Даже страшно подумать.

В Новый год в нашу семью пришел еще один сын — Ваня-маленький. У Ванечки — синдром Дауна. Еще несколько лет назад я бы не поверила, что у нас будет «солнечный» ребенок, настолько велики были мои страхи. Но я вижу, как ребенок оттаял буквально за пару недель. В детдоме говорили, что Ваня часто убегает и прячется, но в семье он ни разу не прятался, наоборот, он раскрывается эмоционально — смеется и плачет, радуется или выражает недовольство. Жду, когда Ванечка скажет мне «мама», слово «папа» он произнес буквально сразу.

Татьяна Иванова, Ставропольский край

У меня всегда была мысль взять ребенка из детдома. Знаю, многие приемные мамы так говорят, но это правда. Я поздно вышла замуж, и мой муж старше меня на 13 лет. Вот я и решила: если не будет своих детей, возьму приемного. Через год мы так и сделали. Но это была несчастливая история. Все мечтают взять маленького ребеночка, а мы, не раздумывая, взяли сразу 11-летнего парня. Хотя в школе приемных родителей предупреждали, что взрослый приемыш, если он для тебя первый, — это сложно и тяжело. Мальчик жил с нами несколько месяцев, и с адаптацией мы — честно! — не справились. Я была в отчаянии: ничего не двигается, я не могу, не выдерживаю, давай вернем обратно. Тяжесть ситуации облегчило только то, что мальчика у нас взяла знакомая семья, уже опытные приемные родители. Так что для него все сложилось наилучшим образом. Но не для меня.

Мой первенец, родившись вскоре после этой истории, прожил только 20 дней. И психологи запретили мне даже думать о приемном ребенке, пока не появится свой. Потом я все же родила и наконец все сложилось. Я собрала документы — и в детдом. Нашли там с помощью фонда «Измени одну жизнь» 10-летнего Максима. Его бы давно забрали, если бы не тот самый диагноз, которого многие боятся, — ВИЧ. А мы решили, что потянем. Давать таблетки и ездить на анализы — с этим, и живя в селе, можно справиться. Муж, правда, сначала запаниковал, а потом смотрю — читает что-то в интернете. За ночь разобрался с диагнозом, что да как, и успокоился. Когда я везла Максима домой — а это было почти год назад, — он всю дорогу подпрыгивал: «Долго еще? Долго еще?»

Постепенно в ребенке стали открываться новые стороны, но так и должно быть. Максим попал в детдом в три года, что было до этого — никто не знает, сплошные скелеты в шкафу. Он помнит маму, скучает по ней. Мысль о том, что она от него отказалась, его ужасно мучит: «Что я, мусорная козявка разве?» Но мы не можем ее найти… Поэтому, может, нам сейчас сложно. Влюбленность прошла, но спокойное отношение не наступило, адаптация затянулась. У него есть юмор, энергия, желание дружить и помогать (такой парник с папой отгрохал, да еще взял шефство над нашими курами), но в школе начались проблемы. Стал привирать, «косить под глупенького» и давить на жалость, чтобы спроса было меньше. К тому же он у нас красивый ребенок, большие глаза, длиннющие ресницы — Макс понял, что и этим можно пользоваться. Работаем с психологом, конечно, и я постоянно учусь быть умной мамой. Думаю, перевести его на домашнее обучение, тогда я смогу больше с ним заниматься.

Когда мы взяли к себе Сашу, у Макса появилось нечто такое, что и ревностью-то не назовешь — между ними целый комплекс взаимодействия детей, перемолотых одной и той же системой. 7-летний Саша никого к себе никого не подпускал и только спустя несколько месяцев оттаял. Поначалу ведь даже не знал, что такое мама — думал, что это имя. Буквально копировал манеру Вити, моего кровного двухлетки, как обниматься. Научился. Он очень старается быть хорошим-хорошим. Максу пока важнее свой имидж создать, а Саша старается быть таким, какой он есть. Да и всех хулиганств-то — обои новые разрисовал сверху донизу.

Потом мы взяли 15-летнюю Аню. Тут инициатором был наш папа. Говорит, ее надо спасать, куда она пойдет дальше? Девочка умная и красивая, а ее жизнь в детдоме — хуже некуда, там много чего было: и конфликты, и преследования. Ситуацию усугублял тот же диагноз, что и у наших мальчиков. Она целых 4 года провела в инфекционной больнице, откуда выход был запрещен. Социализация у ребенка была нулевая. Адаптация у меня с Аней была самая тяжелая: меня прямо тошнило, физически было плохо, таким сильным было отторжение. Я почти не спала, меня раздражал ее смех. А смеялась она без причины. А потом все как рукой сняло, я справилась, и это было счастье. Перед Новым годом у Анны обнаружился кулинарный талант. А еще она хочет стать звездой — знаменитой певицей или актрисой.

Я не скрываю, что деньги, которые дают приемным семьям, — важный для меня фактор. Но не вижу в этом ничего предосудительного. Все считают, что приемные родители должны быть ангелами без единой мысли о материальном. Но если я умею растить детей и делаю это хорошо, то деньги — не корысть, это нормально. Я сама из большой семьи — нас было 8 детей. Я третья по старшинству. Для меня дети — это вовсе не караул. Это мое. Со своими детьми ты больше на судьбу полагаешься, а с приемными детьми стараешься больше. Сейчас у нас появился Дима, он еще малыш, и у меня нет ощущения, что это все. Я не знаю, что со мной не так. Но я планирую еще взять детей.

Мы решили узнать у психоаналитика, детского психолога Елены Трухановой, к чему надо быть готовым приёмным родителям?

- Чтобы ответить на этот вопрос, важно понять истинные мотивы и побуждения приемных родителей. С какой целью они берут ребёнка из детского дома? Имеют ли они достаточно ресурсов (особенно эмоциональных) для воспитания приемного ребёнка? На поверхности цель может быть благая - спасти ребёнка, сделать его счастливым. Но бессознательные мотивы могут быть совершенно другими, например: изжить собственную детскую травму эмоционального сиротства, пережить смерть кровного ребёнка, получить социальное признание и т.д. Для распознавания истинных мотивов, анализа собственных чувств, проводится предварительная работа психологов с приёмными родителями. Обычно это происходит в формате тренингов в школах приемных родителей в атмосфере безопасности и доверия. 

Все эти мероприятия необходимы для того, чтобы родитель осознал ответственность за чужую жизнь, оценил свои возможности и ресурсы. 

Ведь любому ребёнку нужен устойчивый, терпеливый, чуткий взрослый, который обладал бы положительным воспитательным опытом и знаниями. А приёмышу такая фигура взрослого наставника необходима вдвойне. 

Приёмным родителям придётся запастись терпением и выдержкой.  Они могут столкнуться с проявлением самих разных негативных чувств и реакций как приемного ребёнка, так и своих собственных. Им придётся научиться выстраивать отношения с новым членом семьи, учитывая его потребности. Для ребёнка это тоже большое испытание. Брошенный когда-то кровными родителями ребёнок может иметь нарушение привязанности. И, как следствие, базовое недоверие к миру в целом. Как это будет проявляться на уровне коммуникации? Малыш будет закрыт на эмоциональном уровне. Может быть агрессивное поведение, как защитная реакция на попытки вторжения во внутренний мир ребёнка. Это могут быть неосознанные провокации со стороны ребёнка, эмоциональные срывы, плохое поведение. Потребуется много времени, сил и огромное желание изменить ситуацию и принять этого ребёнка не только в пространстве своей семьи, но и впустить его в своё сердце.