Повстречать героя художественной литературы в реальности невозможно, но, как говорится, не бывает правил без исключений. Денис ДРАГУНСКИЙ – это не только писатель и журналист, но и знаменитый Дениска, прототип главного персонажа «Денискиных рассказов» собственного отца Виктора Драгунского. Корреспондент «АН» поговорил с Денисом Викторовичем об отечественной детской литературе.
Актуальность на века
– Как вы считаете, что побуждает взрослого писать для детей?
– Маршак говорил: «Чуковскому четыре года, а мне всё-таки восемь» (смеётся). Побуждает что-то из детства, невысказанное, недосказанное. Одиночество в мире взрослых, если сам не вполне повзрослел (в хорошем смысле), сохранил в душе детскую романтику, доверчивость. Память о времени и месте, где все друг друга любят, смотрят на мир открытыми глазами. Не до конца пережитые детские проблемы (не было велосипеда, трудно давалась учёба, обижали в школе) либо, наоборот, ностальгия: в школе был верховод, а во взрослой жизни не удаётся быть душой компании и заводилой.
– Утратила ли (полностью или частично) советская детская литература свою актуальность?
– Смотря какая. Например, проза А. Гайдара, безусловно, талантливая, глубоко погружена в контекст 1930-х. Или, скажем, замечательная повесть Н. Огнева «Дневник Кости Рябцева» сейчас читается как клинопись. Всё, эту веху мы проехали. А вот К. Чуковский, или В. Драгунский, или Н. Носов, у которых главное – вневременный внутренний мир ребёнка, будут актуальны всегда. Цикл о Незнайке вообще должен быть вписан в канон русской классики – и без приставки «детская».
– Но ведь в «Незнайке на Луне» тоже содержится коммунистический пафос.
– И что? Кто-то хорошо сказал: постсоветский капитализм строили не по Фридману и Хайеку, а по «Незнайке на Луне». Очень похоже! Библия капитализма для советского человека. Все всех обманывают, все пыжатся, все нахальные.
– К счастью, российское антиэкстремистское законодательство пока ещё позволяет нам процитировать эту книгу: «По-настоящему обязанность полицейских – защищать население от грабителей, в действительности же они защищают лишь богачей. А богачи-то и есть самые настоящие грабители. Только грабят они нас, прикрываясь законами, которые сами придумывают». Интересно, читал ли «Незнайку» Дм. Медведев, переименовавший милицию в полицию?.. Впрочем, возникает и другой вопрос: не начитался ли «Незнайки» в детстве молодой марксист, недавно устроивший теракт в Архангельском отделении ФСБ?
– Этак мы договоримся до того, что к политическому терроризму побуждает «Ревизор» Гоголя или «Воскресение» Толстого, где суд защищает богатых. Даже в «Бесах» Достоевского, где писатель предельно ясно выразил своё отношение к революционерам, – даже там начальство не вызывает никаких симпатий. Нет, я не думаю, что террористы формируются благодаря художественной литературе. Она действует на людей не столь прямолинейно. Если, извините, девочка будет читать Сапфо (древнегреческая поэтесса и музыкант, жившая на острове Лесбос и воспевшая однополую женскую связь. – Прим. «АН»), то из этого вовсе не следует, что из неё вырастет лесбиянка.
Жёсткие вопросы
– Кое-что у Носова звучит очень жёстко. Помните рассказ о том, как мальчик украл огурцы с колхозного огорода? Мать заставляет сына вернуть их, тот боится, что сторож убьёт его из ружья, а мать говорит: «И пусть убьёт. Пусть лучше у меня вообще не будет сына, чем будет сын-вор». Мне приходится объяснять дочке: мама мальчика говорит «пусть убьёт» не всерьёз, поскольку знает, что сторож не сделает этого.
– Строго говоря, идея правильная – не в смысле «пусть убьёт», а в том смысле, что такие проблемы нужно ставить жёстко. Мы помним и Тараса Бульбу, и Маттео Фальконе. Этот принцип нисколько не устарел, кто бы что ни говорил. Если мы отказываемся от этого принципа, то мы разрушаем основы морали. Иногда вопрос стоит ребром. Лучше умрём, чем будем жить в рабстве. Лучше не будет сына, чем будет сын-подлец. Это не значит, что мы все обязательно должны умирать или, упаси боже, убивать, но сам принцип должен сохраняться. Честь, Родина, свобода – вещи, ради которых можно и нужно жертвовать.
– Это актуально для военного времени. Может быть, для послевоенного. Но сегодняшние дети, слава богу, растут в других условиях.
– Слава богу. Но условия могут измениться – и глазом моргнуть не успеешь. Сохранять в душе кремешок необходимо. Я говорю не о кровожадности, а о том, что должны быть высшие критерии. Другой полюс хорошо известен – знаменитое «а чё такого?». Когда приходит всеобщее «а чё такого?», тогда мы продаём честь, свободу, жену, детей, Родину. А чё такого, подумаешь…
– Ещё мне наверняка придётся объяснять детям, когда подрастут, почему маленькие герои Носова или Драгунского уходят так далеко без взрослых…
– Это трудно объяснить, я вас понимаю. Но таково родительское бремя – всё объяснять. Да, мы в детстве были гораздо свободнее, чем нынешние дети. Нас отпускали. Уроки сделал – иди куда хочешь. Мы могли поехать на троллейбусе хоть на другой конец Москвы. И никто на улицах не удивлялся, видя восьмилетних детей без взрослых. Не думаю, что в то время было меньше маньяков, но о них никто не писал и, соответственно, никто не знал. Имели место страшные происшествия, но они не воспринимались как массовые.
От Библии до беллетристики
– Одна из главных книг (если не главная книга) в нашей детской литературе – «Волшебник Изумрудного города» А. Волкова. Не вынуждает ли нас комплексовать тот факт, что она является плагиатом сказки американского писателя Ф. Баума «Удивительный волшебник из страны Оз»? К чести Волкова, он написал об этом в послесловии. Там же он отметил, что американец Гудвин – уроженец капиталистической страны – не видел способа добиться процветания, кроме лжи…
– Здесь нет поводов комплексовать. Да, сегодня пересказ чужой книги был бы по нормам современного права невозможен, но «Изумрудный город» уже есть – как говорят в карточных играх, «уже заиграно», не возвращаться же на три хода назад (смеётся). В пользу книги простой факт: в России давно появился «Волшебник страны Оз», причём в хорошем переводе, а читатели в большинстве предпочитают «Изумрудный город». И столь же охотно читают продолжения Волкова, сочинённые им самостоятельно.
– Как вы смотрите на то, что в 1997 году цикл Волкова продолжил С. Сухинов? Самозванство?
– Нет-нет, я не оспариваю право писателей продолжать классические произведения. Когда-то с интересом взял с прилавка книгу «Пьер и Наташа» (думаю, вы догадываетесь, продолжением чего является книга с таким названием) и, полистав, был предсказуемо разочарован (смеётся). Суд для таких продолжений только один – читательский спрос. Если книга имеет успех, сопоставимый с успехом оригинала (даже со скидкой на современные тиражи), тогда, как говорится, пусть будет. А если нет, то возникает мысль о коммерческой мотивации продолжателя.
– А как вообще вы смотрите на коммерческую беллетристику для детей? Детективы, ужастики, фантастика, фэтези…
– На беллетристику – детскую ли, взрослую – я смотрю нормально. Она утверждает вечные ценности: преступник наказан, интриганка ничего не добилась, честная девушка дождалась своего счастья. А высокая литература (настоящая, подлинная, как ещё мы её называем?) нередко пробует вечные ценности на зуб. И, я считаю, детям до 10 лет читать такую литературу не стоит – лучше читать детские книжки.
– А как вам псевдодокументальные книги с «фотографиями» привидений и НЛО, адресованные детям?
– Я противник этого. Псевдодокументальные вещи вводят в заблуждение даже взрослых (один мой знакомый написал юмористический рассказ от имени выдуманного переводчика Трумэна про то, как в Потсдаме они со Сталиным якобы делили Луну, – и до сих пор этот слух живёт, даже фильмы документальные снимают). Что уж говорить о детях! Нет, мутить детские головы привидениями и НЛО, вводить их в псевдоинтеллектуальный соблазн я бы не стал. В Евангелии ясно сказано: «Горе тому, кто соблазнит одного из малых сих».
– Кстати, об этом. Что скажете про детские адаптации библейских сюжетов?
– Это дело нужное. Мне повезло: у меня в детстве была дореволюционная книжка «Моя первая Священная История» (книга выдержала и несколько современных изданий, автор адаптации – П. Воздвиженский. – Прим. «АН»).
А где же новое?
– Мы подошли к главному вопросу нашего разговора. Где новые детские произведения, которые бы сравнились по уровню с классическими? Отдельные образцы есть (например, книга стихов В. Полозковой для детей), но это капля в море классики. Взрослые читатели всё больше переходят на электронные носители – в результате детские книжки становятся для книгоиздателей спасательным кругом, и, казалось бы, они заинтересованы в поиске новых ярких авторов. Однако ставка делается на визуальную узнаваемость, и потому новые книги для детей – это текстовые версии мультсериалов, о высоком литературном уровне которых говорить не приходится.
– У меня есть готовый ответ. Я согласен с вашей постановкой вопроса, но смотрю в будущее оптимистично. Плеяда советских детских писателей, начиная от Гайдара и заканчивая, пожалуй, Алексиным, включая Кассиля, Драгунского, Носова, Крапивина и ряд других имён, – вся эта плеяда принадлежала к одной культуре – культуре печатной книги, железной дороги, традиционной почты, стационарного телефона на стене в прихожей. А сейчас на дворе совсем другая эпоха – цифровая. Интернет, соцсети, мобильники, видеосвязь. Чтобы случилась детская литература, созвучная современным реалиям, её должен написать человек, который вырос в этой эпохе. Авторы будущей детской литературы сейчас – дети. Может быть, подростки. Лет через 20–30 появится литература нового социального информационно-технологического контекста.
А отдельные образцы классики останутся. Они всегда остаются. Это, скажем так, особая полка. Можно сравнить классику с праздничным сервизом: мы редко ею пользуемся, но она на самом видном месте.
– Пока что мы с женой пользуемся детской классикой (и не только русской), ежедневно читая её детям.
– Подождите 20–30 лет – и будете читать внукам другие книжки.
– Понадеемся. Главное – не превратиться в закоренелого консерватора. Мол, зачем новое, если старое великолепно.
– На всё новое уже есть что-то старое. Когда появился Носов, говорили: «Зачем? Есть же Гайдар!» Любому автору необходимо преодолеть этот порог. Допустим, написал роман о любви. «Неужели ты написал о любви лучше, чем Толстой?» – «У меня иначе, современно». – «Неужели лучше Токаревой?» – «У меня более массово». – «Что, лучше, чем Метлицкая?» – «У меня более утончённо». – «Что, лучше Пруста?» И так далее. Тебя всегда ткнут мордой в то, что уже написано. Если тебе есть что сказать – пробивайся.
– Позвольте спросить напоследок. Покойный актёр И. Дыховичный как-то сказал, что «Денискины рассказы» – не о вас, а о нём.
– Иван погорячился. Они общались с отцом, и кое-что, конечно, отец мог использовать. Ванька Дыхов из рассказа «На Садовой большое движение» – это он, Дыховичный. Но в целом рассказы не о нём и не обо мне. Это вымысел, частично основанный на эпизодах из жизни, в том числе из детства самого отца.