Анатолий Салуцкий: «Немой набат» – книга про то, что сейчас происходит

Анатолий Самуилович закончил работу над новым произведением о сегодняшнем дне России. Тема для романиста не новая, то, что Салуцкий пишет о том, чем живёт наша страна, прослеживается по его библиографии: «Из России, с любовью» (2006), «Путин и Четвёртая Россия. Хватит ли Президенту твёрдости для «мягкой силы»?» (2012), «На шаг впереди. Двойная жизнь России» (2017). Но на этот раз жанр книги действительно удивляет – давно мы не видели «русского романа» в классическом его понимании.

ПИСАТЕЛЬ любезно предоставил нам для публикации небольшой отрывок из своего нового произведения и ответил на наши вопросы.

– Анатолий Самуилович, в предоставленном отрывке поражает время описываемых событий – это же вот вчера всё было! Все современные российские романисты предпочитают дистанцироваться от дня текущего, всё больше осмысливая былое…

– Да, для своего романа я взял последние полтора-два года, отмеченные на исторической карте таким событием, как выборы президента. Предвыборная и послевыборная жизнь России до сегодняшнего дня. Книга через сквозной сюжет охватывает разные аспекты нашей жизни, рисует картину сегодняшнего дня в широком смысле. Вы верно отметили, что это классический русский роман – многоплановый роман о сегодняшнем нашем обществе, с большим количеством взаимосвязанных героев из разных сфер нашей жизни и конфликтов между этими сферами жизни. И в разные промежутки времени разные фигуры выходят на передний план этих конфликтов.

Конфликты в первую очередь политического плана, но показаны, конечно, и бытовые. И конфликты эти не политические партийные склоки, а борьба предпринимателей за экономический курс. Какие силы борются на общественно-политической арене. Вообще это роман о судьбе России, о борьбе за вектор развития страны.

– Кто с кем и за что борется?

– Вот, например, в представленном вам отрывке описывается ситуация сразу после выборов. Герой – либерал, а в других случаях – другие герои: и либералы, и патриоты, и иностранцы. И это именно «романные» герои, которые спорят и конфликтуют на острую для сегодняшнего дня тему выбора пути между либералами и национально ориентированными слоями. Подчеркну ещё раз – спор идейный, а не партийно-политический, никаких партий в героях романа у меня нет, хотя все их типы представлены и взаимодействуют. Как представлены и взаимодействуют, как говорится, «здесь и сейчас» и другие реальные политические фигуры нашего времени.

– Что практически означают ваши слова: «Книга закончена». Она уже в издательстве? Когда печать, тираж, где купить?

– «Книга закончена» означает лишь то, что последняя точка в романе поставлена. Сейчас идёт литературная доработка.

Если честно, я ещё жду момента, чтобы её издать, мне интереснее было бы её издать в следующем году, потому что она предсказывает некоторые события, которые будут развиваться у нас тут.

– То есть мы наконец-то услышим набат? Заинтриговали. И да, кстати, название романа уже окончательное?

– Да, название окончательное. «Немой набат» – это то, что сейчас происходит. Набат уже есть, но его не слышат.

НЕМОЙ НАБАТ (отрывок)

МНОГОДНЕВНЫЕ праздники Подлевский не любил, не знал, чем себя занять. По утрам валялся в постели, потом – ритуальный обзвон нужных людей. Листал потрёпанную записную книжку, ибо держался старых правил – знакомых много, бумажный носитель надёжнее. Смотрел мутняк по ТВ. А днём отправлялся в «Черепаху», где подавали ромовый «Дайкири» в коктейльных бокалах «мартинка» и «Медведь» – кофе с ромом, где шеф Кузьма по кличке «всехний френд» на заказ готовил любое блюдо и где можно встретить деловых партнёров. На вечер припасал шумную тусовку «среди царюющего зла» – тоже для общений с «нужниками». А если не наклёвывалась, обзаводился билетом на модный спектакль, но не гомосятину, которую не жаловал, максимум на балет-обнажёнку типа порно в Большом театре. Культпоходы были чреваты ресторанным продолжением, в первых рядах партера заседали сливки общества с женщинами, состязавшимися, сколько у них приклеено, подмалёвано, уколото, имплантировано или подтянуто на лицах, а также изощрённой коррекцией ногтей, покрытых гель-лаком, с крестиками в декольте почти до пупка.

На сей раз привычный распорядок спутала погода, совпавшая с необходимостью поразмыслить над квартирным вопросом. После апрельского ненастья майские выходные выдались летними. И Аркадий, по-холостяцки сладив несколько бутербродов, отправился на прогулку, что бывало нечасто, одиночество тяготило его. Сперва – по аллеям соседнего парка, потом ноги понесли на Чистые пруды, тоже недалеко от Басманной, всего-то пересечь Садовое, дойти до Бульварного.

Почему побрёл на Чистые? Ну надо же идти куда-то, по характеру он не мог бесцельно топтаться на месте, натура требовала маршрута. А Чистые?.. Аркадий не думал, что ненароком встретит Горбоноса, которого и в лицо-то не знал, – отцовская линия вообще ушла вдаль, уступив место думам о нынешних днях. Осознавая, что овладение квартирой Богодуховых требует, возможно, чрезвычайных усилий, он пытался вписать личные планы в общую картину предстоящей жизни, которая определит степень его активности.

Момент переломный. От того, какой будет осень патриарха, зависят и возможности Подлевского – в смысле свободы рук. Формально он жил мимо власти, не участвуя в политических, партийных или идейных раздорах, не соприкасаясь ни с Кремлём, ни с Белым домом, ни с Думой или Совфедом, – вариант с Хитруком был просто выгодной сделкой. Но по-крупному целиком зависел от ситуации в России. Его жизненное целеполагание сольётся с новым вектором верховной воли? Или придётся выгребать против течения?

В минуты раздумий и сомнений Аркадий мечтал волшебно оказаться в «Доме свиданий» – он нужен для понтов, – где обсуждали бы жгучую для него тему. Но в последнее время Илья Стефанович не собирал синклиты, видимо, ситуация была столь неясной, что делать выводы считалось несолидным. Однако мысленно Подлевский присутствовал на сборе в «Доме свиданий», в ушах звучали заковыристые спичи хаудуюду, Царёва, Хрипоцкого, дурацкие реплики патлатого Грука. Их блудливый риторический онанизм казался сейчас пустопорожней болтовнёй. И тем не менее он тоже репетировал речь. Что он сказал бы, окажись в Жуковке, на сходке высоколобых либеральных речетворцев?

Неспешно дошагав до Чистых, он отыскал пустующую лавочку, расположился в свободной позе – нога на ногу, раскинув руки. Позади, мимо «Современника» с адским грохотом проносились редкие рокари. С эстрады в голове бульвара голосили девочки-припевочки в цветастых нарядах, над брунькой колотился балалаечник, но ослабленные расстоянием звуки не раздражали. Наблюдая за публикой, острым глазом отделял гниль нации, быдло, на ходу жевавшее дешёвое кулинарное фуфло, от людей со светлыми хорошими лицами и их спутницами в шляпках с плюмажем, в юбках без подбоя, напросвет, пытался угадать их социальный статус. Замечательные люди всё замечают. Но думал о близком будущем. А «задником», фоном были ни на миг не отступавшие мысли о богодуховской квартире. Слегка улыбнулся, переиначив классическое: «Да, квартирный вопрос портит настроение».

Что он сказал бы тонущим в благополучии собратьям по разуму в «Доме свиданий»? Аркадий отвлёкся от наблюдений и строже впряг размышления.

Ну прежде всего надо ждать сообщения о премьере. К Путину нельзя относиться с полным доверием. Чужой. В 2008 году до последнего держал Иванова прикрытием для Медведева. Вдруг повторит манёвр с точностью до наоборот и поставит на правительство не Медведева, которого ждут все порядочные люди, а неудобного Иванова? Впрочем, «сальто-мортале» маловероятно. На передний план всё-таки выходит примирение с Западом.

Здесь сигнальный маячок – Кудрин, которого Аркадий называл «кузнецом счастья». Если он займёт высокий пост в правительстве или в Кремле, для Подлевского это – поцелуй власти. Дело не в практических видах, нет. Сближение с Западом, которое олицетворяет Кудрин, умиротворит обстановку в стране, многие знакомые Аркадия усилят позиции, обретут новые возможности, получат право определять границы дозволенного. Блуждая под руку с Кудриным в либеральных райских кущах, подумал: «Да о чём вообще говорить, если…» Из глубин сознания вынырнуло слово, объявшее всю совокупность радостей, которые, словно манна небесная, свалятся на него в случае примирения с Западом. Слово с особым, только Аркадию понятным смыслом, – безнаказанность, расширявшая берега дозволенного. Да, жесткач. Но – по самые помидоры! Демократическая тирания! Танцуют все!

Какую цену заплатит страна за «Брестский мир», Подлевского не тревожило. Ничуть не стесняясь избытка забот о земном, он исповедовал готтентотскую мораль – хорошо то, что выгодно мне, и держался воспетого классикой девиза «Лишь бы мне чай пить!», считая, что пришла пора почистить наждаком до западного блеска упёртый, дряхлый русский менталитет. Да, цена примирения с Западом, вернее, усмирения России, его не беспокоила. Сейчас не до сюсюканий, время жить крупно, на стероидах, пустить в дело доходные качества своей натуры, определиться в отношениях с оклахомщиной.

Менеджер собственной жизни, он относился к либеральным ценностям с философским равнодушием дворника, имея ясный критерий, по которому делил на своих и чужих ту часть человечества, которую мог объять умозрительно: отношение к Западу. Тут он готов был кричать «Аве цезарь!» любому. Всё либеральное, даже ахеджакнутое, в его понимании было прозападным, и этого достаточно. Так же он оценивал «прорыв в будущее», о котором талдычил Путин после выборов. Прорывом может стать «Брестский мир», идеология Кудрина, и тогда всё о’кей, будет ему счастье. Но Подлевского не зря считали чуть ли не самой речистой, «перпендикулярной» головой на сходках в «Доме свиданий». Не углубляясь в теоретические изыски, он чутко улавливал галоп событий, дегустировал ароматы эпохи, умел сопоставить разнородные элементы жизни – редкость! – и его мнение зачастую перечило тривиальным взглядам просвещённых коллег, нередко арендовавших его мысли.

Наслаждаясь теплом, безветрием и весенней свежестью, он обдумывал спич о содержании новой эпохи, и его ум вдруг встревожило воспоминание о валдайской речи Путина, которая несколько лет назад не просто смутила Аркадия, а произвела в нём душевный переполох, предчувствие бунташных времён.

О, он очень хорошо помнил обескураж, охвативший его после валдайской речи! В тот раз Путин тоже говорил о будущем, однако в ином измерении – о традиционных российских ценностях, о сбережении идентичности в меняющемся мире. В ушах звучали короткие, гвоздями вбитые в сознание вопросы, озвученные Путиным: «Кто мы?», «Кем мы хотим быть?» Когда Подлевский читал ту речь, его бил лёгкий озноб от ожидания худых перемен. Движение вперёд, говорил Путин, невозможно без духовного, национального самоопределения, а после 1991 года власть, государство, общество самоустранились от создания новой национальной идеологии, всё, мол, отрихтует могучая рука рынка; но выяснилось, что идеология не рождается по рыночным правилам.

Врезались в память и другие пассажи. Путин говорил: идеология развития обязательно должна обсуждаться среди людей разных взглядов. Или ещё: вместо оппозиции власти мы имеем оппозицию самой России, и с этим надо кончать, хватит самообмана, хватит вычёркивать из истории идеологически неудобные страницы, разрывая связь поколений… Перед глазами мелькнули утренние кадры ТВ: Мавзолей Ленина наглухо задрапирован. Но воспоминания бежали дальше: Путин резко выступил против идущего с Запада однополого партнёрства, против идеалов плотской любви, сокрушался, что мы сами чуть не поверили в западные бредни о том, какие мы плохие. Но вот оно, главное и удручающее: он говорил о государстве-цивилизации, скреплённом русским народом, русской культурой, и снова – об идеологии национального развития, об упрочении национальной самобытности.

Подлевский глубоко вздохнул, закончив перебирать в памяти тревожную речь. В ту пору он считал, что особо важные слова президента – это зачатки национальной идеи, вексель, выданный обществу, народу; его-то Кремль оплатит исправно, Путин – из людей длинной воли; уж не вегетарианский ли Сталин? Не отбросит ли Подлевского на обочину жизни, где разносят пиццу и сами штопают носки? Но, сопоставив валдайскую речь с нынешними верховными камланиями, вздохнул снова – на сей раз с облегчением. Не только замаскированный мавзолей, но вся верховная риторика бесконечно далеки от смысла валдайской речи, которая выглядела теперь лишь невыцветшим куском обоев на месте бывшего портрета. Вопросы «Кто мы?» и «Кем мы хотим быть?» не ждут ответа – без шума и пыли они сняты с повестки дня. Хотел подтвердить свои выводы, но загнул только два пальца – во главе культуры прочно встали либералы, а диалога людей разных взглядов нет и в помине, как вдруг явилась бесспорная мысль, объяснившая всё и сразу: «Другой Путин!» Да, другой, с головой погружённый во внешнюю политику, в социалку; к осени раздумья патриарха о национальной идеологии осыпались, обнажив поеденный временем ствол патриотизма, да и он теперь скорее вербальный лозунг, нежели рабочий инструмент власти.

Аркадий в вихре умоверчения поднялся со скамейки, зашагал вокруг пруда, обгоняя прохожих. Конечно, перед нами «Путин 2.0»! Он не изменил Мюнхенской речи, которую цитируют часто, однако в идейном смысле выглядит исчерпанным, замкнувшись на социальном контракте с населением, а теперь ещё и на панацее цифромании, – оттого валдайскую речь не вспоминают, она испарилась с медийного поля. Подлевский хорошо помнил: на Валдае он говорил, что власть и общество боятся даже прикасаться к вопросам национальной идеологии, и это плохо. Но сегодня сам Путин предпочитает возить шайбу в «Ночной лиге», шарахается от идеологических тем. В Кремле – смысловая пустота, прикрываемая информационным шумом и площадной скоморошьей отвлекающей веселухой для народа, пар уходит в показные инициативы, в дрыгоножество, рукомашество. Логика обстоятельств, как говорил не к ночи помянутый Сталин, оказалась сильнее логики намерений.

И вдруг в мозгу выстрелила – именно вдруг и именно выстрелила! – другая неожиданная мысль: «Медведев сильнее Путина! Он осторожно и аккуратно, не спугнув, тёмным, шифрованным стилем уволок Путина в непроходимые топи прозападной макроэкономики, которые невозможно форсировать без идеологии национального развития, о чём раньше говорил сам Путин».

Мысли рвались вперёд со скоростью «ламборджини». Да, Медведев, вернее, коллективный Медведев, сильнее Путина. И премьером снова станет Димон. Дело не в хитроумных политических раскладах или битве кланов, о чём струячат журналюги. Из всех щелей тянет: Медведев завлёк Путина играть на его, медведевском поле, потому что теперь «Путину 2.0» здесь удобнее, легче, понятней, привычней, в прозападной системе координат всё можно рассчитать до рубля. Зона комфорта! Субстанция сама плывёт, это за жемчугом надо нырять вглубь. Какой-нибудь Глазьев – что-то вроде бадминтона при штормовом ветре, пусть и на своём поле. Зачем рисковать? О, боже! Прав был Макфол, оповестивший мир, что Путин стал частью истеблишмента. В лихорадочной спешке, чтобы не успел опомниться от высокого выборного процента, его кроют глазурью и глянцем, эпатажные фрики с ТВ на грани кумироточения лепят культ верховной непогрешимости. Да и сам он бронзовеет: по делу косвенно сославшись на свою знаменитую фразу «Замучаетесь пыль глотать!», не повторил её, назвав грубоватой. Подлевский даже ускорил шаг в такт взлёту настроения. Как его осенило! Воспоминание о валдайской речи помогло здраво оценить переуклад жизни: что было – что есть. Нет, грядущий день не несёт угрозы его личным планам. Путин и впредь будет смешивать французский с нижегородским – государь слаб! кормчий сел за вёсла, и значит, курс проложат другие. Но по этому поводу – ша! Это для ферштейнеров, для понимающих. Главное, при идейном и моральном хаосе, при неразберихе, чреватой ростом вялого, вязкого недовольства, Подлевский, содержант эпохи, – как рыба в воде.

Стремительный бег мыслей невозможно было остановить. Осознав, что его не будет плющить, что не придётся, по старой американской пословице, мчаться ради спасения до канадской границы, что общая российская ситуация благоволит ему, Подлевский сразу переключился на поиски конкретных способов решения своей проблемы.

Увы, на ум не шло ничего путного, он не знал, не понимал, как подступиться к богодуховской квартире со стороны. Мелькнула мысль потревожить Хитрука, однако он её отбросил: тухло, несолидно, бесполезно, да и как объяснить? Можно себя дискредитировать. Вообще прежде всего ему нужен грамотный совет относительно вектора действий. Но едва подумал о совете, как из хаоса вариантов, словно титры на видео, всплыло имя – Винтроп. Аркадий чуть ли не свято верил во всемогущество этого вальяжного американца, тайного уайтхаузовского магистра, воплощавшего в себе легендарный успех, мудрость и ценности Запада. Он представлялся ему чуть ли не в образе Ротшильда, которого когда-то возили в экипаже, запряжённом четырьмя зебрами. Вдобавок с Винтропом можно говорить начистоту. Он сразу ринулся узнать, когда Боб будет в Москве, даже достал из кармана смартфон, но вспомнил, что за океаном глубокая ночь, звонить до семи вечера непристойно. Вышел с бульвара на широченный тротуар, поймал левака и помчал в «Черепаху».

Обречённый на временное бездействие, в машине вернулся к оценке российской ситуации – переломный момент притягивал, словно магнит. После главных выводов размышления спустились на уровень практической жизни. Вопреки глобальным конфликтам, санкциям и информационным войнам, российская элита, в том числе придворная – она прежде всего! – мечтающая договориться с Западом, добьётся своего с оголтелой настырностью – хоть льстиво, хоть лживо. Слишком сильны ментальные, финансовые связи, да и бытовые комбинации не спишешь со счёта, у многих дети заэлитарены в Европе. Несмотря на нравственную вонь патриот патриотычей и всякой густопсовой тварьцы, компромисс найдут! Жизнь лакшери не упустят. Но Путин, похоже, загнал себя в ловушку. Скаламбурил: кудри завивает Кудрин. Выскочить из кудринской колеи Путин не может да и не хочет, потому назначит премьером Медведева. А назначив Медведева, вызовет на себя бешеный пропагандистский огонь Запада – скинув Путина, Запад автоматически получит президентом России Медведева, и, по мнению того же Макфола, это как раз то, что нужно. Для внешнего управления. Подумал: «Кстати, ситуация один в один со Штатами. Там мечтают об импичменте Трампу, чтобы посадить на трон вице-президента Пенса».