Эпоха смерти и колбасы

Монахи и чиновники, мыслители и проститутки, бандиты и генералы, бомжи и «хозяева» страны – всё это персонажи переизданного и дополненного двухтомника Андрея Караулова «Русский ад», честно, грубо, зримо показывающие, чем была Россия в девяностые годы, как она выживала – и чудом выжила.

Выпил, подписал – и на свободу

Из разговоров двоих (из множества) персонажей книги – Горбачёва и Шапошникова.

«– Да, – задумчиво произнёс Горбачёв. – Видишь, что в стране творится: всё вразжопицу пошло, страна катится сейчас по сильно скользящей и разлетается, короче, к чёртовой матери... Ельцин... этот всё под себя гребёт. По-другому не умеет. Не привык. Он же по натуре кулак, этот Ельцин, такой у него настрой. И вообще, как начал пятого, во вторник, пить, так и пропил, я скажу, все праздники...

Шапошников насторожился. Он слышал, что у Ельцина бывают запои, только это тема закрытая, деликатная, – он слушал Горбачёва с интересом. И было заметно, кстати, что Горбачёв нервничает; как начинает говорить о Ельцине – нервничает вдвойне.

– МИД, Евгений, всех его сотрудников Ельцин предлагает сократить в десять раз, – горячился Горбачёв. – Так тут даже Буш насторожился! Буш, Миттеран, Гонсалес – они ж за союзную политику выступают! Хотя Буш осторожничает, у него выборы под носом,[end_short_text] можно понять. Совмина нет, кончился у нас Совмин. Силаева уберём сейчас с МЭКа, потому что Россия его отвергает... – словом, я – в офсайде, полнейшем офсайде, – заключил Горбачёв. – Кругом демократы, у них сейчас вроде как моральная власть, а я начал итожить, что ими говорено, так это, я скажу, ахинея, полная ахинея. И все меня толкают под руку: давай, Горбачёв, давай! Ну какая же, Евгений, это политика? (…) Окружение сознательно спаивает Ельцина. А когда Ельцин пьяный, он у них что угодно подпишет!

– Дальше смотри, – потянул его Горбачёв. – Америка против Ельцина, потому что Америка против распада. Плюс мы им кусок моря подарили на Сахалине, так что у нас теперь больше общей границы. И мусульман, кстати, держим сегодня только мы с тобой. А когда они вырвутся... таджики, например... чёрт их знает, что они придумают – таджики же! Азербайджан сразу ляжет под Турцию, это понятно. Армяне – пиз... привет горячий, – поправился Горбачёв, – молдаване будут рваться в Румынию, они ж оголтелые у нас, сам знаешь. Немцы – все уедут... ну это, допустим, чёрт с ними, с немцами, значит... Здесь будет второй Ливан, вот, Евгений, как я чувствую...

«Держава в говне, – подумал Шапошников. – А он что, только сейчас это понял?»

Голос из изгнания

Тут же – и рассуждения Солженицына в эмиграции, тягучие, малоприятные:

«Старик и его забор... за ним, за его забором, чужой мир. Бешеный и страшный. Чужой, совсем чужой. Он ведь не знал – насколько чужой. Как можно было убить Солженицына? Никак. Или сослать в Америку. Так ведь он сам себя сослал... Нашёл же – куда! Он сразу признал этот мир, Соединённые Штаты, ненастоящим. И спрятался от Америки – за забором. Мир, в котором копится – изо дня в день – злость. Где всё предопределено заранее. Наперёд. Кем? Неизвестно. Но – раз и навсегда (…)

Ельцин звонил в Вермонт в прошлом году. Солженицын минут сорок объяснял ему, если единственная ценность сейчас в стране – это деньги, демократия очень быстро себя исчерпает, – кто-нибудь в русской литературе (проза, поэзия, драматургия, сказки, баллады...) воспевал деньги? богатство? Ельцин слушал вполуха и вяло повторял, что «вся Россия ждёт своего великого сына». Несколько раз он зевнул. Ельцин зевал так, что слышно было через континент».

Ты да я, 
да мы с тобой

А это – «кусок» встречи Горбачёва с Ельциным в высоком кабинете:

– Судя по проекту, который официально внесла Россия, ты не согласен на конфедерацию государств...

– Где конфедерация, там и федерация, – отмахнулся Ельцин. – Не пойдёт.

– Под корень нас бьёшь? – заволновался Горбачёв. – А что пойдёт? Хорошо, назовём «конфедеративное демократическое государство». В скобках «бывш. СССР». Я же не цепляюсь за власть. И президент пусть избирается всем народом. Ельцин – так Ельцин, Горбачёв – так Горбачёв...

Они глядели друг на друга, и каждый думал о том, как всё-таки это мерзко – глядеть сейчас друг на друга.

– Ведь проблема за проблемой подпрыгивает, страна в разносе, мы с тобой взяли лопаты, раскидываем... ты со своей стороны гребёшь, я со своей... Гребём, гребём; руки пора уже друг другу протянуть, так нет же: сразу какой-нибудь бурбулис столкнёт нас лбами и сунет обратно в говно: нате, жрите!

– В-вот, – Ельцин оживился. – Вы теперь-то поняли, шта... живёте в незнакомой вам стране? И правильно делаете, что колбасу в закрома таскаете, Наина у меня тоже... запасливая».

В книге описываются и амбиции первой леди, и «прагматичность» первого джентльмена:

«Раиса Максимовна хотела в Москву. Господи, как же она хотела в Москву... Больше, чем все чеховские сёстры и братья! Ещё она мечтала ездить по миру, но не так, как однажды они с Михаилом Сергеевичем съездили в Болгарию, а так, как мир – весь мир – принимал Жаклин Кеннеди! Она постаралась: Горбачёв стал самым незаметным человеком в Кремле. Потом – самым незаметным членом Политбюро ЦК КПСС. Как всё-таки она умна!»

«На самом деле между Николаем Романовым и Михаилом Горбачёвым было очень много общего, прежде всего – личная трусость и колоссальный, всё время возрастающий страх перед собственной страной. Горбачёв действительно заготавливал – на чёрный день – колбасу и занимался срочной приватизацией своей московской квартиры. Раиса Максимовна торопилась: завтра может быть ещё хуже. Колбасу везли ящиками, но не только колбасу: консервы, макароны (Раиса Максимовна очень любила спагетти), коньяки, вино, виски... Россия, Россия... кому же ты досталась, Господи!»

Вам наслайсать?

«Почему Россия так комплексует перед Западом? Почему Россия презирает собственное прошлое? – задаётся риторическими вопросами ещё один персонаж «Русского ада». – В Москве переименовали улицу Чкалова. Наверное, Чкалов был плохим лётчиком. В Москве переименовали улицу Чехова. Наверное, Чехов был плохим писателем! И почему всё-таки Россия, современная Россия, не любит родную речь, свой язык?»На прошлой неделе Борис Александрович зашёл в магазин. Ирина Ивановна, жена, послала за колбасой. Девочка-продавец быстро взвесила жирный батон.

– Вам наслайсать, дедушка?

– Что? – вздрогнул Борис Александрович.

– Наслайсать, говорю?

Борис Александрович беспомощно огляделся. Очередь была унылой и тихой, как на кладбище в минуту последнего прощания. Люди так уставали за день, что к вечеру, похоже, вообще ничего не слышали.

– Давайте, – согласился Борис Александрович. – Пожалуйста!

Девушка торопливо порезала колбаску и крикнула:

– Следующий!

Прежде было точно и ясно: свинарник. Сейчас говорят иначе – свинарий... От дельфинария, наверное, идёт. «Вы кем работаете, простите?» – «Я – директор свинария…»

Реформенный геноцид

В XX веке больше, чем Ельцин, убивали только Гитлер, Сталин и Мао («культурная революция»)! Янки в Сайгоне, Пол Пот и кхмеры в Кампучии... – да, даже эти подонки не пролили столько крови, как Гайдар и его сторонники, хотя камбоджийский диктатор-извращенец Пол Пот – проклятое всем миром имя. Только за три года (1992–1994) реформы Гайдара – Чубайса убьют в России почти миллион человек. На 150 тысяч людей больше, чем расстрелы и ГУЛАГ 30-х годов. (Перевес смертности над рождаемостью быстро поднимется аж до миллиона человек в год, годовая убыль людей – как если бы в России бушевала гражданская война.)

Когда в 2015 году автор этой книги и группа учёных-демографов, в том числе и «либеральные», оппозиционно настроенные историки, в частности – Б. Соколов, публично привели эти цифры, Чубайс запнулся. Тем не менее из лагеря бывших младореформаторов тут же раздались голоса: «где доказательства?», «цифры надо проверить», «так не может быть» и т.д. и т.п. Тогда автор «Русского ада» заявил, что он обратится к волонтёрам – с просьбой пересчитать (во всех регионах страны) могилы умерших в 1992–1999 годах. На самом деле это не так уж и сложно: надо-то всего 5–6 добровольцев на каждый район. «Либералы» замолчали: а ну как эти цифры окажутся ещё страшнее?..