О том, кто готов отправиться в космос на «Союзе» вместе с Владимиром Путиным, об аварийной комиссии после происшествия с ракетно-космическим комплексом «Союз» и русской сверхтяжёлой ракете, опередившей американцев на десятки лет, рассказывает экс-глава и генеральный конструктор РКК «Энергия», где созданы сверхнадёжные «Союзы», Виталий Александрович ЛОПОТА. Сегодня его третья встреча на страницах «АН» с главным редактором Андреем Углановым.
– ВИТАЛИЙ Александрович, мы встречаемся в третий раз. Сегодня – после аварии «Союза» МС, генеральным конструктором которого вы были с 2007 по 2014 год. Про аварию говорят много и все кому не лень. Что было на самом деле после запуска?
– В первые два дня обсуждалась «великолепная работа» системы аварийного спасения (САС), которая якобы спасла космонавтов. Это не так! САС может спасти космонавтов в момент старта ракеты и на начальном участке полёта до высот примерно 60–65 километров, это до 115-й секунды полёта. Дело в том, что первая и вторая ступени – это пакет из пяти ракетных модулей – блоков. Центральная часть – это 2-я ступень, а 4 внешних блока – первая ступень. Так вот, на 115-й секунде мы освобождаемся от САС в головной части ракетно-космического комплекса, а ровно через 2 секунды освобождаемся от 4 боковых блоков – первой ступени. На 160-й секунде освобождаемся от головного обтекателя – это высота примерно 100–104 километра. Технология отстреливания боковых блоков хорошо отработана, и маловероятно, чтобы при отстреле они повредили двигатель 2-й ступени, – надо искать истинную причину формирования аварийной ситуации в этой части траектории полёта.
– Что после этого происходит? Как отрабатывается аварийный режим?
– В рассматриваемой ситуации по команде «Авария» производятся: включение системы пожаротушения; перевод систем спускаемого аппарата на автономное питание; включается подготовка системы управления спуском и автоматики системы посадки; выключаются двигатели второй ступени ракеты-носителя (РН) и сбрасывается головной обтекатель; космический корабль отделяется от РН, отстреливается сначала приборно-агрегатный отсек и только после этого бытовой отсек; далее спускаемый аппарат управляемо летит к земле. На высоте ~10 км начинается парашютирование спускаемого аппарата – это целый цикл последовательного управляемого разворачивания парашютов (вытяжных, тормозного и основного) и приземление с использованием системы мягкой посадки.
– А что было бы, например, если аварийная ситуация возникла не на 160-й секунде, а, например, на 500-й, и когда ракетно-космический комплекс оказался бы над Тихим океаном?
– И это просчитано, продумано, зарегламентировано. Зоны аварийного приземления у нас давно отработаны, везде размещены службы аварийного спасания.
- Даже приземление на воду, в океане?
– Да, по трассе выведения в Японском море находится корабль ВМФ России, который обеспечивает спасание космонавтов на воде.
Если вернуться к циклограмме полёта, то отделение 3-й ступени происходит на 529‑й секунде полёта. Космический корабль в это время находится над Тихим океаном. К этому моменту мы уже набрали первую космическую скорость– ~8 км в секунду и выходим на одновитковую траекторию, когда космический корабль уже не упадёт с орбиты. До этой любые другие скорости обеспечивают полёты по так называемым баллистическим траекториям, когда объекты всегда возвращаются на землю.
– Вы говорите о сверхнадежности космических кораблей «Союз». Скажите, а вы дали бы гарантию безопасности, если бы президент Путин решил слетать в космос? Одно время ходили такие слухи. Как раз когда вы были президентом и генеральным конструктором РКК «Энергия» им. С.П. Королёва. Он летает на военных самолётах, дельтаплане, нырял в бездну озера Байкал. Только в космосе не бывал. Дали бы ему гарантию, что всё будет хорошо?
– Дал бы абсолютную гарантию, так как при обеспечении надёжности мы полностью исключили человеческий фактор. На пилотируемых космических кораблях у нас было всё предусмотрено и многократно резервировано. Например, для достоверности мы измеряли каждый параметр тремя физическими принципами. А для надёжности каждый физический принцип мы резервировали трижды. В результате обеспечивалась надёжность космических кораблей с человеком на борту на 99, 99%. Это высочайший уровень надёжности системы. Например, реализовывали в полёте такие принципы: при одном отказе систем обеспечивалось безусловное выполнение поставленной задачи, при двух отказах систем необходимо было выполнять полётную программу с минимальными ограничениями, а при трёх отказах систем в полёте необходимо было обеспечивать безу- словное спасение экипажа. Поэтому, если говорить о безопасности космического полёта президента, я бы не только дал гарантию, но и сам был бы в полёте рядом как гарант надёжности, занимая третье место в корабле.
– То есть в капсуле были бы Путин, вы и командир корабля, профессиональный космонавт. Интересно. Эти слова дорогого стоят, потому что вы всё-таки были генеральным конструктором королёвской «Энергии», где зарождались эти космические машины, где они модернизировались. Cейчас много говорят про Илона Маска. Скажите, на его ракетах будет такая надёжность?
– Я уважительно и осторожно отношусь к этому человеку, его инженерной агрессивности и организационному авантюризму. Пока он мало ошибался, но не избежал аварий. Могу сказать, что его подход чисто американский. Мол, всё американское надёжно. У него нет того резервирования, которое обеспечивали мы. Его принцип такой: если он ставит систему, она должна работать надёжно.
– ЕСТЬ такое заклинание: «всё будет хорошо!».
– Я как человек, который прошёл школу главных и генеральных конструкторов, могу сказать: техника есть техника, здесь нужно всё продумывать, предусматривать, резервировать и проверять. Всегда я опасался громких деклараций и непродуманного авантюризма. Например, совершенно неконкретные заявления о создании систем искусственного интеллекта, которых в настоящее время и в ближайшем будущем быть не может, так как мы ещё очень далеки от реального познания человеческого интеллекта. Технические системы, обслуживающие жизнедеятельность человека, должны иметь адаптивные системы управления с чёткой и нечёткой логикой. При такой постановке задач талантливые инженеры всегда достигнут гораздо больших результатов, чем при декларативной. Особенно в ракетно-космической технике, где человек не способен отработать все алгоритмы управления и их скоротечность. Поэтому человеческий фактор здесь должен быть исключён полностью.
– Давайте отдадим должное Илону Маску, им на самом деле восторгается весь мир. Хочу поговорить о сверхтяжёлой ракете. Это становится номером 1 в космической гонке. Прежде всего – это военный космос, создание огромных, гигантских платформ на высоких орбитах, которые будут обеспечивать безопасность жизнедеятельности землян. Рогозин обещал Путину сделать ракету с полезной нагрузкой в 35 тонн к 2028 году. Но у нас уже выводили на орбиту 105 тонн 30 лет назад. Это как понимать?
– Вы абсолютно правы, сверхтяжёлый носитель – это прежде всего решение вопросов обороноспособности страны. Я бы не стал в рамках нашего общения обсуждать, какие полезные нагрузки здесь наиболее актуальны. На самом деле сверхтяжёлые носители идеальны для обслуживания разносторонней жизнедеятельности человечества. А уровень их грузоподъёмности сегодня должен быть не ниже 75–80 тонн.
– Сначала война, потом обслуживание…
– Это и тяжёлые спутники, это и дешевизна связи, Интернет, многое другое. Все вопросы проработки такого носителя были осуществлены примерно лет 7–8 назад Ракетно-космической корпорацией «Энергия» с кооперацией предприятий. Мы уже тогда сформировали идеальный облик сверхтяжёлой ракеты-носителя, используя и развивая отечественные технологии, разработанные при создании РН «Энергия». Например, жидкостные керосин-кислородные ракетные двигатели РД170/171 с тягой до 800 тонн – одно из лучших мировых конкурентных преимуществ нашей страны в космическом ракетостроении. Подчёркиваю, у нас в стране были все технологии и кооперация предприятий по этим двигателям. Но сделано всё для того, чтобы они оказались не востребованы.
– Это было уничтожено?
– За последние пять лет не сделано ни одного такого двигателя. Кооперация предприятий при такой загрузке существовать не может. Теперь для начала воспроизводства нам нужны, как заявляют в НПО «Энергомаш», дополнительные ресурсы и примерно 3–4 года, чтобы вновь создать кооперацию. Цены на двигатели существенно увеличены, и отечественные средства ракетно-космического выведения теряют свою конкурентоспособность. Тяга в 800 тонн – это тяга двигателя для одного модуля. Ракета «Энергия» имела 4 таких модуля-ускорителя. Для того чтобы сверхтяжёлый носитель был эффективный, нам нужно обеспечить соответствующую тяговооружённость ракеты. И всё это у нас есть. Мы также проработали более 5 лет назад вопрос создания ракетного двигателя тягой 1000 тонн и более и готовы были такие двигатели выпускать. Но пока эти достижения стараются не замечать.
– А кто это делает? Вы можете сказать?
– Не хотел бы называть конкретные фамилии чиновников, участвовавших в этом. Такие ракетные двигатели были созданы в 1976–1980 годах под руководством В.П. Глушко и производились в НПО «Энергомаш» (входило в РКК «Энергия»). В 2010–2012 годах удалось навести порядок на предприятии и начать стабильное производство таких двигателей по коммерческим заказам от компании «Морской старт». Но и на «Морской старт» нашли управу, и он пока прекратил своё существование. Появление 750–800-тонных двигателей опередило наших основных конкурентов – США лет на 30–40.
- Они уже подбираются к этому.
– Жидкостные ракетные двигатели у них пока есть только 250-тонные, для ракеты SLS. 400-тонные двигатели американцы покупают в России у НПО «Энергомаш». В США имеются твердотопливные ускорители с тягой 600 тонн, которые использовались в программе «Спейс шаттл» и планируются в качестве ускорителей в ракете SLS. Для полезных нагрузок с человеком на борту и «тонкой» аппаратурой, которая боится перегрузок, лучше использовать жидкостные ракетные двигатели. Они обеспечивают более мягкий старт, лучше управляются и дросселируются, на них легче реализовать технологии безопасного старта. В твердотопливных двигателях можно эффективно управлять направлением тяги, но не величиной тяги.
Для конкретных задач обеспечения обороноспособности сверхтяжёлый носитель с грузоподъёмностью 75–80 тонн у нас должен был бы быть в 2018 году. Но эти работы были приостановлены в 2015 году. Нельзя нам сегодня терять имеющиеся конкурентные преимущества и тратить время на новые разработки с нуля. Пока ещё технологии жидкостных ракетных двигателей опережают существующие в мире. Облик такой ракеты сформирован, он был утверждён на НТС «Роскосмоса», но, к сожалению, начало этих работ постоянно переносится.
– Появился новый председатель наблюдательного совета госкомпании «Роскосмос» вице-премьер правительства РФ Ю.И. Борисов. Как вы думаете, он сможет помочь? Тем не менее уже при Рогозине выделены миллиарды под новую разработку.
У нас есть надежда, что русофильство Рогозина, когда во всем виноваты американцы, когда-то сойдёт на нет и наши учёные и конструкторы займутся делом, а не политикой и брюзжанием через Интернет, через фейсбук всякой ерундой. Есть надежда?
– Я прекрасно знаю профессионализм председателя наблюдательного совета «Роскосмоса» Юрия Ивановича Борисова, у меня нет вопросов. Но я бы не обсуждал профессиональный уровень остальных. Нам нужно при нынешнем уровне руководства страной создать систему, когда на чиновничьем уровне не смогут принимать неаргументированные и профессиональные решения. Это должна быть небольшая структура, профессиональный коллектив которой должен разрабатывать проектные облики перспективной техники, формировать технические задания, должным образом продвигать и контролировать их исполнение. Это не громадные многотысячные инженерные центры, а всего лишь десятки человек, профессионалов, которых надо собрать и держать за своей спиной. Тогда и у этих людей будет успех.
– И тогда всё будет хорошо!
– Да, если такая профессиональная структура будет создана. А во главе предприятия должен быть идеолог того направления, на которое оно работает. Тогда будет не эффективность, а результат.
– Возвращаясь к аварийной посадке «Союза». Говорят, заседает какая-то комиссия, в этой комиссии кто? Вы, разработчик этого «Союза»?
– Нет, меня к работе не допускают.
– Вы же разработчик, человек технический, знаете всё, знаете циклограммы, материалы, двигатели. Вы знаете про «Союз» всё и в эту комиссию не входите. Почему?
– Это спросите у руководства. А членам аварийной комиссии я порекомендовал бы быть предельно откровенными и честными по отношению к себе и своим обязанностям. Результатом работы комиссии должно быть не прикрытие чьих-то ошибок, а выявление истины. Только в этом случае можно разработать и провести те мероприятия, которые не допустят аналогичных аварийных проявлений в будущем и повысят нашу конкурентоспособность на рынке.
– Я продолжу, что если этого не будет сделано, то мы можем окончательно стать никому не нужными как космическая держава. Американцы не захотят с нами летать на МКС. Мы будем вариться в своём соку, как при царе Горохе сидели думские бояре в своих бобровых шапках и огромных шубах. Пукали под шубами от сытости… Снаружи никакого запаха, но внутри – смердящий смрад. Как не превратиться во внутренность боярской шубы?
– Для этого нужно более агрессивно подходить к достижению результатов. Новый корабль, или корабль нового поколения, который в последние годы назвали «Федерацией», между прочим, был спроектирован в РКК «Энергия», и облик его защищён вместе с конструкторской технологической документацией ещё в 2013 году.
– То есть это ваш корабль.
– Да, это было 5 лет назад. Потом с ним начали что-то делать, переводить на другие материалы – «оптимизировать»… В результате на дворе 2018 год, но производства этих кораблей нет, сроки его переносят всё вправо и вправо.
– Это на «Энергии» должны были делать?
– Конечно. Были заложены оригинальные и более надёжные, чем в «Союзе», разработки. Например, многоразовость использования основных систем корабля, принципиально новые системы маневрирования и посадки, сделанные в кооперации с Московским институтом теплотехники (акад. Соломонов Ю.С.), и многое другое.
– Я горжусь, что вы рассказываете людям то, что они никогда и ни от кого не услышат. А будем ли мы кооперироваться в космических программах с НАСА?
– О кооперации с американцами. Примерно 5–6 лет назад мы вместе с американскими инженерами разработали великолепную программу освоения дальнего космоса, начиная с Луны. Мы обсуждали и разрабатывали прогрессивные опережающие время идеологию и технологии создания космической техники, энергетику полётов в дальнем космосе, орбитальные построения космической инфраструктуры и надпланетной инфраструктуры. Прогнозировали и разрабатывали наши программы на несколько десятилетий вперёд.
При создании окололунной станции было принято совместное решение, что более 60% компонентов будут российские. Например, научно-энергетический модуль «Наука», который до сих пор не могут доделать, был признан лучшим творением инженерной мысли для обитаемых космических инфраструктур и был принят за основу модульных орбитальных конструкций вместе с нашим узловым стыковочным модулем. Американцы согласились и утвердили это, основываясь на оригинальности и функциональности предложенных РКК «Энергия» решений. Предполагалось использовать американские посадочно-взлётные модули, пилотируемый корабль, сверхтяжёлую ракету-носитель SLS. За основу российского варианта аналогичной ракеты были приняты пятимодульная ракета «Энергия-5» и пилотируемый корабль нового поколения (впоследствии названный «Федерация»).
Для реализации разрабатываемых планов была сформирована совместная промышленная группа, по инициативе которой НАСА и «Роскосмос» должны были принимать соответствующие решения. Координатором промышленной группы стала ракетно-космическая корпорация «Энергия». В группу вошли фирма «Локхид Мартин» (США), Европейское космическое агентство, «Мицубиси Хэви Индустриал» (Япония), несколько позже в рабочую группу попросились и представители компании «Боинг» (США). В Америке «Боинг» и «Локхид Мартин» – жёстко конкурирующие компании, и никогда их не увидеть за одним столом. А в рабочей группе с РКК «Энергия» они были хорошими партнёрами и друзьями, дополняя друг друга.
– А когда должны запустить научно-энергетический модуль «Наука»?
– Если бы вы спросили меня 5 лет назад, я бы точно ответил: через 1, 5–2 года. В настоящее время (спустя 5 лет) я затрудняюсь ответить точно – может быть, ещё несколько лет.
– Виталий Александрович, я бы очень не хотел, чтобы наши разговоры и встречи были похожи на похороны необычного, фантастического и прекрасного российского космоса. Наоборот, наш разговор должен стать возбудителем, вирусом, который проникнет в мозги чиновников и нашего руководства. И они поймут, что кроме неких глобальных задач, связанных с переделом мира, с перемещением углеводородов из точки А в точку Б, существуют прекрасные вещи, которые поднимают нацию над всеми остальными.
Советский Союз, Россия всегда были на высоте, российские пилоты, космонавты, учёные всегда были номер один, и нация чувствовала себя молодой с ними. Так пусть этот вирус, который мы уже в третий раз пытаемся внедрить через виртуальные сети в мозги чиновников, сделает своё дело.
А мы, если не поможет, встретимся и в четвёртый, и в пятый раз!