Почему в последние 500 лет нашу цивилизацию вели вперёд страны Западной Европы, где из ресурсов масштабно добывали разве что уголь? Почему Англия размером с Вологодскую область владела четвертью мира, если централизованная королевская власть в ней была слаба? Наши школьные учебники предлагают совершенно идиотские ответы: потому что Европа находилась на пересечении торговых путей, а у англичан было много кораблей. Целые поколения россиян вырастали без малейшего понятия, почему на самом деле одни страны богаты, а другие – бедны. А в эпоху информационных войн России с Западом пропагандисты и вовсе вывернули всё наизнанку: за природные свойства западной цивилизации выдаются примеры её нынешней деградации. Это чревато. Ведь рождающиеся из этого сора идеи рискуют просочиться в конструкции российского «особого пути», и наша телега снова окажется впереди лошади. Ведь не месторождения ресурсов делают страну богатой, а люди, которых общественные институты мотивируют хорошо работать, копить деньги и инвестировать.
Интернациональная гордость
В конце июля главной темой в России стали пытки в ярославской колонии. Эксперты гадали, что же за изверги идут служить вертухаями. А они оказались самыми обычными россиянами из провинции: православными, патриотичными, поддерживающими курс на сильную власть. В эпоху комсомольских строек они могли бы героически поднимать целину, в 1912 г. создать на паях корабельную верфь на Амуре, а в 1812 г. под барабанный бой идти в штыки на наполеоновскую гвардию. В каждую из этих эпох государство было заинтересовано в их активности. А сегодня власть боится размножения сильного, материально обеспеченного населения, доходы которого от власти не зависят. И создаёт условия, при которых надёжнее пойти вертухаем, чем строить судоверфь.
В начале XX века считалось, что развитие страны обусловлено принадлежностью к великим нациям. Но опыт Германии, разделённой на ГДР и ФРГ, показал, что один и тот же народ, помещённый в системы с различным набором институтов, будет выдавать совершенно непохожие результаты. К моменту крушения Берлинской стены западный немец зарабатывал больше восточного в 6–7 раз. А ведь стена простояла всего-то 28 лет! Ныне разница в доходах двух корейцев из Сеула и Пхеньяна ещё более значительна – в 20 раз. Хотя народ разделён не так уж давно – с 1950-х годов. Даже во Вьетнаме южный Сайгон колоссально отличается от северного Ханоя, где на два десятилетия раньше ликвидировали частную собственность, ввели принудительный труд и отменили гарантии любых прав гражданина перед государством.
Также считалось, что толчок к развитию страны могут дать богатые месторождения ресурсов. Ведь 1870-е годы находки золота в Калифорнии привели в этот штат тысячи переселенцев. А нефтяное изобилие Персидского залива в корне изменило жизнь в Катаре, Кувейте, Эмиратах. Но в соседнем Ираке нефти добывали не меньше, однако американцы, учинившие «Бурю в пустыне», были потрясены бедностью и бесправностью большинства иракцев. Режим Саддама Хусейна выстроил институты государства таким образом, что нефтяную ренту присваивала элита, а создания эффективной социалки не велось. Зато на пути предпринимателя к успеху громоздились коррупция, клановость, высокие налоги и силовой отъём бизнеса в пользу приближённых к власти людей.
Одни из крупнейших на планете месторождений алмазов находятся в Центральноафриканской Республике, где недавно убили трёх российских журналистов. Ещё больше их в соседнем Конго (Заире). Но не похоже, что эти страны испытывают наплыв искателей приключений, как Калифорния во времена Джека Лондона. Португальцы и голландцы ещё в XV веке описывали ужасающую бедность Конго: здесь не знали ни письменности, ни колеса, ни плуга. Но вот что удивительно: местные не торопились это всё перенимать и через 300 лет после появления европейцев. Оказалось, при существующих институтах это не имело смысла! Половину рабочих рук составляли рабы, а налогообложение было совершенно произвольным. Специальный налог взимали каждый раз, когда король ронял свой головной убор. А какие тут могут быть инвестиции, если ты вкладываешь свои кровные, а всю прибыль заберут фискалы короля? Конголезцы вопреки здравому смыслу переносили свои деревни подальше от городов (то есть потенциальных рынков сбыта сельхозпродукции), чтобы не быть ограбленными опричниками.
Де-факто Африка южнее Сахары – это самая отсталая часть планеты. Обывательское сознание трактует это по-своему: мол, африканцы, что с них взять? Но как тогда быть с Ботсваной – государством, затёртым между ЮАР, Намибией и Зимбабве и имеющим доход на душу населения на уровне Эстонии и Венгрии – около 17 тыс. долларов в год. Ботсвана не имеет выхода к морю, а половина её территории приходится на пустыню Калахари, из ресурсов – только крупные запасы алмазов. Но Ботсвана успешна как раз потому, что не дала посадить свою экономику на «алмазную иглу», а сумела распространить у себя те институты, которые сделали Запад процветающим: конкуренцию, защиту собственности, верховенство права, минимальное вмешательство государства в жизнь людей.
Государство, где люди сегодня богаче россиян, до 1966 г. являлось британской колонией Бечуаналенд. Как пишет профессор Чикагского университета Джеймс Робинсон, на территории размером с Францию имелось 12 км дорог с твёрдым покрытием и 22 человека с высшим образованием. Вдобавок Ботсвана была окружена государствами, управляемыми белыми, которые с недоверием отнеслись к чернокожему Серетсе Кхама – первому премьер-министру. Если бы Кхама был похож на африканских диктаторов вроде Сиаки Стивенса или Роберта Мугабе, он захватил бы доход от алмазов, создал бы на них отряды опричников и отдал бы им в кормление страну в обмен на службу. Это типичный африканский путь, и экономическое развитие такому диктатору только мешает: независимые предприниматели создают противовес его власти. Но Кхама пошёл другим путём: на «алмазные деньги» выстроил эффективную бюрократию и независимые суды, провёл земельную реформу, создавшую прослойку состоятельных скотоводов. Рост их доходов потянул за собой сектор услуг и даже промышленность. И всё это – на фоне честных выборов и реальной власти парламента.
– Пример Ботсваны подтверждает, что на основе западных институтов могут процветать не только англосаксы, – говорит Игорь Неменчинский из Санкт-Петербургской академии бизнеса и финансов. – Правильные институты важнее нефти и газа, но выбор в их пользу ещё ничего не гарантирует. Тот или иной африканский диктатор нет-нет да пытался вывести страну на цивилизованный путь, но тут же становился жертвой переворота: элиты боялись «созидательного разрушения», при котором на первый план в экономике выходят носители новых идей, а не старых связей. В США крупнейшие состояния связаны с Интернетом: Гейтс, Джобс, Цукерберг. А где сегодня Рокфеллеры и Вандербильты? Второй момент: для реформ нужна сильная централизованная власть. Из-за её отсутствия, например, не имели эффекта усилия правительства Колумбии, где значительную часть территории страны контролировали партизаны и наркобароны. И в‑третьих, должен быть спусковой крючок. Для Европы эту благотворную роль сыграла, как ни парадоксально, эпидемия чумы XIV века, убившая 38 миллионов человек. Крестьянский труд стал более ценен, произошёл пересмотр отношений в пользу большей свободы личности, выросла самостоятельность городов.
«Северные» против «южных»
Для описания важности институтов существует хрестоматийный пример, российским школьникам не известный: почему Северная Америка оказалась в разы богаче Южной? Почему именно на севере возникла супердержава США? Ведь Колумб приплыл на юг континента. На юге конкистадоров ждали золото и серебро в немыслимых количествах, испанцы без труда заставили работать на себя многочисленные индейские племена. На севере Америки о подобных условиях могли только мечтать. Когда Колумб гнал свои каравеллы через океан, Англия была увлечена войной Алой и Белой Розы, а в эпоху Великих географических открытий вступила с более чем 100‑летним опозданием. Англичане основали Джеймстаун (первую колонию на территории нынешних США) только в 1606 году. И не нашли вокруг ни золота, ни алмазов, ни индейцев, которых можно было бы заставить на себя работать.
Школьников на Западе обязывают осмыслить то, что произошло следом. Испанцы грабили города инков и ацтеков, брали в заложники их вождей, заставляя наполнять драгметаллами огромные комнаты. Когда у горы Потоси в Боливии обнаружили крупнейшее в мире месторождение серебра, захватчики включили 200 тыс. километров в «миту Потоси» – каждый седьмой местный мужчина обязывался работать на рудниках бесплатно. В итоге испанцы перенесли в Новый Свет сословное устройство метрополии: 1–2% богатых знатных землевладельцев и остальное бесправное нищее население, готовое подхватить любую революционную идею. Поскольку выращивание сахарного тростника, кофе, каучука давало неплохую рентабельность, не было нужды в инновациях и построении сильной промышленности. В колониях пустила корни имперская бюрократия, а в итоге галеоны с золотом обрушили экономику самой Испании, где цены стали вдвое выше французских.
У англичан на севере возникло общество принципиально иного типа. Раз ни золота, ни потенциальных рабов им не перепало, колонистам пришлось работать самим. И это оказалось прекрасной идеей! После британской сельской тесноты простые люди могли объявить своей собственностью сотни километров земли и относительно спокойно пасти на ней скот, сеять зерно. Налоги они устанавливали самостоятельно, в зависимости от своей же нужды – от 1 до 5% дохода. Конечно, были проблемы со сбытом, но число переселенцев росло: к концу XVIII века из Англии каждые 10 лет эмигрировало до 70 тыс. человек. Кроме того, в Америке оседали немцы, французы, скандинавы. В первых американских колониях собственниками земли были 75% жителей. И даже те, кто приезжал в качестве слуги и 5 лет отрабатывал свой билет через океан, потом бесплатно получали минимум 10–15 акров. Когда началась промышленная революция, американцы имели средства на инвестиции, а законы этому способствовали. В итоге на англосаксонском севере Америки – конкуренция, верховенство права, мир свободных купцов и фермеров. А на испаноязычном юге – произвол латифундистов, аграрный характер экономики при отсутствии смысла работать лучше для прикреплённых к земле крестьян.
Гораздо меньше американцев помнят, что всё могло выйти иначе. Ведь основавшие Джеймстаун служащие Вирджинской компании хотели ровно того же, что испанские конкистадоры: грабить, отнимать золото, обращать в рабство. Но индейский вождь Вахунсунакок отнёсся к ним трезво – шанса взять себя в плен и шантажировать не дал. Тогда Вирджинская компания попыталась эксплуатировать самих колонистов, введя в Джеймстауне кодекс «Законов божественных, нравственных и военных»: людей расселили по баракам, заставляя работать до изнеможения за пайку. За побег, воровство с огорода или попытку что-либо продать – смертная казнь. Этот ГУЛАГ мог прокатить в Южной Америке, где плотность враждебного индейского населения была высока, а значит, и бежать особо некуда. А на огромной территории современных США и Канады индейцев было от силы миллиона два.
Вирджинской компании потребовалось 12 лет, чтобы понять: что работает на юге, бессмысленно на севере. То же самое пришлось осознать лорду Балтимору, которому английский король Карл I в 1632 г. подарил 10 млн акров земли на севере Чесапикского залива. Счастливый Балтимор разработал систему маноров, как в сельской Англии: он раздаст землю вассалам, которые будут драть три шкуры с крестьян-арендаторов (литменов) и сами платить ему ренту. В «Основополагающих установлениях» Балтимор прописал: «Все дети литменов должны оставаться литменами, и так во всех поколениях». Но колонисты покрутили ему пальцем у виска и ушли подальше на свободные земли: мол, сам и работай, умник.
– Уровень развития общества зависит скорее от институтов, которые порождают инициативу, чем от культуры, – говорит историк Сергей Ачильдиев. – В Испании после Колумба цвела высочайшая культура – и что? Уже к началу XIX века Испания стала второсортной европейской державой. Почему? Кортесы, в отличие от английского парламента, не имели реальной власти, испанская буржуазия, в отличие от французской, не стала фундаментом общества. В колониях Симон Боливар хотел ровно того же, что и Джордж Вашингтон: создать Соединённые Штаты Латинской Америки. Несмотря на военные успехи, он в отчаянии восклицал: «Мы пашем море». Правильные институты невозможно сформировать, если у вас 98% граждан ничем не владеют, никому не верят и продают свой голос за пачку гречки. Фрэнсис Фукуяма указывает «три источника политического порядка Нового времени»: сильное эффективное государство, его подчинение праву, подотчётность правительства гражданам. Но не менее сложно добиться потом стабильности системы.
Великое вырождение
Но почему же сегодняшние США оказались, по данным Всемирного банка, на 72‑м месте в мире по простоте уплаты налогов, на 16-м – по лёгкости регистрации прав на недвижимость? С 1996 г. в США ухудшается работа государственных органов в плане борьбы с коррупцией, подотчётности и действенности инстанций. Лишь 16 выпускников Гарварда хотели бы вести бизнес в «стране юристов». Что случилось?
Разрушению институтов на Западе посвящён бестселлер историка Ниала Фергюсона «Великое вырождение». Фергюсон вопрошает: «Почему сейчас в сто раз дороже, чем 60 лет назад, выпустить на рынок новое лекарство? Почему управление США по санитарному контролю запретило бы продажу столовой соли, если бы её выставили на продажу как фармакологический препарат? Почему американскому журналисту пришлось потратить целых 65 дней на получение разрешения, чтобы поставить в Нью-Йорке киоск с лимонадом?» Россиянин, поди, уверен, что это начало вымогательства взятки, но на Западе бюрократы другие: у них большие зарплаты, быстрые карьеры, а соль в больших количествах вредна – и почему бы на этом не выслужиться. Из страны неограниченных возможностей Штаты превращаются в сословное общество, где возможности родителей значат слишком много для получения диплома и последующего трудоустройства. Образно говоря, быть вертухаем и здесь надёжнее, чем строить судоверфь.
История же про киоск с лимонадом не на шутку взволновала интеллектуалов. Это в чистом виде отсыл к эксперименту нобелевского лауреата по экономике Эрнанд де Сото, у которого ушло 289 дней, чтобы оформить документы на швейную мастерскую в родном Перу. А чтобы построить на государственной земле здание, документы собирались 6 лет и 11 месяцев по 52 инстанциям. Для Запада это стало синонимом неработающих институтов, из-за которых экономика уходит в тень и увязает в коррупции, блокируя развитие страны. Де Сото часто вспоминали в связи с «арабской весной» в Тунисе и Египте – мол, народ устал от государственного произвола. И вдруг привет – в «столице мира» Нью-Йорке «дозревают похожие яблочки».
Отец экономической науки Адам Смит ещё в XVIII веке прозрел, что страны останавливаются в развитии, когда законы и учреждения вырождаются, а рулить процессами начинает рентоориентированная элита. Смит, вероятно, пришёл бы в ужас, увидев, как в сегодняшней Америке тысячи юристов предлагают населению услуги по списанию долгов. А люди берут кредиты, заранее не собираясь их отдавать. Классик не поверил бы, что под видом социальной помощи будет поощряться паразитизм. Что на пособии по безработице могут годами сидеть целые поколения беднейших семей. А демократические партии будут вести охоту за их голосами, предлагая новую и новую халяву. Дошло до социального такси для бездомных и больничных по депрессии, от которой во времена Смита лечили как раз трудом. Как пишет Фергюсон, за 20 лет доля трудоспособных американцев, получающих страховые выплаты по инвалидности, выросла с 3 до 6%. И это больше, чем после Второй мировой войны, когда на родину вернулись слепые и безногие ветераны, а уровень уличной преступности был выше в 7 раз.
В 1989 г. на углу Вест 44-й стрит и 6-й авеню в Нью-Йорке установлено табло, в реальном времени показывающее изменение национального долга США – в целом и на каждую американскую семью. При установке на табло значилось 2, 7 трлн долларов, а в сентябре 2017 г., когда долг превысил 20 трлн, табло не выдержало и сломалось. Но мы видим, какое противодействие встречают попытки президента Дональда Трампа вернуть в страну производства, снизить нелегальную иммиграцию и начать хоть немного жить по средствам. А заодно перестать ломать активную часть населения 70%-ми налогами и экспроприациями имущества только за то, что, вкладывая деньги, инвестор мог воспользоваться инсайдерской информацией.
С Западом происходит многое из того, что погубило Римскую империю. Как пишет историк Михаил Ростовцев, к IV-V вв. Рим давно утратил важнейшие черты античности: демократию, верховенство права, «безналоговый режим» для свободных граждан. Наоборот, при Диоклетиане налоги вышли за предел, дальше которого эффективная аграрная экономика невозможна. Служба в армии из почётной обязанности превращается в рабство – легионеров ловят и клеймят, как скот. Под надуманными предлогами экспроприируют собственность, возникает механизм круговой поруки и обычай преклонять колени перед начальством. Неудивительно, что приход варваров многие римляне восприняли с облегчением.
Есть впечатление, что сегодня Запад берёт пример с России, а не наоборот. Но вряд ли этим стоит гордиться. Дела с институтами в Америке всё же значительно лучше, чем у нас. Да и ростки цезаризма в крупнейшей экономике мира ничего хорошего нам не сулят. России полезно помнить, что на протяжении последних 300 лет не политики, а инженеры двигали мир вперёд, а 95% бедняков обогатились благодаря эффективной экономике. Как говорил Адам Смит, «это неслыханная дерзость, когда короли и министры делают вид, будто заботятся о сбережениях простого народа». Находка Запада оказалась в том, что свободные люди изобретательны, а самый эффективный менеджер должен поменьше им мешать.
Госплан расправил плечи
В 1991 г. Библиотека Конгресса США провела опрос и выяснила: вторая после Библии книга по влиянию на умы читателей – роман-антиутопия «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд (кстати, рождённой в Петербурге в 1905 г.). В русском переводе «Атлант» состоит из 1398 страниц (больше «Войны и мира») не столько литературы, сколько скучноватой производственной драмы.
ИДЕЯ бестселлеразаключается в том, что мир держат на своих плечах творцы: предприниматели, изобретатели, труженики. Но всегда есть риск, что их усилия перевесит критическая масса болтунов, карьеристов, как выразился экономист Людвиг фон Мизес, «альфонсов от науки и политики, реализующих антипромышленную революцию». В романе атланты-капиталисты проигрывают в борьбе с правительством социалистического толка, рынок уступает позиции плановой экономике и страна постепенно погружается во тьму.
Всё начинается безобидно: пособия по безработице, пособия одиноким матерям, социальная демагогия. Потом антимонопольные законы, чтобы крупный бизнес не вытеснял мелкий, а угнетённые меньшинства нельзя было уволить. Затем рост налогов, массовый спад производства и первые «временные трудности». Затем по велению правительственных доброхотов поезд с дефицитной сталью отправляется не на лучший в стране станкостроительный концерн, простаивающий без сырья, а в местное «пикалёво», производящее низкокачественные суррогаты и запутавшееся в долгах. Зачем? Чтобы избежать социальных взрывов! Как следствие, разоряются оба предприятия, а правительство отбирает у фермеров Небраски зерно, отложенное под посевы, чтобы немедленно накормить голодающих. А что будет через год?
Задолго до появления РЖД и «Ростехнологий» Айн Рэнд моделирует ход: технологически родственные предприятия объединяют в промышленные пулы, где сильные кормят слабых – лишь бы те выпускали продукцию и не увольняли персонал. Бизнесу начали спускать план производства – как следствие, есть фотоаппараты, но нет фотоплёнки. И всё это под риторику про вороватых олигархов, ограбивших народ. Выпуск самолётов приостановили, перелёты по частным делам запретили – только по «общественной необходимости». Но, чтобы создать видимость заботы, по голодающим регионам запустили бесплатный оперный театр, а болтуну-психологу дали 7 млн долларов на изучение природы братолюбия. И хотя в романе нет попов и казаков, разве нам это всё мало знакомо?