Россия вне конкуренции

Два года назад доклад главы Федеральной антимонопольной службы Игоря Артемьева наделал шума: выходило, что Россия усиленно возвращается в Советский Союз по части собственности. Если в 2005 г. на государственные предприятия приходилось 35% ВВП, то в 2015-м – уже 70%. Из оставшихся частникам 30% можно вынести за скобки иностранный капитал и всевозможных «королей госзаказа», которые как один тесно связаны с государством и первыми лицами. И учесть теневую экономику, которая достигает 20–25% ВВП. И тогда получается, что внутри уравнения останется что-то вроде социалистических Венгрии и Югославии, где простым смертным разрешалось владеть только мелкими и средними предприятиями, которые тоже в любой момент могли отобрать. Понятно, что наращивание госсобственности тесно связано с желанием продлить пребывание у руля. Но не по этой ли причине российская экономика остановила свой рост задолго до начала конфронтации с Западом? Или в наших условиях госсобственность – просто меньшее из зол?

Паровоз возвращается

Скандальное выступление главы ФАС Игоря Артемьева, который занимает свою должность до сих пор, вовсе не было демаршем. Наоборот, выполнялось поручение президента Владимира Путина – создать национальную стратегию развития конкуренции. Поскольку без частного собственника нет настоящего рынка, а без конкуренции – эффективного производства, отмеченного высоким качеством товара и разумной ценой. Всё это Россия хорошо знает с советских времён, но когда казалось, мы ушли от плановой экономики навсегда, начался разворот в обратный путь.

Количество государственных и муниципальных унитарных предприятий за три года утроилось,причём самый яркий рывок произошёл в не слишком благополучные 2013–2014 гг., когда число ГУПов увеличилось с 11, 2 до 25, 4 тысячи. Обычно власти в кризис, наоборот,[end_short_text] продают активы, чтобы разогреть рынок и получить средства на латание бюджетных дыр. И в 2012 г. был расширен перечень крупнейших компаний, подлежащих приватизации, но потом, как сообщает ФАС, «планы изменились». Хотя и конъюнктура была удачной, и западный инвестор приветлив в преддверии Олимпиады в Сочи.

На этом месте мозг читателя может встать дыбом: его всю жизнь учили, что, когда государство забирает что-то у вороватых буржуев, – это хорошо. «Правильные» цари Пётр I и Иван Грозный как раз этим и занимались: земли объединить, все полномочия – государю, бояр – на плаху, сокровища – в казну. В 1990-е народ с возмущением роптал, что крупнейшие заводы уходят за бесценок каким-то выскочкам, которых позднее стали называть олигархами. А на нулевые пришёлся пик популярности президента Путина, при котором наблюдался обратный процесс – олигархов прижали, ЮКОС национализировали, ряд стратегических заводов тоже вернули в казну. Почему же теперь Игорь Артемьев говорит, что «уровень государства в экономике достиг «красной черты»? И если мы дальше пойдём тем же путём, то наша экономика будет неэффективной, а граждане – бедными? Потому что госкомпания госкомпании рознь.

В феврале 2013 г. «АН» рассказывали, как устроена крупнейшая государственная корпорация – ОАО «Российские железные дороги» (РЖД), в которой работают 894 тыс. россиян и создаётся 2, 5% ВВП. А устроена она так, что чёрт ногу сломит, заплачет и убежит. Вот корпорация отчитывается, что за год её расходы по пригородному сообщению вырастают на 72%. С какого, спрашивается, перепугу, если инфляция невысока, рубль стабилен, новых электричек массово не закупается? РЖД с удивительным изяществом объясняет: 21 млрд рублей образовало выпадение части доходов от пассажирских перевозок, 25 млрд – от курсовых разниц, 53 млрд – это снижение результата от «прочих доходов и расходов». Но никто из силовиков РЖД особо не атакует, ведь тогдашний босс корпорации Владимир Якунин слыл человеком настолько близким к руководству страны, что сам с кого угодно погоны снимет. Тот же Артемьев в начале 2010-х отмечал, что обычно его служба выигрывает около 85% судебных тяжб, но железнодорожникам проиграла все важнейшие споры.

При Якунине официальный доход 25 боссов убыточной государственной структуры составил 1, 4 млрд рублей. А сам босс зарабатывал на госслужбе 2, 4 млн рублей в день.Как так? Железнодорожная пресс-служба отвечает: никакие мы не убыточные. И включает все полученные от государства дотации и субсидии… в собственные доходы! Как будто они возили, возили по рельсам грузы и пассажиров – аж вспотели, но заработали. Но проходит несколько месяцев – и надо выбивать из государства новые средства. И корпорация тут же становится насквозь убыточной, исключая казённые подачки.

Летом 2012 г. обсуждалось письмо Владимира Якунина президенту Путину, в котором глава РЖД сетует на «дефицит инвестпрограммы до 2015 года», составляющий 400 млрд рублей. Эти деньги нужны Якунину, чтобы расширить «узкие места» в российских железнодорожных сетях, протяжённость которых сегодня составляет 5, 6 тыс. километров. В письме эти места не называются, но в отчёте ОАО РЖД за 2011 г. перечисляются приоритетные проекты: подходы к новым портам на Финском заливе и Чёрном море, Транссиб и БАМ, Западная Сибирь и север Уральского федерального округа, участок Междуреченск – Абакан – Тайшет и Московский железнодорожный узел. В отчёте говорится, что модернизация потребует 2, 2 трлн рублей, поэтому в письме нацлидеру Якунин особо уточняет: 400 млрд не решат всех проблем. Высокоскоростная магистраль Москва – Петербург и подготовка к чемпионату мира по футболу потребуют новых средств. Срок окупаемости подобных проектов – 20 и более лет.

Сегодня мы знаем, что значительная часть «приоритетных проектов» РЖД так и остались нереализованными. После отставки Якунина в 2013 г. бюджетное финансирование «инвестпроектов» круто урезали – до 145 млрд в 2014–2016 годах. Тем не менее, согласно отчёту Счётной палаты, РЖД не может переварить более трети этих средств – к началу 2016 г. на его счетах скопились неиспользованные 53, 8 миллиарда. В проекте бюджета до 2020 г. на инвестпроекты корпорации дадут и вовсе исторический минимум – 79, 3 млрд рублей вместо планировавшихся 84, 3 миллиарда. Оказалось, что и без якунинского размаха в доении бюджета поезда не встали, рельсы не проржавели, а тарифы растут даже медленнее, чем при старом боссе.

При этом не подвергается сомнению, что почти все рельсы страны должны находиться под контролем единой государственной конторы. Хотя бизнес постоянно критикует РЖД за административный ресурс: мол, допускает к инфраструктуре только «своих» перевозчиков. По словам главы Дальневосточной транспортной группы Раисы Паршиной, если разрешить частникам ставить на пути свои локомотивы, самим договариваться с ремонтниками, подъездными бригадами – тогда и тарифы пойдут вниз. Именно это несколько лет назад предлагал Минтранс: создание конкуренции, привлечение инвестиций. Но взамен появляются громоздкие инструкции с целью допускать к рельсам только «узкий круг».

Свои среди «своих»

Критикуя вышедший из берегов диктат госкомпаний на рынках, мало кто из специалистов утверждает, что госкомпании – зло само по себе. По словам директора Института анализа предприятий и рынков Андрея Яковлева, есть и вполне эффективные госкорпорации, например, в Норвегии, Чили, Малайзии. Основной вопрос в качестве государства – может ли оно эффективно распоряжаться своей собственностью, отделять компетентных чиновников от коррумпированных. Если с эффективностью у государства проблемы, ему не помогут ни скорейшая приватизация, ни сокращение присутствия на рынках.

В том же РЖД трудится почти 900 тыс. человек, хотя известны оценки: в Европе или США работали бы 200–300 тысяч. У российских госбанков операционные расходы намного выше, чем на Западе. Например, Сбербанк потратил на IT в 2017 г. больше «Яндекса» – 65 млрд рублей. В «Газпроме» в 2017 г. работали 467 тыс. человек, а в 1999 г. – менее 300 тысяч. Хотя добыча газа за тот же период упала почти на 20%.

Эксперты отмечают ещё одну странную особенность: в 1990-е «Газпром» был рентабелен, хотя ситуация на рынке была куда хуже. И это ещё мягко сказано: в 1999 г. газ в Европу продавался по 65 долларов за тысячу кубов (сейчас это стоит 230 долларов, то есть в 3, 5 раза дороже) плюс на «Газпроме» висела масса обременений. Промышленным потребителям внутри России газ подавали по 10 долларов, примерно такие же расценки действовали для стран СНГ. Для Украины, Белоруссии, Приднестровья существовало понятие «товарный кредит», срок оплаты которого не назывался. Фактически бесплатно приходилось «поддать газку» для армии и крупнейших сельхозпроизводителей. Сегодня страны СНГ платят на уровне немцев и австрийцев. Но самый крутой рост тарифов – для потребителей внутри страны, то есть для нас. С 1999 г. примерно в 7 раз! Сам президент Путин в 2014 г. поставил министрам на вид чрезмерную дороговизну внутренних газовых цен: мол, в США газ дешевле, мы стимулируем уход производств. Но в 2014 г. оптовая цена для потребителей была 4065 рублей за тысячу кубометров, а сегодня доходит до 4800 рублей.

На нынешнюю убыточность «Газпрома», конечно, повлияла потеря рынков вследствие обо-
стрения с Западом. Но она не слишком критичная, поскольку даже Украина продолжает закупать российский газ через европейских посредников. Второй момент: выросла себестоимость добычи. Примерно в 10 раз с 1990‑х годов! И проверить эту удивительную цифру очень сложно: нужны тысячи инспекторов, детально знакомых с технологиями газодобычи. Третья причина: строительство газопроводов «Северный поток», «Турецкий поток» и «Сила Сибири» и всевозможной инфраструктуры. Помимо сомнительной экономической целесообразности этих проектов давно замечено, что строят их компании узкого круга приближённых к власти бизнесменов. Например, частные коммерческие структуры по невысокой цене и без тендеров выкупили у «Газпрома» дочерние компании по обустройству месторождений и строительству газопроводов, объединили их в компанию «Стройгазмонтаж», которая теперь оказывает тому же «Газпрому» дорогостоящие услуги. Потратив около 500 млрд рублей (километр традиционно обошёлся выше среднемировой цены) на создание газопровода Сахалин – Хабаровск – Владивосток, удалось загрузить трубу лишь на 40%. А после 2016 г. данные о загрузке газопровода вовсе засекречены! Для сравнения: на здравоохранение в 2018 г. федеральный бюджет потратит всего 460 млрд рублей.

Образовавшиеся в корпоративном бюджете прорехи «Газпром» «лечит» продажей государственного пакета акций, которых сегодня едва хватает на контрольный пакет – 50, 2%. И следы этих продаж чаще всего ведут в офшоры к неустановленным бенефициарам. И не вспомнить случая, когда акции «Газпрома» достались бы прозрачному и всем известному бренду.

Газовая корпорация – лишь ещё один пример неэффективности государственного монополизма. Хотя «Газпром» монополией де-юре не является, добывая лишь две трети российского газа. Но раз уже даже эта деятельность оказывается убыточной, то что говорить о всевозможных ГУПах? В 2008–2012 гг., когда начались сокращения среди госслужащих, доля работников госкомпаний, наоборот, выросла с 10, 4 до 12, 9% всех работающих россиян. Уместно ли тут говорить об эффективности и конкуренции?

– Среднемировой уровень доли госсектора в экономике оценивается примерно в 30%. В России МВФ ещё несколько лет назад оценивал её в 71% ВВП, – говорит замдиректора исследовательского института «Центр развития» Высшей школы экономики Валерий Миронов. – Более того, «секретная» часть российского госбюджета уже в 2014 г. составляла 14%, сейчас она стала значительно большей. В стране возникают «гибридные» разновидности государственного капитализма, при которых государство оказывает влияние на инвестиционные решения частных компаний, владея в них лишь миноритарным капиталом. В нулевые годы, когда были отменены выборы губернаторов, проявил себя и региональный монополизм. Огромный внутренний рынок оказался поделён на 80 «уделов», в каждый из которых не пускают малый и средний бизнес, если он не является «своим» для местных властей.

Проблема даже не в том, что в благословенные 2000-е только 26 крупнейших госкомпаний умудрились набрать долгов (по которым отвечает в конечном счёте казна) на 102% ВВП! Сузились до минимума возможности молодых предприимчивых людей построить своё дело без родительских связей и капиталов. Даже чиновники Минфина, прикинувшись в качестве эксперимента частными дельцами, не смогли выиграть конкурс по закупкам госкомпаний. Сколь райские условия они бы ни предлагали, выигрывали более дорогие, но «свои» предложения.

Чужие здесь не строят

В декабре2017 г. Владимир Путин подписал подготовленный ФАС указ о национальном плане развития конкуренции. В нём есть жёсткая идеологема: присутствие на любом конкурентном рынке не менее трёх компаний, одна из которых должна быть частной. Основными принципами проконкурентной госполитики названы сокращение доли госкомпаний в экономике, обеспечение свободы экономической деятельности, поддержка развития малого и среднего предпринимательства, учёт развития конкуренции в госинвестициях. В 2018 г. должны появиться законы о запрете создания новых ГУПов на конкурентных рынках и об отказе от покупки рыночных компаний государством, о сокращении доли ГУПов и МУПов на рынке ЖКХ и увеличении долей частных компаний в системе ОМС в здравоохранении, о принципах тарифной реформы.

Однако из окончательной редакции стратегии выпали важнейшие пункты: госмонополиям необязательно согласовывать инвестпрограммы с ФАС, антимонопольная деятельность не станет ключевой в деятельности Генпрокуратуры. Прокуроры вообще исчезли из Национального плана, хотя в ранних редакциях им отводилась роль «координатора антикартельной деятельности». Предложения об ограничении закупок у единственного поставщика госзаказчиками и госкомпаниями будут обсуждаться лишь в апреле 2019 года. А может, и позже. Но самое главное – не будет национальной кампании за конкуренцию, не прошло предложение активно освещать борьбу с монополистами на федеральных телеканалах. Недобрый знак и в том, что стратегию подписали до выборов, а не включили в новые «майские указы» президента, которых с содроганием ждут чиновники на местах.

Всё это может оказаться сигналом для участников рынка, что всё остаётся по-старому. Стратегию по развитию конкуренции президент станет утверждать два раза в год – как и антикоррупционную стратегию. А что она – сильно мешает кому-то воровать? Что – великая проблема создать в отрасли видимость конкуренции, под шумок сплавив самые ценные активы «своим» частникам? В том же РЖД умудрились приватизировать как «нерентабельный» бизнес по стирке белья для пассажирских поездов, а все подрядчики оказались бывшими железнодорожниками, их детьми и роднёй. А уж малое и среднее предпринимательство у нас «поддерживают» больше 20 лет, параллельно опутывая налогами и отчислениями в социальные государственные фонды.

Сокращать долю государства в экономике тоже можно по-разному. Можно раздать за бесценок «своим», а можно ничего не делать, объясняя, что на государственные активы просто нет покупателя. И это будет истинной правдой. Частный бизнес с трудом вывел сотни миллиардов долларов за границу. Чтобы он воскликнул «верю» и бросился возвращать их обратно в наш театр, на сцене должны не только обновить занавес.

Бабушка успеха

Развитые страны никогда не забывали, чем они обязаны конкуренции. Отсюда и кажущееся порой диким антимонопольное законодательство.

ДЭН Сяопин, архитектор китайских реформ, однажды признал: «Ни одна страна не может развиваться, закрывшись ото всех, не поддерживая международные связи, не привлекая передовой опыт развитых стран. А также достижения передовой науки и техники и иностранный капитал. Мы, как и наши предки, испытали этот горький опыт… С середины эпохи Мин до Опиумных войн, за 300 лет изоляции, Китай обнищал, отстал в развитии, погряз в темноте и невежестве».

 И действительно, в начале XV века Европа выглядела захолустьем по сравнению с Востоком. В Пекине проживали 700 тыс. жителей, а среди 10 крупнейших городов мира европейским был только 200-тысячный Париж. Как пишет историк Ниал Фергюссон, 600 лет назад по реке Янцзы проходило до 12 тыс. барж с рисом, а компендиум китайской науки насчитывал 11 тыс. томов. В Китае создали сеялку за 2 тыс. лет до Джетро Талла, а первую доменную печь для выплавки чугуна – около 200 г. до н.э. Англичане только в 1788 г. перекрыли по производству железа показатели Поднебесной 700-летней давности. Флот китайского адмирала Чжэн Хэ в начале XV века брал на борт 28 тыс. человек и был крупнее любого западного до Первой мировой войны. Но с 1500 г. китайца, замеченного в постройке судна более чем с двумя мачтами, приговаривали к смерти. Прибрежные посёлки и города переселяли, как минимум, на 15 км от моря. Китайские императоры были похожи на нашего царя Николая I, который отказывался строить железные дороги, потому что по ним в страну может приехать революция.

В то же время богатство государств Запада росло за счёт конкуренции. В Европе XVI века насчитывалось около 500 государств. В 1500–1800 гг. Испания воевала 81%, Англия – 53%, Франция – 52%. Казалось бы, это не лучший фон для экономического развития. Но развивались оружейные технологии, стратегии ведения войны, сыгравшие решающую роль в лёгком завоевании колоний. Войны нужно было оплачивать – развивались рынки, изобретались акционерные общества, облигации, банковские премудрости. Крошечные Португалия и Голландия активнее включились в процесс – маленьким всегда тяжелее и рассчитывать больше не на кого.

А когда капитализм развился и грозил подменить собой правительства и парламенты, Запад не забыл, что конкуренция – это всё. Джон Рокфеллер стал первым долларовым миллиардером в начале XX века, но его компания Standard Oil в 1911 г. была упразднена и разделена на множество мелких вследствие антимонопольного закона. С тех пор возобладало мнение, что если уж есть в экономике стратегические отрасли, то лучше сохранить за ними государственный контроль. И сегодня от 65 до 90% мировой добычи нефти и природного газа находится под контролем государственных компаний. Из 20 крупнейших по резервам нефтяных компаний в мире 16 являются государственными.

Но это не значит, что эти компании похожи на РЖД по манере тянуть из государства деньги. Одна из ключевых политических сфер деятельности государственных компаний – трансфер технологий. То бишь поглощать зарубежные корпорации или заказывать у них самые современные «фишки». Для того же Китая это часть политики: из 1, 8 млрд долларов, которые китайский холдинг Geely заплатил за шведского автопроизводителя Volvo, примерно 1, 6 млрд имеют государственное происхождение. Госкомпании Саудовской Аравии активно приобретают высокотехнологичные производства в Великобритании, Германии, Нидерландах, купили часть бизнеса у General Electric. Если наши госкорпорации и делали что-то подобное, то это большая-пребольшая тайна. Но, похоже, что скрывать-то как раз и нечего.

В богатых странах госкомпании являются также главными насосами для накачки суверенных фондов, управляющих сотнями миллиардов долларов. Например, инвестиционный фонд Абу-Даби управляет свыше 600 млрд долларов, фонд Саудовской Аравии SAMA контролирует почти 500 млрд, на два китайских фонда приходится свыше 1 трлн долларов. Периодически заходит речь и о создании европейского суверенного фонда с целью защиты экономик Старого Света от чрезмерного влияния извне. В России же печальная судьба Фонда национального благосостояния общеизвестна. И когда в нём ещё плескались жалкие 3 трлн рублей, государственная нефтяная компания «Роснефть» предлагала отдать две трети этих средств ей на какие-то малопонятные проекты. А кусок поменьше просила корпорация «Роснано».