Родная мать — престарелая женщина, имеющая проблемы со здоровьем и несколько объектов недвижимости в Адыгее, отказывается от единственной дочери и выгоняет семью внука из дома. Это не сценарий психологической драмы, а жизнь. Но женщина С. Н. не может до сих пор поверить в реальность происходящего. Эта публикация, безусловно, вызовет интерес правоохранительных органов, и мы не указываем подлинных имен и фамилий всех участников, чтобы ни в коей мере не влиять на честное и профессиональное расследование.
Родственные связи
Начало этой истории ничем не отличается от тысяч подобных: мама постарела, дочь С. и внук Р. за ней ухаживали, возили по больницам, помогали в быту — в общем, нормальные семейные дела. И, как пишут в детективах, ничто не предвещало беды.
— У мамы онкология — рак груди. Операцию сделали, но регулярно надо обследоваться и проходить процедуры. В марте прошлого года мы с сыном, как обычно, повезли ее в специализированный центр в Майкопе,— вспоминает С. — На обратном пути мама рассказала, что познакомилась с женщиной: «Внимательная, добрая, слушала внимательно, про жизнь спрашивала». Мы порадовались, что у нее хорошее настроение. Приехали к ней домой — в поселок Ассоколай. Помогли по дому, оставили продукты. Всё как обычно. Дело в том, что мама категорически отказывалась переезжать к нам. В Яблоновском есть дом, который зарегистрирован на нее и где живет мой сын с женой и тремя детьми. Места хватает, но мама хотела жить отдельно. Поэтому мы два-три раза в неделю ездили к ней, чтобы помочь по хозяйству, справиться о здоровье и так далее. Кроме того, постоянно были на связи. И вдруг в апреле 2017-го мне звонит участковый и говорит, что мама написала на меня заявление в полицию. Пригласил встретиться и перечислил документы, которые надо взять с собой: доверенность на право собственности домами и паем, все медицинские выписки и даже бумаги о реабилитации маминого дяди, который был репрессирован в сталинские времена. Собрала и пошла.
На месте дочь выяснила, в заявлении мать обвиняет в том, что она не отдает документы на два дома, принадлежащие пенсионерке, и земельный пай. Якобы престарелая женщина неоднократно требовала вернуть бумаги, но дочь, являющаяся к тому же ее официальным опекуном с 2000 года и единственной наследницей по завещанию, всегда отвечала отказом.
— Я никогда не общалась с представителями правоохранительных органов в качестве подозреваемой. Жила по закону, чему и детей своих учила. Но во время этой беседы участковый, капитан полиции, меня раздавил в моральном плане. Говорил, что я не смотрю за мамой, и другие неприятные, а главное — неверные вещи. Кроме нас в кабинете была еще одна пожилая женщина, Б. Она сказала, что является сводной сестрой моей мамы (якобы мой дед — это ее отец) и теперь будет ухаживать за ней. До этого момента я о таких родственниках и не слышала никогда. Давление было очень сильное, и я настолько испугалась за себя, детей и внуков, что беспрекословно отдала им все документы,— рассказывает С.
А дальше события стали развиваться еще интереснее.
Видеть вас не хочу
После разговора в полиции С. приехала в Ассоколай, чтобы поговорить с матерью. Но остаться наедине у нее не получилось. Рядом всё время находилась обретенная сводная сестра. Мать же, по словам дочери и внука, который привез С., вела себя неадекватно: кричала, ничего не слушала, обвиняла в том, что у нее хотят всё украсть.
— Бабушка всегда была, что называется, женщиной с характером. Очень категоричная, довольно резкая, но ко мне, маме и правнукам относилась хорошо. А тут прямая агрессия. Ничего не слушала — только кричала,— говорит Р. — Такое ощущение, что это и не моя бабушка была вовсе — словно подменили. Так и уехали ни с чем.
А в следующий визит С. встретила запертая дверь дома и полная тишина. Телефон матери не отвечал. И женщина побежала в полицию с заявлением о пропаже «гражданки Г., 1939 года рождения».
Оказалось, что маму увезла к себе в поселок Гавердовский та самая сводная сестра — погостить. А следом из полиции пришли уже к самой С. и ее сыну. Женщина-инвалид подала заявление о том, что дочь и внук издевались над ней и даже били.
— Как вообще могло кому-то прийти в голову, что я или сын обижали мою маму? Это просто невозможно. Мы всегда с уважением и почтением относимся к старшим, тем более к маме. Любой ее каприз исполняли. Потом я читала в заявлении, что мы ее пенсию тратили. Да я ни копейки оттуда не брала — всё ей на карточку перечисляли. У нее там около ста тысяч рублей накопилось. Правда, сейчас я не уверена, что эти деньги там еще есть. Более того, все продукты, лекарства, поездки по врачам мы сами оплачивали. За что такая несправедливость? — плачет С.
Полицейская проверка отвергла обвинения в побоях и издевательствах, но дала родственникам повод задуматься о судьбе и здоровье престарелой женщины.
Параллельно внук Р. изучал личность обретенной родственницы Б. и нашел массу интересных совпадений.
— «Сводная сестра» оказалась матерью подполковника полиции в Майкопе, а вот его женой была и остается та самая «добрая женщина», которая так понравилась бабушке во время последнего посещения онкологического центра. Тут же возникли нехорошие догадки о столь пристальном интересе к нам со стороны правоохранительных органов,— объясняет Р. — Дальше — больше: маму лишили опекунства, причем без ее участия. Завещание аннулировали, и теперь мы вообще не знаем, на кого бабушка отписала имущество. А затем она потребовала выселить меня, а значит, и своих троих правнуков из дома в Яблоновском, где я сейчас живу. Мол, решила этот дом продать и купить квартиру в Майкопе, чтобы быть поближе к больнице. Я приезжал к ней, спрашивал, чем обидел и так далее, но, на мой взгляд, она не в себе. Один пример — бабушка говорит: «Посмотри, какие мне зубы новые вставили». Открывает рот, а там нет зубов. «Бабушка, так ведь не вставили ничего!» — «Ты, как твоя мать, ничего не замечаешь. Уходи, видеть тебя не хочу».
Душа болеет?
С. искала защиту в прокуратуре. Подала заявление, где выражала «опасение за здоровье своей матери» и просила оградить ее от влияния «сестры» и ее родственников, которые, по ее мнению, претендуют на имущество — дома и земельный пай. В ходе проверки была опрошена мать, которая рассказала, что никто на нее не влияет. На том и порешили: «Оснований для принятия мер прокурорского реагирования не установлено».
— По сути, я сейчас не имею никакой возможности для общения с мамой. Ее постоянно окружают посторонние нам люди, объявившие себя нашими родственниками,— говорит С. — В то же время я абсолютно уверена, что мама не отдает отчет своим словам и поступкам. Ведь помимо онкологии у нее тяжелая форма гипертонии с нарушением мыслительной деятельности, хроническая ишемия мозга второй степени и еще целый букет диагнозов. Болезни, возраст, особенности характера привели, на мой взгляд, к психическому заболеванию — другого объяснения такому отношению к себе и внукам я не нахожу. Обратилась в Тахтамукайский районный суд Республики Адыгея с заявлением о признании мамы недееспособной. Экспертизу провели за считанные часы и выдали заключение, что у нее органическое расстройство личности, но она вменяема. Подала апелляцию — отказали. Но любой человек, который видел маму в последнее время, сразу скажет: она не понимает, что с ней происходит. Поэтому обратилась за консультацией в Москву, в «Саморегулируемую организацию судебных экспертов». Так вот там документы наших экспертов, признавших маму дееспособной, изучали пять дней. После того как мы получили рецензию на заключение республиканских экспертов, отпали все сомнения.
Не будем пересказывать весь многостраничный труд — приведем лишь несколько выдержек.
О нарушении процесса: «Текст подписей экспертов об уголовной ответственности должен находиться на одном листе с датами начал и окончания экспертизы. Росписи проставлены на втором листе заключения без указания даты и фамилии должностного лица, который ознакомил их с правами и ответственностью согласно юридическим нормам… Следовательно, подписи экспертов были в действительности поставлены не до, а после окончания экспертизы и распечатки текста заключения. Таким образом, подписи в заключении (трех из четырех экспертов. — Прим. ред.) не имеют юридической силы, так как эксперты надлежащим образом не предупреждались об ответственности за дачу заведомо ложного заключения».
О диагнозе: «Диагноз F07.0 „Органическое расстройство личности” выставлен абсолютно неграмотно, непрофессионально и неаргументированно, так как данный диагноз верифицируется после долговременного наблюдения и обязательного обследования пациента…»
Об осмотре: «Согласно экспертному заключению нет ни одного полного описания соматического осмотра, неврологического и психического состояния Г., необходимого для правильной и объективной оценки ее физического и неврологического состояния, психического здоровья, поведенческих реакций. Более того, в самом заключении эксперты описывают данные статусы скудно, не соблюдая последовательности описания и принятых в медицине правил, не дают четкой и последовательной логической картины наличия или отсутствия у подэкспертной психического расстройства».
О сомнениях: «Выводы экспертов вызывают сомнения в их объективности, так как:
— экспертами произведена заведомо ложная установка диагноза F07.0, выставленного поспешно, безосновательно, неаргументированно и неграмотно;
— необоснованно и неверно даны ответы суду по психическому состояниюГ. и ее способности самостоятельно понимать значение своих действий и руководить ими;
— проигнорированы структурность и методичность экспертного заключения, не применены и не отмечены методы и методики исследования, используемые в проведении подобных экспертиз;
— грубо нарушен закон «О государственной судебно-экспертной деятельности РФ».
Вывод: «Заключение комиссии экспертов №543 от 13.10.2017 г., выполненное экспертами ГБУЗ Республики Адыгея „Адыгейский клинический психоневрологический диспансер” в отношении Г., 1939 года рождения, произведено с грубыми нарушениями действующего законодательства, без соблюдения нормативно-правовых актов, регулирующих проведение судебно-психиатрических экспертиз, без указания методик (методических рекомендаций) проведения данного вида исследований, без должной степени ответственности, честности и внимания к подобным типам экспертиз, ссылаясь только на собственные субъективные суждения, без применения современных научных познаний, что является основанием для назначения повторной судебной экспертизы».
По здравом размышлении такой документ должен стать поводом для служебной проверки судебных экспертов, признавших пожилую женщину дееспособной. Но С. и ее близких этот вопрос интересует далеко не в первую очередь. На основании полученной из столицы рецензии она снова обратилась в суд. Теперь уже республиканский.
— Странности за мамой мы наблюдали давно, но не хотели верить в ее душевную болезнь. Поймите, очень трудно принять, что твой самый близкий с рождения человек не может себя контролировать. Но сейчас у меня нет другого выхода, так как только признание мамы недееспособной позволит снова оформить опекунство и следить за ее состоянием здоровья. Уверена: как только «сводная сестра» и ее влиятельные родственники поймут, что мамино имущество не получить, они исчезнут,— объясняет С. — У меня одна надежда на суд. Заседание назначено на 27 февраля. Приходите и убедитесь, что мама нуждается в заботе по-настоящему родных людей.
Мы будем пристально следить за этой ситуацией и обязательно расскажем читателям о судебном решении по этому делу и последствиях, которые оно будет иметь для участников этой изобилующей поразительными поворотами сюжета истории.
Илья ПРИВАЛОВ