В переизданном, доработанном двухтомнике Андрея Караулова «Русский ад» изображена история девяностых годов, напоминающая полотна Босха. Без прикрас показано время «демократических реформ» – время бандитов, насильников и грабителей разного пошиба, денег и отчаяния и борьбы за власть без победителей и проигравших… Все лишились души и смысла – и кто ушел, и кто остался.
Возможности криминала сильно преувеличены?
В книге помимо прочего есть интервью Гайдара автору, ведущему программы «Момент истины». В ответах чиновника – упрямое непонимание, к какой беде ведут «реформы».
– А чем же он плох? Госзаказ? Если армия сама заказывает для себя пшеницу – это плохо?
– Что значит «плохо», Андрей Викторович, если госзаказ есть самая большая глупость советской командно-распределительной системы? Вдруг в Москве, в Госплане, какие-то дяди средних лет рисуют карту-план, какой колхоз, сколько зерна, кукурузы, проса там, не знаю, ячменя должны сдать государству. Дол-ж-ны, понимаете? По фиксированной цене! И где? В Сибири! Где Москва – и где Омск! Неужели омичи сами, без Москвы, не знают, что им сеять? И как им выгодно продать свой урожай?!
– Вы… Егор Тимурович, давно в Сибири были? Разрешите напомнить: до знаменитой деревни Муромцево, родины писателя Бориса Пантелеймонова, это самый север Омской области, «хоть три года скачи – всё равно не доскачешь»! Если в Муромцеве отменить госзакупку, там сразу, в тот же день, появятся барыги. Да ещё с автоматами. За зерно они дадут гроши. Пятьдесят долларов за тонну – баста!
– Вы преувеличиваете возможности криминала, господин ведущий. Особенно в масштабах Сибири.
– Если государство, уходит из Муромцева, это катастрофа; есть же разница между фермером в Провансе, где рядом – вся Европа, которая с удовольствием купит его молоко, и крестьянином в Сибири, где вокруг – один лес?
– То есть вы считаете, Россия к рынку не готова? А сама рыночная экономика занимается только тем, что выявляет самые худшие качества наших соотечественников: стремление к наживе, желание разбогатеть на горе других?
– Я хочу сказать, что, если у нас в государстве больше нет государства, на авансцене тут же появятся те, кто сильнее. А самые сильные – это сейчас бандиты. Не гражданское общество, Егор Тимурович. Не надейтесь!
– Тогда я, Андрей Викторович, задам вам вопрос. Кто мешает крестьянам вашего Муромцева связаться с соседней деревней и быстренько договориться: либо вся область продаёт зерно по 400 долларов за тонну, либо барыги, как вы назвали сейчас новых русских предпринимателей, остаются с носом.
– Я отвечу, Егор Тимурович... Баба.
– Кто?
– Баба, Егор Тимурович.
– Какая баба?
– Русская. Потому что у бабы детишки голодные. И в школу им не в чем пойти.
Дожили до Ельцина – переживём ли?
Здесь же – разговор священника и деятеля искусств.
– Но мне, – продолжал Борис Александрович, – важно то, о чём я только что сказал: в раю, рядом с Богом, находятся миллиарды хороших людей. Кого-то из них я хорошо знаю: Моцарт, Бетховен, Чайковский. Послушайте: как же они, эти творцы, нужны сейчас на земле! Это ошибка, что их здесь нет! Большая ошибка!
– Смерть не может быть ошибкой, – возразил отец Тихон, поднимая бокал. – Бог отвечает за любую смерть, Борис Александрович, у Бога нет мертвецов.
– А я вот не уверен, что мне сейчас надо благодарить Всевышнего, что я дожил до нашего времени. До Ельцина.
…И размышления приближённого «к телу» служащего: «Иногда Алёшке казалось, что Борис Ельцин чем-то напоминает ему Гришку Распутина, – Ельцин обещал чудеса, обещал много хорошего, но если спросить Алёшку, что же Ельцин сделал хорошего, то у него вряд ли нашёлся бы ответ».
Неудобных – за ограду
В книге рассказывается и малоизвестная история о том, как Михаил Горбачёв на следующий день после своего избрания отправил в психушку собственного шурина – детского писателя Евгения Титаренко, родного брата Раисы Максимовны.
«Супруга генсека опасалась: вдруг кто-то из журналистов подловит Евгения Титаренко не в самую лучшую для него минуту. Например, встретится с ним в «Дубраве», знаменитой воронежской пивной, где он часто валяется в лужах собственной мочи... Правозащитники никогда не интересовались судьбой этого человека. Кто вернул Сахарова из ссылки? Как кто? – Горбачёв! Событие высшей государственной важности. А тут – какой-то дядька-алкаш, в России таких сотни тысяч, если не миллионы. Титаренко забрали ночью 12 марта 1985 года и отправили в Орловку, в Воронежский психоневрологический диспансер, в специальный бокс, больше похожий на тюремный карцер, запретив ему (увидит кто!) прогулки на свежем воздухе.
Раиса Максимовна может быть спокойна; её брата никто не найдёт. Похороненный заживо, Евгений Титаренко семь лет, вплоть до января 92‑го, был изолирован от всех. В 87‑м он перестал узнавать людей, а 14 марта 88-го пытался покончить с собой. Контроль за Титаренко после суицида ужесточили. Если Евгений Максимович отказывался от пищи, его: а) кормили насильно (по той же «схеме», кстати, что и Сахарова в Нижнем) и б) беспощадно избивали. Убить было бы проще, конечно, но Раиса Максимовна – человек сердобольный и очень добрый, на убийство она не пошла».
Мы – запасные, запасные немы
«Русский ад» – жёсткие и жестокие реалистичные описания: насилие в тюрьме и подворотнях; и импотенция (во всех смыслах) политиков, которые в постели с проститутками рассуждают о мерзости конкурентов и судьбах Родины; и гениальная фраза – метафора времени: «Как же хочется в мафию, Господи!»; и весь этот тяжкий чиновничье-бандитский дух, замаскированный дорогими костюмами и выступлениями-спектаклями; и медленное умирание людей, чьих смертей никто не заметит, чьих душ никто не оплачет; и размышления Солженицына в эмиграции, тяжёлые, злые; вообще – много злобного, душного, очевидного теперь, на расстоянии, из другого уже века.
«Это сейчас Россия рассматривается Соединёнными Штатами лишь как резервная территория для Европы, – пишет Караулов. – На случай какой-нибудь глобальной катастрофы. В серьёзных кругах, близких к НАТО и Международному валютному фонду, центральной политической организации на планете (у кого больше влияния – у ООН или МВФ?), – в серьёзных кругах это уже не скрывается. Россию можно завоевать только без войны, ведь прежде, до Буша-старшего, до Клинтона, все ломали о Россию зубы: Карл, Наполеон, турки, немцы... Даже Брестский мир, «похабный», по словам Владимира Ильича, Брестский мир, когда Россия потеряла 50 миллионов человек, то есть те земли, где русские землекопы добывали почти 90% всего отечественного угля и 70% железной руды, даже Брестский мир не причинил России (и – глубоко – в самой России) того вреда, какой обозначен сейчас.
Так почему же Россия такая огромная? Неужели правда «резервные земли»? И – резервный народ? На тот случай, когда миру являются такие скоты, как Гитлер? Если бы американцы построили атомную бомбу на полгода раньше, Рузвельт сбросил бы её на Гитлера, на Берлин. Весь мир рукоплескал бы этой победе – великого американского оружия. Пройдут годы, и – ещё раз – госпожа госсекретарь Соединённых Штатов открыто, не стесняясь, скажет, что Небожитель сглупил, у России слишком много богатств. Всевышний может ошибаться, кто спорит, зато она, госсекретарь, не ошибается...»
Новый русский страх. Главные достижения русского XX века: образование, металлургия, ВПК, химическая промышленность, полимеры, литература, театр – и страх, страх, страх. Сначала Первая мировая и Ленин, потом Сталин и голод, потом КГБ и Андропов нагнали на Россию такой страх, от которого она, похоже, уже не избавится. Почему? Потому что бояться – это правильно? Да. Сейчас – да. Если вся работа у людей, миллионов людей, сводится лишь к выполнению задания, значит, это задание (или задачу) должен кто-то поставить. Какой-то начальник. Большой или маленький. Точнее, большой – начальнику поменьше, начальник поменьше – совсем маленькому и т.д. Сверху вниз. Вся страна в ручном управлении.
«Ужасно, если ты сам себе наливаешь, – ещё одна цитата из книги, которая, как и все остальные – точные и ёмкие, примета эпохи. – Что такое комедия? Это когда есть с кем, но негде. Что такое трагедия? Это когда есть где, но не с кем. А что такое трагедия всей русской интеллигенции? Это когда есть где, с кем… но зачем?»