Шурик где-то рядом

То есть в состоянии воодушевления, ради общего блага и бескорыстно. Поначалу крепко задумаешься, глядя за окно: вроде все усилия людей там дышат жаждой наживы и самоутверждения. Но, если присмотреться, разве не энтузиасты те жильцы многоэтажных домов, кто возделывает под окнами сады с фигурками цапель и гномов? Разговоришься с какой-нибудь одинокой старушкой – и оказывается, что кто-то незнакомый вчера бесплатно подвёз её до поликлиники. Актуальный вопрос можно сформулировать так: а не стало ли сегодня больше подлинного энтузиазма, чем в звонкие времена СССР? Не был ли тот энтузиазм показным и принудительным? А нынче человек без лозунгов и по собственной инициативе ищет возможность сделать что-то хорошее, потому что чувствует в этом потребность.

Операция «Э»

Как выглядит энтузиаст в советском кинематографе? Как Александр Демьяненко в роли Шурика: юный, решительный, отзывчивый – словно олицетворение молодой крылатой державы. Нынешний народный герой – как постаревший Шурик: ему под 60, он бывший милиционер с военным опытом. Николай Соколов из деревни Непотягово под Вологдой в одиночку построил для односельчан деревянный мост через реку Шограш, который власти обещали возвести полвека. И не взял ни копейки.

Если быть точным, Непотягово в 2001 г. получило статус посёлка – отличие от деревни в том, что большинство населения уже не занимается сельским хозяйством. От Непотягово до границ Вологды теперь всего 10 км, многие ездят туда на работу. Кроме того, в 1970-е годы на противоположном берегу Шограша настроили пятиэтажек, куда переселилось большинство жителей, коих последняя перепись насчитала 1200 человек. А старые дома с хозяйством остались за рекой. Понятное дело, непотяговцы проводят там много времени – считай, дача в пешей доступности. Но мост между берегами отсутствовал!

Смета на деревянный пешеходный мост составила 600 тысяч рублей. При Союзе бригада с техникой склепала бы его за пару дней, но власти не видели необходимости. Что кто-то в очередной раз навернулся на наплывных мостках, которые сносит[end_short_text] в половодье, разбил голову или сломал ногу, что одни вызовы «скорой» и расходы на лечение съели денег на 20 полноценных переправ – для них не аргумент. А сколько в XXI веке утопили мобильников, учитывая, что все праздники и пикники в Непотягово принято справлять на деревенской стороне.

Выручил местный житель Николай Соколов, которому к тому времени было 53 года. В 1990-е Соколов служил в ОМОНе, совершил 5 командировок в Чечню. Казалось бы, с таким прошлым только на людей кидаться да водку пить, но этот ветеран открыт, улыбчив, с каждым встречным на улице поговорит. Рукастым и работящим Соколова непотягинцы помнят с детства: он поставил односельчанам немало домов и бань. В лесу у сакрального источника срубил часовню. При этом свить собственное гнездо до 30 лет не получалось – все очереди на квартиру или землю заканчивались ровно на нём.

Поработав в жизни слесарем, пожарным, плотником, Соколов никогда в жизни не строил мостов. И учебников читать не стал. По зиме дождался, пока встанет лёд, и бензопилой вырезал квадратные полыньи под сваи. Потом смастерил сваебой – 50-килограммовую гирю на верёвке, которую подтягивал на блоке и ронял на сваю с двухметровой высоты. На 60 свай ушло две недели, а забивал на совесть – полтора метра глубины на каждую. Перемычки между сваями ставил уже по весне, для этого собрал и спустил на воду плот. На сваи для моста пошли 50 тыс. рублей с предвыборного подарка одной из партий, а на доски дал средства местный предприниматель. Когда клали обшивку, Соколову помогал сын. А так – всё в одиночку.

Самое смешное, что после этого Соколова стали звать в начальники и депутаты. А он искренне не понимает, ради чего ему на старости лет учиться врать. Ещё зовут в другие города и веси построить и им переправу, словно военному пенсионеру силу некуда девать. Из Воронежской области попросили прислать чертежи непотягинского моста, а то проектировщик зарядил за похожий проект 18 млн рублей. Соколов ответил, что прислать может только свою голову: все расчёты в ней.

Соколовская история вызвала на Вологодчине живой отклик: оказалось, что энтузиастов вокруг нас не так и мало. Где-то люди сами построили дорогу, где-то вся деревня по очереди опекает 90-летнюю бабушку. Каждый второй провинциальный храм восстанавливали всем миром и бесплатно. Во многих деревнях есть один-два мужика, на которых всё держится: и фундамент поправить, и волков перебить, и колонку починить. Они могут и не любить слово «энтузиасты», но как их ещё назвать, если, помогая, не тянутся за возвратом. Хотя легко могут послать просителя: мол, тебе надо – сам и делай.

И хорошо ещё, если им не мешают. В Переславле-Залесском пенсионер Владимир Благовещенский на свои деньги отремонтировал общественную дорогу («АН» рассказывали об этом в №1). А чиновники подали на него в суд и заставили дорогу разобрать, поскольку она не соответствует ГОСТу. В похожей ситуации жителя Севастополя, оплатившего ремонт убитого асфальта, ещё и оштрафовали.

День флага

Никто не подсчитывал, сколько музеев в России существует на голом энтузиазме: какой-то увлечённый человек упёрся и сделал собрание делом жизни, вопреки всем обстоятельствам. Например, краевед Андрей Бурлаков открыл в Ленинградской области семь музеев.

Началось всё в перестройку с родной Суйды, где сто лет назад располагалось имение прадеда Пушкина Абрама Ганнибала. Церковь, где венчались родители Пушкина, сгорела в 1960-е гг., а могилу «арапа Петра Великого» потомки запахали под картошку. Но оставалась ганнибалова конюшня, где помещался сельский клуб. Лелея замысел создать здесь музей Ганнибала, Бурлаков пошёл на копеечную ставку завклубом – главное было зацепиться. В 1986 г. на пушкинский день рождения пробил временную экспозицию. В совхозе, которому принадлежал клуб, согласились: думали, на следующий день всё уберут. Но Бурлаков занял оборону и уходить отказался, а после газетных статей о новом музее в Суйду пошли автобусы с туристами – иногда по 8 штук в день. Совхоз отключил свет, но после жалоб приезжих сдался. Бурлакову даже выделили шесть стульев и ковёр из совхозной конторы.

После этого собрать экспозицию музея – уже задача попроще. Бурлаков по субботам проводил в клубе дискотеки и пускал на них бесплатно молодёжь, собиравшую для него по деревням старинные фотокарточки, утварь, дневники. Начал общаться с пушкиноведами, те вывели на потомков Ганнибала. Первую реликвию, ганнибаловскую ложку с монограммой, купил на собственные 200 рублей – при зарплате 93 целковых в месяц. Но краевед-энтузиаст не мог не тронуть сердца обладателей мемориальных вещей, и экспонаты музею стали дарить. За несколько лет набралось полсотни подлинных вещей, принадлежавших людям из рода Ганнибалов и ближайшему окружению Пушкина.

Кто-то удивится: дался мужику этот Ганнибал! Но для Бурлакова отсутствие исторической памяти у людей – дикость, с которой никакое развитие невозможно. Когда он в конце 1980-х вывесил над музеем самотканый триколор, директор совхоза и парторг закричали, что «тряпка» фашистская – никто не знал, как выглядит российский флаг. Бурлакова вызывали в обком, грозили упечь в психушку, а в конце 1991 г. с подозрением спрашивали: «Откуда ты всё знал? Ты что, колдун?» Поэтому для своего второго музея Бурлаков стал собирать материалы о репрессированных односельчанах – раскопал истории около 30 пострадавших семей.

В Ельце (Липецкая область) 72-летний пенсионер Евгений Крикунов на собственные средства создал Музей истории СССР и советской символики. У него в собрании бюсты Ленина и Сталина, хотя сам он ярый антикоммунист. По словам Крикунова, кто-то же должен сберечь для потомков символы эпох. Раньше ведь и иконы на свалки выбрасывали. В Белозёрске бывший речник Михаил Верещагин собрал коллекцию каменных топоров и ножей – подтверждение, что люди вокруг Белого озера жили с древнейших времён. А в деревне Канашёво под Невелем (Псковская область) учитель географии на пенсии Александр Желамский создал Музей сельского пейзажа, в который со всего региона, включая Белоруссию и Прибалтику, едут посмотреть. Хотя саму деревню не на каждой карте найдёшь.

У читателя может создаться иллюзия, что энтузиазм, думы о потомках – удел лишь поседевших Шуриков с их комсомольской закваской. А молодёжи на всё плевать, кроме айфонов с Интернетом. Но факты, к счастью, рисуют совсем другую картину.

Орлята учат помогать

Читатель, заставший СССР, никогда не забудет термин «тимуровец», обозначавший образцового пионера, безвозмездно совершающего хорошие поступки. В книге Аркадия Гайдара «Тимур и его команда» детский отряд тайно помогал семьям фронтовиков, пожилым или больным людям. А в годы войны в одной только РСФСР насчитывалось 2 млн тимуровцев, шефствовавших над госпиталями. Кто, например, напишет за раненого солдата письмо домой? Кто заготовит дров для безногого инвалида?

– Но мало кто знает, что именно с военных лет советская система начала отторгать тимуровцев, – говорит историк Сергей Ачильдиев. – Случилась неприемлемая для власти вещь: какие-то самоорганизующиеся волонтёры потеснили пионерскую организацию, кадровый инкубатор партии и комсомола. Тимуровцы ведь были в чистом виде энтузиастами: их фишкой было делать что-то хорошее без контроля взрослых. А пионеры – как раз исполнители указаний старших. Совсем запретить тимуровцев не решились, но уже в 1970–1980-х годах они превратились в обычную молодёжную игрушку КПСС со всесоюзными слётами в «Артеке».

В наши дни в городе Шуя (Ивановская область) тимуровцев возродили усилиями местного отделения КПРФ. И пусть «возрождение» и выглядит искусственным, желание ребят от 9 до 17 лет носить воду и рубить дрова нуждающимся – самое настоящее, востребованное. А форм его приложения – не сосчитать.

Движение «Даниловцы» делает бесплатные ремонты малообеспеченным людям. А это ведь не дров нарубить – нужна технология. Грунтовать стены или менять сантехнику должны не только добрые, но и грамотные люди. К тому же ремонт – дело не быстрое, а значит, нельзя заниматься этим, когда в голову взбредёт, – требуется регулярность. То есть энтузиаст – желающий помочь, должен вначале обрести квалификацию, а потом ходить на выбранный объект регулярно, как на работу, неделями. А такой формат помощи далеко не каждому интересен.

– Мы отобрали четыре критерия, по которым выбираем объект среди множества нуждающихся, – это одиночество, многодетность, бедность и болезнь. Два из них – это показание к благотворительному ремонту, – говорит основатель «Даниловцев» Юрий Белановский. – Надо понимать, что у пожилого подопечного характер может быть скверным. В ответ на претензии нельзя грубить или хамить. Мы подписываем с хозяевами договор, стиль и цвет материалов заранее оговариваются, заказчик ездит с нами в магазин или мы привозим ему образцы тех же обоев. Наилучший вариант, когда ремонт укладывается максимум в четыре выходных.

В начале 2017 г. «Российский центр гражданского и патриотического воспитания детей и молодёжи» (Роспатриотцентр) сообщил о рекордном росте числа волонтёрских движений: якобы 21 тысяча движений объединяет 4, 1 млн молодых россиян. И эта статистика вызывает в памяти Всесоюзное общество охраны природы времён СССР, когда каждый школьник клеил марки взносов в зелёную книжечку. На этом охрана природы и заканчивалась. А нынче есть свежая госструктура, и есть указание президента Путина снять административные барьеры для волонтёрства в преддверии футбольного мундиаля. Минэкономразвития и Агентство стратегических инициатив уже слепили Концепцию развития волонтёрства в РФ до 2025 года. В таких условиях статистика обречена на умопомрачительный рост, в разы опережающий реальный. Классический механизм: федеральная организация предлагает активистам в регионах создать ячейку и обещает помощь. В реестре появляется полумёртвая организация, окончательно умирающая после оскудения поддержки из центра.

Глава поискового отряда «Лиза Алерт» Григорий Сергеев сообщает, что у него молодёжи немало, но в последнее время чаще приходят люди зрелые. И в этом нет заслуги патриотического воспитания. Скорее наоборот: 10 тысяч россиян безвозмездно участвуют в деятельности «Лизы Алерт», потому что видят – государство не может и не хочет реально искать пропавших людей. По словам Сергеева, у властей задача иная – как можно больше всего регламентировать. Существование неконтролируемого волонтёрства вызывает волнение, непонимание и вопросы со стороны чиновников. Самим же волонтёрам для работы никакие законные акты не нужны. «Лиза Алерт», например, много лет работает без юрлица и регистрации.

В Концепции развития волонтёрства поисковикам посвящён один абзац, начинающийся с фразы: «Волонтёрство, оказывающее помощь правоохранительным органам в поиске…» Хотя на практике полицейский может находиться за 200 км и прямым текстом заявлять, что в лес не поедет. По словам Юрия Белановского, документ «прописан из приоритета государства над волонтёрством». Чиновники и кадры казённых учреждений к сотрудничеству с волонтёрами чаще всего не готовы и пытаются навязать им статус бесплатных сотрудников со всеми вытекающими требованиями и формальностями. А это убивает волонтёрство на корню.

– В регионах привыкли жить административным ресурсом. Если властям приходит запрос на волонтёров, они просто звонят в колледж и командуют: «Равняйсь, смирно, пошли», – говорит Белановский. – В Москве такого нет, но 20 тысяч детей прямо сейчас лежат в больницах, и им скучно. Разделите это на человеко-часы, вы получите армию волонтёров, которая может работать с ними. Но туда не пускают. В столице долго разрабатывали регламент для допуска в детские дома с умственно отсталыми детьми, на очереди регламент для психоневрологических интернатов. Мне довелось беседовать с заведующей больницей, которой волонтёры вроде бы нужны, но для этого необходимо собрать нереальное количество справок и допусков, доказать свои намерения. Спрашиваю: «Вы сами-то этот квест можете пройти, чтобы стать волонтёром в собственной больнице?» Она ответила: «А при чём здесь я? Вы волонтёры – вам это и надо».

«Мы едем к детям»

Большинство специалистов согласны, что в ещё в нулевые годы никакого социального волонтёрства в России не было. Существовали лишь единичные прорывы, а система с какой-либо массовостью отсутствовала. Нет сомнений, что за 10 лет волонтёрство объединило сотни тысяч молодых россиян – и это реально, без дураков, изменило ситуацию, например, в сфере казённого детства. В 2000 г. у воспитанника детдома был один шанс из восьми быть усыновлённым, а сегодня – два из трёх. Раньше на иностранцев приходилась половина усыновлений, а среди тяжелобольных детей – и вовсе 80–90%. Однако за последние годы российское поколение «пепси», «бездуховные наркоманы» 1990-х, забрали в свои семьи полмиллиона сирот. Нечто подобное было разве что после войны, но никак не в эпоху «развитого социализма».

10 лет назад юрист из Петербурга Алёна Давлетова создала в социальной сети группу «Мы едем к детям» с предложением помочь воспитанникам детдома для детей с отклоняющимся развитием. Три сотни человек принялись рьяно обсуждать детские судьбы, но, когда Давлетова назначила реальную встречу, пришёл один-единственный студент. Вдвоём они накупили подарков, в основном средства гигиены и канцелярию, и полдня ждали директора, чтобы получить разрешение познакомиться с детьми. В конце концов пожилая воспитательница не выдержала: «Пойдёмте уже в группу, дети с ума сходят».

– Поначалу мы только и слышали: купите мне то, купите мне это, – рассказывает Алёна Давлетова. – Но со временем дети начали осаживать друг друга: мол, Алёна же не миллионерша, что ты к ней привязался. Мы тоже поняли, что не можем обмануть их доверие. Нам очень многое дано в жизни: здоровье, квартиры в Питере, хорошие машины, возможность отдыхать за границей. Но высшая мотивация и должна возникать, когда базовые потребности удовлетворены. Конечно, если у тебя самого нет ни денег, ни еды, трудно ими с кем-то делиться. Но, когда ты сыт и модно одет, разве новое платье сравнится с ощущением, что ты сделал мир лучше и справедливее. Я думаю, это есть в каждом из нас, нужен спусковой крючок, чтобы эта потребность проявилась. Вот мы выкладываем фотоотчёты в Сети, и к нам стучатся профессиональные артисты: «Ребята, давайте мы с вами выступим. Естественно, бесплатно». Спусковой крючок – это мы.

Группа Алёны Давлетовой в волонтёрских реестрах не состоит и вообще де-юре не существует. Но число детских учреждений, где дети считают дни до их приезда, – больше десятка. Во многих из них они ни разу не видели директора – ну не интересно руководству, на кого хотят походить воспитанники. Зато когда о группе написали СМИ, глава одного детдома, даже не поговорив ни с кем из ребят, запретила пускать к детям «посторонних» – от греха подальше. Вероятно, многие энтузиасты начинают с телефонного звонка руководству детдома, натыкаются на равнодушие и перегорают.

Те, кто сегодня хочет помогать нуждающимся, резко отличаются и от благотворителей девяностых, и от энтузиастов советской поры. Их не призывала на подвиг Родина. Как правило, их мотивы не имеют религиозного начала. Они не ищут средства у крупного бизнеса. Они не устраивают пикетов на улицах из-за того, что им кто-то не желает помочь. Они рассчитывают только на себя и не ждут от окружающих одобрения.

– На вопрос, почему я стал волонтёром в хосписе, всегда отвечаю, что мной движет эгоизм, – говорит Денис Дмитриев. – Кто-то надеется сделать мир добрее, кто-то ищет новых эмоций, кто-то – поводы себя уважать, но мы все совершаем поступки ради себя. Другое дело, что опыт меняет ценности. Например, многие думают, что скоро заработают денег и тогда начнут всем помогать. Но реально преображения не происходит, а пожертвование какой-то копейки ничего не улучшит в душе. Чтобы измениться, надо сделать что-то своими руками, своим сердцем. К счастью, милосердие заразительно. Мне пациентка в больнице рассказывала, что часто сталкивалась с грубостью врачей: мол, что вы от меня хотите за такую зарплату? Но потом пришли волонтёры, работающие вовсе бесплатно, и врачи стали куда отзывчивее.

В десятках российских городов прижилось движение «Брат за сестру»: молодые люди берутся проводить незнакомую девушку, если ей, например, возвращаться в полночь в неспокойный район. И не нужно с ехидством размышлять, как благородный юноша расширяет круг знакомств. Ещё как расширяет! Но разве роль отважного защитника не сделает его лучше? Ведь и полмиллиона сирот забрали в семьи не сразу. Вначале было робкое желание надеть бахилы и поиграть с детьми пару часов после работы.

Не думай о студенте свысока

Авангард энтузиазма, студенческие строительные отряды вовсе не почили вместе с комсомолом. Если в союзные времена их численность зашкаливала за миллион участников, то сейчас их в 4–5 раз меньше. Но и это очень немало. Другое дело, даже при зрелом СССР студотряды были для молодёжи наиболее доступной формой заработка.

В СОВЕТСКИЕ времена многие студенты проводили лето в отряде ради романтики – картошки у костра и песен под гитару. Из этого даже получались дети. Если не надрываться, за лето можно было получить 300–400 рублей. Но были ударники, которые шабашили днём и ночью, привозя домой в 10 раз больше. Неудивительно, что когда в 1990 г. распустили ВЛКСМ, 10–15% студотрядов выжили. А после дефолта 1998 г. начался строительный бум, и спрос на молодёжные бригады ещё вырос. Но конкурировать с гастарбайтерами из Средней Азии им всё же сложновато.

При чём же тогда энтузиазм? Да при том, что из любого правила есть исключения. Поинтересуйтесь, сколько получают студенты из археологических экспедиций в Гнёздовском комплексе или в районе Херсонеса. На еду не хватит! Тем не менее в эти партии большой конкурс. Равно как не могут принять всех желающих помощников реставраторы деревянных церквей на Русском Севере. Зато попытки молодёжных прокремлёвских движений поднять волну энтузиазма на строительство, например, федеральных трасс провалились. Я работаю, а маржа – Ротенбергам? Дураков и среди энтузиастов немного!