В 2013 году, когда началась реформа РАН, многие учёные со скептицизмом встретили новость о том, что отныне ресурсами отечественной науки станет управлять ФАНО России. Мол, приведёт это всё к разрушению системы управления наукой, а перспективных и конкурентных разработок в стране не будет. Но стоило ли бояться? О том, каков промежуточный итог работы агентства, «АН» поговорили с Михаилом Котюковым, руководителем ФАНО России.
– Михаил Михайлович, завершена ли полная инвентаризация имущества и земли слитой воедино РАН? О каких цифрах идёт речь?
– Вопрос об имуществе традиционно задают первым, когда спрашивают о работе ФАНО России. Задача сохранить имущественный комплекс академических институтов – одна из главных наших задач, но далеко не единственная. Если говорить о цифрах, то на сегодняшний день за научными организациями, входящими в систему ФАНО России, закреплено почти 38 тысяч различных объектов. В сумме это около двух миллионов гектаров земли и больше 100 миллионов квадратных метров зданий и сооружений. В настоящий момент более чем 95% этого имущества уже поставлено на кадастровый учёт. Доля объектов, на которые зарегистрированы права собственности Российской Федерации, превысила 90%. Эта работа позволила нам существенно сократить количество злоупотреблений, связанных с распоряжением этим имуществом. Это подтверждает и мониторинг, который проводит ФАНО России, и данные проверок со стороны других федеральных органов. Когда объект числится в государственных реестрах и на него оформлены все документы, то возможность совершать с ним незаконные сделки резко сокращается. Потеря имущества в ходе управленческих ошибок здесь практически исключена, если только не имел место прямой умысел. Помимо работы по регистрации и учёту имущества, мы оказываем поддержку нашим научным организациям в судах. За три года судебной работы нам удалось вернуть институтам и экспериментальным предприятиям 60,5 тысячи квадратных метрови 2668 гектаров земли. Благодаря проделанной нами работе сегодня мы чётко понимаем, что представляет собой имущественный комплекс академических институтов. И это позволило нам перейти к решению содержательных задач, связанных с его развитием. Цель нынешнего этапа – провести аудит научной инфраструктуры и выявить те объекты, которые представляют наибольшую научную ценность. Занимается этим специальная комиссия, в которую вошли члены РАН, крупные учёные и академики. Она была создана в 2015 году. За два года мы собрали сведения о том, каким приборным парком обладают академические институты, сколько в нём уникальных научных установок, где сосредоточены объекты, которые, по сути, являются центрами коллективного пользования, то есть их оборудование востребовано различными научными организациями, в том числе и вузами. Сейчас проводим качественный анализ собранной информации. И, хотя эта работа ещё продолжается, уже можно говорить о её первых результатах. По тем направлениям, где экспертиза завершилась, мы смогли сформировать программу поддержки и привлечь дополнительные средства на ремонт и развитие научной инфраструктуры. Деньги пока небольшие, порядка 500 миллионов рублей, но академики говорят, что подобных программ в системе академических институтов в последние 20 лет просто не было. Что принципиально важно – средства пошли на увеличение количества часов полезной работы этих приборов. Если есть уникальная научная установка и к ней стоит очередь из научных организаций, то мы стараемся сконцентрировать ресурсы таким образом, чтобы очередей не возникало.
Яркий пример – научно-исследовательский флот. Исторически так сложилось, что научные суда были закреплены за различными институтами. Корабли эти, конечно, не молодые, но вполне пригодные для эксплуатации. Однако у некоторых научных организаций не хватало знаний и средств для качественного управления ими. Это привело к тому, что, когда несколько судов, находясь далеко за пределами РФ, сломались, их владельцы не смогли довести ремонт до конца, начались юридические сложности со всеми вытекающими последствиями.
– Они стали не нашими?
– Мы могли бы их потерять. Чтобы этого не произошло, нам, вместе с РАН, пришлось серьёзно модернизировать систему управления научным флотом. Сейчас завершается формирование центра общего пользования судами. Все корабли неограниченного района плавания будут консолидированы на его балансе. Центр создаётся на базе Института океанологии РАН, который всегда профессионально занимался организацией морских научных экспедиций. Та работа, которую мы провели, позволила нам в 4 раза, по сравнению с 2013 годом, увеличить количество полезных дней работы каждого корабля. Если раньше в среднем одно судно проводило в научном рейсе 25–27 суток, то сегодня этот показатель составляет порядка 100 судо-суток. Благодаря этому нам, например, удалось нарастить объём исследований в Арктике.
Подобная работа ведётся по всем направлениям, даже очень специфическим. Например, у нас в институтах есть биоресурсные коллекции. Как показал проведённый нами анализ, их более 200. Как вы знаете, сегодня государство уделяет большое внимание проблемам развития АПК. Нашей стране нужны собственные селекция и семеноводство, свои сорта сельскохозяйственных культур. И как раз такие коллекции станут основой для научно-технологического развития агропромышленного комплекса. Эти коллекции должны быть не только объектом научной работы, но и доступным ресурсом для создания новых сортов, новых средств защиты и так далее. Сейчас мы, вместе с профильными институтами, проводим их инвентаризацию, систематизируем, обновляем каталоги, проводим их оцифровку с тем, чтобы эти фонды стали общедоступными для учёных.
– Планируется ли приватизация каких-либо объектов? От кого конкретно зависят эти решения?
– Приватизация не относится к полномочиям агентства. По положению, мы должны собрать всё имущество, навести в нём порядок, оформить и зарегистрировать его. То есть выстроить некий контур. Внутри этого контура мы можем передавать объекты от одной организации к другой, укрупнять их и так далее. Всё, что касается изменений границ этого контура, передачи имущества за его пределы, – это полномочия Росимущества. У агентства нет эксклюзивных прав, как у других ведомств, самостоятельно распоряжаться имуществом, включая продажу. Какую работу, помимо того что я уже сказал, мы проводим с имущественным комплексом? У нас в системе сегодня работают 140 унитарных предприятий. Это экспериментальные опытные площадки, которые в своё время создавались для нужд институтов. И институты должны были осуществлять научно-методическое управление ими. С тех пор ситуация изменилась. Где-то научные связи между институтами и предприятиями сохранились, где-то нет. Согласно плану Росимущества, все ФГУПы, которые сегодня есть в стране, должны быть к 2018 году либо акционированы, либо ликвидированы. Мы сейчас проводим анализ по каждому предприятию, с тем чтобы определить его целевую функцию. Те предприятия, где научные связи с институтами сохранились, будут возвращены в систему НИИ. Если же контакты между научной организацией и предприятием давно потеряны, тогда решение должен будет принять научный коллектив: нужен ли ему подобный объект. Если нет, то он будет передан в казну РФ и дальше уже Росимущество будет им распоряжаться.
– Каков годовой объём финансирования ФАНО?
– Общий бюджет, которым распоряжается ФАНО России, – порядка 86 миллиардов рублей. Мы участвуем в разных государственных программах. Это программы развития науки и технологий, здравоохранения, образования, культуры, программа «Жилище» (с её помощью мы обеспечиваем жильём молодых учёных). Кроме того, в этом году, в рамках работы по развитию научно-технологических направлений для АПК мы становимся участниками программы развития сельского хозяйства. Скажу, что это далеко не предел. Мы будем стараться наращивать научное присутствие и в других федеральных программах. Если посмотреть на структуру бюджета ФАНО России, то общий объём финансирования институтов за три года вырос на 6%. При этом рост затрат на исследования и разработки увеличился на 16%. Произошло это благодаря тому, что наши институты сегодня активно участвуют в промышленных грантах, в различных отраслевых проектах и федеральных целевых программах. В целом же за три года нам удалось направить на поддержку научных организаций дополнительно 20 миллиардов рублей.
Также за последние два года мы завершили строительство и ввели в эксплуатацию 20 объектов научной инфраструктуры, которые были уже переданы институтам. В большинстве своём это были академические долгострои.
Если говорить о зарплатах, то тут каждый институт утверждает их самостоятельно. Мы лишь установили минимальные значения окладов. Для каждой квалификационной группы установлен свой минимум. Но в целом средняя зарплата учёных в учреждениях ФАНО России составляет 47,5 тысячи рублей. Для сравнения: в 2013 году она была на 29% меньше.
– Может ли наука оцениваться с точки зрения самоокупаемости?
– Нет, и мы таких задач не ставим. Академическая наука должна оцениваться по тем критериям, которые применяются во всём мире. Сейчас проводится внеочередная оценка результативности академических институтов за последние три года. Она состоит из двух этапов. Первый – это количественная оценка. Она включает в себя 38 показателей, по которым будут оцениваться организации каждой референтной группы. Количественную оценку мы практически завершили. Показатели институтов за три года, которые учтены в системе Рособрнадзора, мы обработали. На их основе составили индикативный рейтинг публикационной активности. Он размещён на сайте ФАНО России. Следующий этап – это экспертная оценка. Тут, как и с научными приборами, экспертами будут выступать члены Российской академии наук. Роль ФАНО России здесь именно организационная. Комиссия по оценке результативности состоит в основном из учёных. При этом нам удалось собрать пул экспертов, которые в основном работают в организациях, которые не входят в систему ФАНО России. Дабы их оценка была действительно независимой и объективной. На основе сведений из различных источников они должны будут провести экспертизу институтов. И, что самое главное, заключение на оценку экспертов будет давать РАН.
Самой же задачи окупить фундаментальную науку – нет. Да, экономическая составляющая есть, и она должна быть. Но в том плане, как распоряжаться ресурсами. Те же самые объекты недвижимости, земельные участки не должны простаивать и стареть только потому, что ими никто не управляет.
– Какая модель научного сообщества является оптимальной?
– Я противник каких-либо штампов и искусственных моделей. На мой взгляд, наука является неотъемлемой частью технологического уклада страны и экономики в целом. Поэтому должна быть сформирована такая модель, которая наилучшим образом будет соответствовать существующим реалиям.
Сегодня, например, звучат предложения восстановить советскую модель. Но её сложно претворить в жизнь, так как промышленность не обязана в плановом порядке внедрять научные разработки.
Вопрос, как сделать так, чтобы развитие технологий опиралось бы на научные достижения, сегодня является ключевым. Между научными организациями, с одной стороны, и промышленными заказчиками, бизнесом – с другой, нужен диалог. Они должны слышать друг друга, быть более гибкими там, где это необходимо. Если науке для решения задачи в каких-то аспектах необходимо поменять самоорганизацию, она должна быть способной на это. Чтобы в процессе исследований и создания разработок в том числе учитывать запросы заказчика. Иначе может получиться так, что сделали то, что не может быть внедрено, а то, что ждёт промышленность, не разрабатывается, потому что для этого нет коллектива и не поставлена задача.
Мы прилагаем много сил для того, чтобы настроить такой механизм взаимодействия. Но это дорога с двусторонним движением. Одних усилий со стороны науки недостаточно, а на промышленность мы никакого влияния не имеем. На мой взгляд, нужна межведомственная координационная площадка. Сейчас мы отрабатываем такую модель, активно пытаемся собрать всех участников за одним столом, стараемся установить взаимное доверие и сформировать рабочие контакты. Такой проект мы назвали межведомственный совет по реализации комплексных планов научных исследований. И эта работа уже приносит свои плоды. Например, Роскосмос проявил интерес к проекту по созданию материалов с заданными свойствами. Также есть внимание со стороны медицины, АПК, энергетиков и других направлений.
– Какие направления считаете стратегически важными именно вы, как руководитель ФАНО?
– Президент в конце прошлого года утвердил Стратегию научно-технологического развития страны. В ней сформулированы основные вызовы, с которыми сталкивается сегодня и Россия, и мир в целом, а также представлены научно-технологические направления, которые помогут с этими вызовами справиться. Реализовать «большие проекты» в отрыве от науки невозможно. И наша задача – вместе с РАН обеспечить ключевую роль академических организаций в реализации стратегии.
У академических институтов есть серьёзные наработки почти по всем направлениям, прописанным в ней. Например, в сфере продовольственной безопасности. Научные организации ФАНО России сейчас активно работают над созданием современных, конкурентоспособных, экологических сортов сельхозкультур, технологии их производства, хранения, глубокой переработки и защиты.
Если рассматривать медицинское направление, то весь мир сегодня столкнулся с таким явлением, как устойчивость бактерий к антибиотикам. Учёные различных стран обсуждают этот вопрос. Эксперты прогнозируют, что уже в скором будущем антибиотики перестанут эффективно работать. А значит, мир может вернуться в начало XX века, с понятными демографическими и социально-экономическими последствиями. На этот вызов нельзя не реагировать. Поэтому мы с коллегами обсуждаем вопросы развития вирусологии, эпидемиологии, иммунологии.
Это лишь несколько примеров. По каждому из направлений нам нужно сформировать базовые организации и коллективы, которые могут эффективно решать поставленные задачи. Причём необязательно, чтобы они состояли из научных сотрудников институтов РАН. В них могут входить научные коллективы из университетов, государственных научных центров. Самое главное, чтобы они наращивали набор компетенции для решения проблем.
– Для этого нужны новые идеи, свежая кровь?
– Конечно! Уровень специалистов должен соответствовать масштабу задач. Вот почему вопрос развития кадрового потенциала в академической науке является для нас одним из важнейших. Мы вместе с РАН используем сегодня все доступные механизмы для того, чтобы привлечь молодёжь в науку. За три года работы нам удалось добиться того, что по отдельным научным направлениям доля молодых исследователей в институтах ФАНО России составляет 50%. Это, в частности, гидро- и аэродинамика, микромеханика, фармакология, координационная химия. Но по отдельным классическим направлениям науки ситуация скромнее – только треть молодёжи. Поэтому мы запустили систему формирования кадрового резерва. Сегодня у нас есть 1800 анкет кандидатов, которые претендуют на позиции в кадровом резерве. Мы будем этот проект развивать и активно опираться на данные резерва для решения наших задач – как управленческих, так и научных.
– Вы себя ощущаете на своём месте? Есть разница, чем руководить – сельским хозяйством или академической наукой?
– В любом деле есть своя специфика. Тот опыт, который получает команда ФАНО России, бесценный. Здесь есть и фундаментальная наука, и сельское хозяйство, и медицина, и ЖКХ, и много других направлений. Это важный многогранный государственный проект. Конечно, всегда хотелось бы сделать больше, но считаю, что мы уже добились определённых успехов.