Черный дельфин в свободном плавании

Кажется, нигде нет таких ярких роз, как в этой колонии. Красных, бордовых, почти черных, и бледно-желтых, розовых, снежно-белых. Пышные кусты ведут по короткой дороге, мимо фонтанов с черными фигурами дельфинов, к мирному входу, и только решетки внутри напоминают – здесь, среди прочих, обитают самые страшные убийцы страны, которых охраняют самые обыкновенные наши граждане. Их, всех подряд, с легкой руки некоторых правозащитников именуют "тюремщиками", "садистами в погонах" и бог знает кем еще.

А они – просто жители небольшого городка Соль-Илецк, где ИК № 6 – градообразующее предприятие. Они делают свою работу. Охраняют не столько пожизненников, сколько нас с вами – от зловещих персонажей "Холодного лета 53-го".

В исправительной колонии № 6 750 человек находятся на участке особого режима, 120 - строгого, и еще 70 человек – на территории колонии-поселения. Начальник, подполковник Сергей Балдин, заверяет корреспондента "АН": "В зоне особого режима каждый заключенный под тремя замками, никуда он не денется. Строгий режим – то же самое, но живут здесь в общежитиях, охраняются караулом. Колония-поселение находится рядом, за осужденными тоже осуществляется надзор, но по территории города, до рабочих мест, они передвигаются самостоятельно".

У Сергея Балдина множество проблем, с которыми он каким-то чудом успевает справляться. Во-первых – некомплект в 16 человек. Что это значит для сохранения режима безопасности, понятно. Кадровый голод происходит не от того, что никто в городке не хочет заработать, а по причине высоких требований к претендентам на должности. "Нагрузка очень большая, – сетует Балдин. – Ребята пока молчат, справляются, все успевают. Никогда не было, чтобы оперативники, к примеру, уходили домой в шесть вечера..."

Понятно, не каждый выдерживает. Но и не каждого сюда возьмут. Принимая на работу, Балдин проверяет будущего сотрудника, помимо прочего, на знание политической ситуации. Задает вопросы "по структуре власти": "Однажды спрашиваю – кто у нас президент? А на стене портрет, и он отвечает: "Медведев Д. А." То есть – называет инициалы. Сказал ему: "Пока не подходите". Очень важна справка о физподготовке. Если человек подтягивается не меньше 15 раз, – пятерка. Если не готов, даю ему время, чтобы потренировался. Как такого человека принимать, если он физически не готов? Если у него рост – 150? У нас осужденные – сильные люди, некоторые по 80 раз подтягиваются. Как применить к нему физическую силу, если он тебя в бараний рог скрутит? Кроме того, мы проверяем, есть ли у кандидата на должность осужденные среди родственников. Претенденты ходят к нам по две-три недели, а мы их изучаем".

Если долго смотреть в пропасть, пропасть будет смотреть на тебя. По другую сторону тяжелой металлической двери, с лязгом открывающейся, – страшноватые подчас подопечные Балдина. В одной из камер, с белоснежными стенами и выкрашенными в белый же цвет металлическими двухярусными кроватями, – маленький человечек с бухгалтерской внешностью и тихим голосом. На дверях камеры его "резюме": "...из хулиганских побуждений убил двух своих малолетних детей". Ревность, понимаете ли. На 25 году отсидки напишет заявление на УДО. Они все пишут. Только суды не отпустили пока ни одного.

Работа на швейке или в обувном цеху (в специально оборудованных камерах) здесь в почете. В буквальном смысле этого слова. То есть в коридоре висит небольшая доска почета, советского образца, с портретами передовиков производства. Выполнение плана на 200% здесь – норма.

Работают пожизненники за двойной решеткой, и оттого кажутся гигантскими рыбами в аквариумах. Работают споро, не мешая друг другу в маленьком замкнутом пространстве, трудятся с энтузиазмом, даже с какой-то яростью. Шьют форму: для себя, для "гражданина начальника", для продажи в специальном магазине, который в колонии, где вход – с улицы.

"Колониальную" продукцию местные жители и туристы (в Соль-Илецке – знаменитое соленое озеро, аналог израильского Мертвого моря) сметают к вечеру подчистую. Особенной популярностью у гостей тюремной столицы России пользуются забавные фигурки в робе с надписью "ПЛС", что означает "пожизненное лишение свободы". Делают их традиционно из хлеба, обязательно черного, ржаного, клейкой текстуры, после раскрашивают и покрывают лаком. Лица характерные, пародийные – в чувстве юмора спецконтингенту не откажешь.

Есть среди ПЛС и те, для кого работа – недостижимая мечта. Инвалид-диабетик Владимир Иоффе охотно посвящает журналиста "Аргументов недели" в подробности своей жизни. Родители – научные работники, дедушка – политрук, воевал на Ленинградском фронте, погиб. Судя по рассказу, сидеть ему не за что. Когда начались неприятности? Вспоминает первый свой бунт: приехал на защиту диссертации, а ему популярно объяснили: впиши в соавторы человека из комиссии, а если не сделаешь – не видать тебе ученой степени как своих ушей. Вышел во двор и сжег свою работу, "которая имела ценность для государства, для Советской власти". То есть автор своим необдуманным поступком нанес ущерб интересам Родины. И попал наш Иоффе в черный список. Пошли трудности с работой, с жильем, с деньгами... Да, он убивал. Но – кого? Бывшего полицая, который был в расстрельных списках партизан. Еще одну женщину, которая, по его словам, работала в концлагере Равенсбрюк и отводила за руку детей в газовые камеры. Впрочем, он признается, что такой же убийца, как и остальные. Да и в приговоре читаю: мошенничества, избиения, грабежи... Иоффе утверждает, что скоро умрет. У него нет надежды на будущее, и мечта у него маленькая: поесть вволю свежих овощей.

Впрочем, колония себя кормит неплохо. Уровень самообеспечения – 81%. В 2015 году было 75%. Что производится собственными силами? Мясо для спецконтингента – 460 тонн в год, 2,5 млн штук "яйца продовольственного", в полном объеме хлеб, макароны, крупы, муку... Кормят не только себя. Есть заказы по стране. – в Башкирии, в Самарской области, вот в Удмуртию недавно отправили партию маринада, 75 тонн. В прошлом году вырастили 1400 тонн овощей, 750 тонн законсервировали. На грядках колонии растут уже не цветы, в редиска, лук, свекла, морковь. Парники такие, что любая хозяйка позавидует: огуречные плети до потолка, зеленеет ровными рядами рассада.

Заметим: с нынешнего года государство оплачивает питание осужденных исходя из расчета 64 рубля в день. Собственное производство – спасение.

На участке строгого режима у людей есть реальная надежда вернуться к нормальной жизни. Во всяком случае, можно об этом мечтать. Как это делает, к примеру, осужденный Шамсутдинов Александр Евгеньевич, ст. 105, 322, "убийство". Увидела его в церкви, которую он же и расписывал, и где теперь читает Библию за алтарем, а за его спиной еще пятеро – бритые затылки, расслабленные позы, никто не оборачивается на скрипнувшую дверь.

"Убил мужчину, – говорит рубленными фразами, оторвавшись о священного Писания, Александр Евгеньевич. – Такого же как я. Отчасти. Ссора. От сердца вам скажу. Виной всему вино-водочные изделия. Был бы трезвый, но... Беда одна. Когда был на свободе, о Боге думать не было времени. Из-за того, что был полностью погружен в людскую суету, подвержен нашим человеческим страстям. Тюрьма стала большим потрясением для меня. Большая скорбь для меня была. Первое здание после карантина, которое я посетил, была церковь". Освобождается через два года. Хочет стать священником. Или бизнесменом. Закончив разговор, подходит к кафедре, и полился снова речитатив: "В течение временной жизни скончевая-а-а... Всего ради благодарственные хваления тебе, великому учителю истины, воспева-а-а-ем..."

Деревообработка – такой же традиционный вид тюремного производства как и швейка. Осужденный Евгений делает оконные рамы, двери, скамейки, ему нравится запах дерева: "Попал в эту колонию по собственному желанию, так как знаю, что если здесь трудиться как следует и вести себя нормально, можно выйти на колонию-поселение, а если не нарушать режим, то можно освободиться пораньше. Что для меня работа? За работой забываешь о времени. Оборачиваешься – оп, неделя прошла. Мне трудно понять тех, кто не хочет работать. Сидеть весь день на кровати? Отсюда и суицид, и прочее... Оп – месяц. Оп – год". Питание нормальное, не ресторан, конечно, но меню разнообразное".

В токарном цеху станок заключен в клетку. Над станком – видеокамера. Сопровождающий меня замначальника колонии поясняет: "На этом оборудовании заключенный работает только под присмотром сотрудника. Чтобы не изготовил запрещенный предмет. Который можно куда-то спрятать, а в дальнейшем использовать".

Обеденный перерыв. Захожу в столовую, которая напоминает кафе: аквариум, телевизор на стене. Небольшая очередь на "раздаче": люди ставят тарелки на поднос, рассаживаются за столы. Первое, второе, компот.

Пища не только телесная, но и духовная потребляется в колонии № 6. Своими размышлениями о работе со спецконтингентом делится с "АН" священник Сергей Чебруков, председатель отдела по тюремному служению Оренбургской епархии РПЦ, 17 лет посещающий колонию: " Приходилось ли слышать жалобы заключенных? Кривить душой нет смысла. Говорить, что там все хорошо и все прекрасно – никогда такого не будет. Мы все, в большей или меньшей степени, эгоисты. Говоря о тайне исповеди, скажу, что иногда даже в целях назидания некоторые исповеди озвучиваются. Не ссылаясь на имя, естественно. Дело даже не в исповедях. К нам и так подходили и высказывали некое недовольство. Но это недовольство чаще всего оттого, что само обстоятельство заключения ущемило завышенную самооценку человека, его гордость. Но... Как сам Христос говорил на Страшном суде: «Я был в темнице, и вы меня посетили».

Как относится отец Сергий к невинно осужденным, которые тоже встречатся среди спецконтингента? А вот как: "Если я совершаю какой-нибудь грех, то все равно буду за него отвечать. Перед законом земным, и дай Бог, чтобы это было так, потому что там, наверху, закон очень строгий. И человек, осужденный ошибочно, должен понимать, что попал он в места заключения не просто так. Но он, естественно, чувствуя отсутствие вины своей в этом грехе, но не видя ТУ вину, начинает говорить: я же невиновен, почему вы ко мне так относитесь? И вот поэтому Господь посылает ему это заключение: подумай здесь… Покайся".

Перевоспитание сидельца, уверен Чебруков,– не задача священника: "Ведь что важно, например, при написании картины? На самом деле важно все. Но если не будет художника, что толку от этих красок и кисточек, и полотна? То есть Бог – это художник. Картина, написанная им – это мы. А все остальное – средства: кисточка, сосуд с водой, где эту кисточку омывают, палитра. Вот я – один из таких предметов. Пока человек сам не осознает того, что совершил, ему хоть что говори, он не поймет. Моя задача – помочь ему дойти до этого. Не факт, что у меня это получится, на все промысел Божий. Я не имею права, и не стараюсь тянуть на себя одеяло, что могу кому-нибудь в чем-нибудь помочь. Я просто стараюсь оставаться в этой ситуации человеком, который должен поддержать другого человека".

Часто ли заключенные принимают крещение?

Дело не в количестве, говорит отец Сергий: "Можно покрестить 300 человек за раз. Важно качество. Бывает, десять человек приходят, бывает – один. Здесь важно понять: человек приходит к вере, когда в его жизни происходит какое-то важное событие. Человек в определенный момент понимает, что никто ему не поможет, и даже он сам себе не поможет. И тогда моя задача – принять его".